Роковой Обет - Эллис Питерс

Монах поднялся, придирчиво оглядел свою работу, а затем обратил внимание на окровавленную полотняную тряпицу, привязанную у Сиарана на шее. Осторожно взявшись обеими руками за шнурок, Кадфаэль собрался было снять крест через голову молодого человека.

– Нет! Не трогай! - испуганно вскричал Сиаран и одной рукой схватился за шнурок, а другой судорожно вцепился в крест. - Не прикасайся к нему! Оставь все, как есть!

– Хорошо, хорошо, - отозвался удивленный Кадфаэль, - будь по-твоему. Но ты можешь снять его ненадолго, пока я обработаю ссадину. Это ж минутное дело - что тут дурного.

– Нет! - Сиаран еще крепче прижал крест к груди. - Ни на минуту, ни днем ни ночью! Оставь крест в покое!

– Тогда приподними бечевку и подержи ее так, пока я тебя перевяжу, - со вздохом попросил Кадфаэль, поняв, что упрямца не переубедить. - Не бойся: я к кресту не притронусь. Только позволь мне размотать тряпицу и осмотреть рану.

– Я ему то же самое говорю, добрый брат, - негромко промолвил Мэтью. - Если он тебя не послушает, так и будет стонать да корчиться от боли.

Кадфаэль размотал тряпицу, осмотрел глубокий порез - след от шнурка, - из которого продолжала сочиться кровь, и принялся за дело. Сперва он обработал порез жгучим настоем, чтобы удалить грязь и кусочки стершейся кожи, а потом смазал его бальзамом из липушника. Затем он вновь бережно сложил тряпицу и обернул ею шею под шнурком.

– Ну вот и все, - сказал монах, закончив перевязку, - и ты обета не нарушил, и я свое дело сделал. Советую тебе при ходьбе поддерживать крест рукой да распускать шнурок, когда ложишься спать, - глядишь, твоя ранка и заживет.

Похоже, что оба молодых человека торопились уйти, ибо Сиаран, едва Кадфаэль закончил хлопотать вокруг него, тут же осторожно поставил ступни на пол, а Мэтью ступил за порог и дожидался друга в залитом солнцем саду. Услугу Кадфаэля они восприняли как должное: рассыпаться в благодарностях им и в голову не пришло.

– Я хочу напомнить вам, - промолвил монах, задумчиво глядя на молодых людей, - что вы прибыли сюда в канун праздника святой, которая сотворила немало чудес. Даже смерть отступала перед ее несказанным могуществом, и потому, - подчеркнул Кадфаэль, - в ее власти даровать жизнь даже обреченному на безвременную кончину. Помните об этом, ибо, возможно, она слышит наш разговор.

Друзья промолчали и даже не переглянулись. Уже ступив на садовую дорожку, оба настороженно посмотрели на монаха, а затем разом повернулись и зашагали прочь. Один из них хромал.

Глава 4

Только ушли одни гости, как почти сразу - брат Кадфаэль едва успел приняться за прополку - появились другие. Монах решил, что они, должно быть, встретились у садовой калитки и наверняка обменялись дружескими приветствиями - ведь, как-никак, они несколько дней путешествовали бок о бок.

Девушка шла рядом с братом, ступая по обочине тропинки, и заботливо поддерживала его под локоть, чтобы он, если вдруг оступится, мог опереться на ее руку. Взор ее, исполненный любви и нежности, был постоянно обращен к брату. Если судьба и распорядилась так, что ему доставалась вся забота и ласка, тогда как на ее долю выпадали лишь хлопоты и труды, то она, похоже, ничего не имела против. Правда, один раз девушка обернулась и бросила через плечо какой-то особый взгляд: на брата она смотрела совсем по-иному.

Мелангель была одета в простое, но опрятное домотканое платье сельского покроя, волосы заплетены в косы и уложены в строгую прическу. Выглядела она свежей, словно роза, а поступь ее, упругая и грациозная, хотя девушка и приноравливалась к походке брата, говорила о мечтательной, пылкой натуре. Волосы девушки, медно-золотистого оттенка, были, пожалуй, светловаты для дочери валлийца. Темные брови дугой изгибались над большими голубыми глазами. «Скорее всего, - подумал монах, - мистрисс Вивер была недалека от истины, предположив, что молодой человек, которому довелось подхватить в объятья эту милую девушку, наверняка с удовольствием вспоминает этот случай и не прочь повторить его снова. Да куда ему - коли целыми днями глаз не сводит с приятеля!»

