Миссия в Москву. Воспоминания доверенного лица президента Рузвельта о советской стране, ее лидерах и народе. Совершенно секретные донесения Белому дому - Джозеф Эдвард Дэвис

Следует также помнить, что именно Сталин разработал пятилетний план в 1929 году после изгнания Троцкого. Он включал в себя как программу индустриализации, так и программу коллективизации сельского хозяйства. В 1931 и 1932 годах, когда, как утверждалось, возник заговор, эти планы подвергли население ужасающим лишениям. Тогда условия были определенно намного хуже, чем в 1935 году. Результаты планов стали указывать на возможность их успешного выполнения лишь в 1934 и 1935 годах. Признается, что в 1935 году сталинский режим был намного сильнее, чем в 1931 году. На улучшение ситуации неоднократно ссылаются в ходе дачи показаний главные обвиняемые как на оправдание перемены собственных взглядов и окончательную причину для раскаяния и признания.

Еще один фактор, лежащий в подоплеке этого необычного процесса, заключается в том, что коммунизм для этих людей равносилен религии. Преданность ему поистине фанатична.

Зал суда и атмосфера

Я усердно следил за судебным процессом, который длился шесть дней. Накал страстей был потрясающим. Заседания проходили в длинном помещении с высокими потолками, которое при старом режиме являлось частью модного московского клуба. По обе стороны центрального прохода располагались ряды кресел, на каждом заседании полностью занятых различными группами «работников», за исключением нескольких рядов в центре зала, отведенных для корреспондентов, местных и иностранных, а также для представителей дипломатического корпуса. Упомянутым группам «работников», как мне сообщили, вменялось в обязанность доставлять подробные отчеты о процессе в свои организации[9]. Трое судей, все в форме, председательствовали на возвышении в передней части зала. Они являлись членами Военной коллегии, входящей в состав Верховного суда и отвечающей за проведение судебных процессов по делам о преступлениях против государства. Место для свидетелей представляло собой часть платформы, расположенной на высоте около пяти футов над уровнем пола, в центре которой находилось углубление; ложа свидетелей представляла собой трибуну (высотой около фута) в этом углублении, располагалась напротив председательствующего судьи, примерно в восьми футах. В углублении также находились столы для адвокатов защиты. По правую сторону от помоста сидели подсудимые, отгороженные простыми деревянными перилами высотой около трех-четырех футов (своего рода скамья присяжных). Они сидели в четыре ряда по четыре стула в каждом, лицом к центру углубления. С интервалом в тридцать минут входили четыре солдата под командованием офицера и обступали обвиняемых со всех сторон, кроме стороны, выходящей к углублению. На противоположной стороне, на помосте, сидели прокурор и два его помощника, один из них – в военной форме. Суд собирался в полдень, в 12 часов, каждый день, и заседания длились – с тридцатиминутным перерывом – до 4 часов. Они возобновлялись в 6 часов и заканчивались в 10 часов вечера.

Процесс

Судебное заседание началось с зачитывания обвинительного заключения секретарем суда. Оно представляло собой длинный перечень предполагаемых преступлений, изложенный с большими подробностями, – приводилось много доказательств. Утверждения о наличии якобы подтверждающих доказательств в виде письменных документов произвели некоторую сенсацию среди журналистов и дипломатических обозревателей. Были ли серьезные расхождения между утверждениями обвинительного заключения и представленными документальными доказательствами, по ходу процесса сказать было невозможно, поскольку сами документы в одних случаях представлены не были (утверждалось, что они были уничтожены как самообвиняющие), а в других случаях лишь упоминались в ходе дачи показаний или были подготовлены для представления военному суду в камерах.

В ответ на вопрос главного судьи каждый из подсудимых поднимался и признавал себя виновным. Перед скамьей обвиняемых были удобно размещены микрофоны. Прокурор, имея перед глазами записи, которые, очевидно, представляли собой подписанные признания, задал сравнительно немного вопросов, после чего каждый подсудимый рассказал в хронологическом порядке о своей преступной деятельности. Прокурор вел дело спокойно и в целом с достойной восхищения сдержанностью.

Во внешности обвиняемых не было ничего необычного. Все они выглядели накормленными и физически нормальными. В течение первых нескольких дней процесса они проявляли значительное любопытство к толпе и, хотя и были серьезны, не казались сильно обеспокоенными. Однако по мере продолжения процесса в их позах все больше проявлялось отчаяние: они обхватывали голову руками или опускали ее на перила. В целом все внимательно слушали показания главных обвиняемых. Похоже, для многих из них некоторые детали показаний стали неожиданностью.

Комментарии к показаниям и главные обвиняемые

Основными обвиняемыми были Пятаков, Радек, Сокольников, Серебряков и Муралов. Пятаков выступал первым и стоял перед микрофоном лицом к прокурору напротив углубления и выглядел как профессор колледжа, читающий лекцию студентам. Он был помощником народного комиссара по тяжелой промышленности, по слухам, в значительной степени отвечал за успех пятилетнего плана и, как утверждалось, происходил из старой производственной семьи. В деталях, спокойно и беспристрастно, он изложил историю своей преступной деятельности. По мере того как он продолжал свой рассказ (как и другие), его показания прерывались прокурором, который обращался к тому или иному подсудимому с просьбой подтвердить некоторые конкретные случаи, которые он описывал. Иногда они изменяли или оспаривали некоторые факты, но в основном подтверждали то, что совершили преступления. При этом подсудимые выглядели на редкость невозмутимыми. Особенно я отметил, что после того, как вызвали Серебрякова, старого железнодорожника, для подтверждения факта совершения особо тяжкого преступления (что он и сделал в лаконичной манере), он потом уселся как в ни в чем не бывало и даже зевал.

Радек, второй обвиняемый, был человеком совсем другого склада (невысокий и коренастый, но с агрессивным и ярким характером) и скорее доминировал в зале суда. Он был одет как крестьянин, а его характер подчеркивали бакенбарды под подбородком. Его позиция заключалась в том, что он, как само собой разумеющееся, являлся одним из политических лидеров заговора и что хотя лично и не участвовал в конкретных преступлениях, но знал о них и принимал на себя ответственность, не пытаясь уклониться. Однако он постоянно настаивал на том, что это все «рукотворные» преступления, и неизменно оправдывал себя тем, что они носили политический характер и совершались ради дела, в которое он тогда верил. У Радека произошло несколько острых стычек с прокурором, и он не остался в проигрыше. На протяжении всего выступления он демонстрировал бодрость духа, но в последнем слове он попросил суд не забыть, что именно он раскрыл заговор Троцкого, подразумевая, что если бы не он, то правительство ничего не смогло бы раскрыть. Серебряков был как тихоня-пират, который (с лицом херувима) резал глотки, а теперь непринужденно перечислял свои мерзости. В его поведении ощущалась покорность. Сокольников, бывший посол в Лондоне, помощник народного комиссара иностранных дел, был совсем иного склада: с круглым лицом, смуглым, с высоким лбом. Он вновь выступил с, казалось