Паренек шел, тяжело опираясь на костыли, его правая нога с подвернутой ступней бессильно болталась, едва касаясь земли. Если бы он выпрямился во весь рост, то был бы примерно на ладон выше сестры, но сгорбившись над костылями, выглядел даже ниже ее. И тем не менее, решил Кадфаэль, внимательно разглядывая приближавшегося паренька, сложен он превосходно, стройный, широкоплечий, да и здоровая нога у него длинная и крепкая. Правда, он худощав, мог бы быть поплотнее, но, с другой стороны, если ночами маешься от боли, вряд ли имеешь отменный аппетит.

Вначале монах обратил внимание на больную ногу юноши, и лишь под конец принялся всматриваться в его лицо, обрамленное еще более светлыми, чем у его сетры, пшеничными кудрями. У него были светлые брови, гладкая кожа цвета слоновой кости, прозрачные, словно хрусталь, серо-голубые глаза, опушенные длинными темными ресницами. Лицо это было спокойным и бесстрастным - лицо человека, научившегося терпеливо сносить боль и смирившегося с тем, что оа не оставит его до конца дней. Встретившись с ним взглядом, Кадфаэль сразу понял, что юноша не ждет от святой чудесного исцеления, как бы ни рассчитывала на это его тетушка.

– Тетушка велела мне привести тебе брата, - застенчиво промолвила девушка. - Надеюсь, мы тебе не помешали? Его зовут Рун, а меня - Мелангель.

– Мистрисс Вивер мне о вас рассказывала, - отозвался Кадфаэль, жестом пиглашая их зайти в сарайчик. - Знаю, что вы проделали долгий путь. Располагайтесь поудобнее, а ты, парнишка, садись - мне потребуется осмотреть твою ногу. Скажи-ка, ты, случаем, не знаешь, с чего это началось? Может, у тебя был перелом или сильный ушиб, скажем, лошадь лягнула. Или… костоеда у тебя не было?

Монах усадил Руна на длинную скамью, костыли отставил в сторону, а паренька развернул так, чтобы тот мог свободно вытянуть ноги. Парнишка устремил на Кадфаэля серьезный взгляд и покачал головой.

– Нет, ничего подобного со мной не приключалось, - ответил он негромко и отчетливо уже сформировавшимся голосом. - По-моему, это произошло не сразу, а постепенно, но, сколько я себя помню, нога у меня была такой, как сейчас. Говорят, что ступня стала подворачиваться, а я - хромать и падать года в три-четыре.

Мелангель, нерешительно стоявшая у порога, как отметил Кадфаэль, на том самом месте, где незадолго до того дожидался неразлучный спутник Сиарана, поспешно обернулась к монаху и промолвила:

– Наверное, Рун и без меня расскажет тебе о своем недуге. Вам лучше потолковать один на один, а я подожду в садике. Рун, ты кликнешь меня, когда я понадоблюсь.

В ясных, лучистых, словно сверкающие на солнце льдинки, глазах юноши расцвела теплая улыбка.

– Конечно, иди, - сказал он, - денек выдался такой славный, да и надо же тебе от меня порой отдохнуть.

В ответ девушка озабоченно взглянула на брата - похоже, мысли ее витали в каком-то другом месте - и, убедившись, что Рун в надежных руках, торопливо попрощалась и упорхнула. Монах и паренек остались вдвоем. С первой минуты они почувствовали взаимное доверие и симпатию, и казалось, что могут понимать друг друга с полуслова.

– Она пошла искать Мэтью, - просто, без обиняков, сказал Рун, уверенный в том, что его поймут правильно. - Он был добр к ней, да и ко мне тоже - последний переход до вашей обители он меня на закорках тащил. Он ей нравится, да и она непременно понравилась бы ему, кабы он как следует к ней пригляделся, да вот незадача - он никого, кроме Сиарана, не видит.

Юноша говорил так откровенно и безыскусно, что его можно было бы принять за простака, однако это было бы серьезной ошибкой. У него что на уме, то и на языке, - мелькнуло у Кадфаэля, - хотелось бы надеяться, что долгие, томительные часы, проведенные в наблюдениях и размышлениях, научили его разбираться в людях.

– Они уже приходили сюда? - спросил Рун, послушно поворачиваясь, чтобы дать Кадфаэлю возможность спустить с его бедер штаны и обнажить увечную ногу.

– Они здесь были. Я все знаю.

– Мне очень хочется, чтобы она была счастлива.

– У нее есть все необходимое для большого счастья, - в тон ему отозвался Кадфаэль.

Было в этом пареньке нечто, вызывающее ответную откровенность. Кадфаэль приметил, что слово «она» Рун произнес с едва уловимым нажимом. Сам-то юноша уже не надеялся на счастье, но от души желал его сестре.

– А сейчас слушай меня внимательно, - промолвил монах, возвращаясь к своим прямым обязанностям, - это важно. Закрой глаза и постарайся расслабиться. Я стану прощупывать твою ногу, а ты говори, когда будет больно. И не напрягайся - ладно? Сейчас не болит?

Рун закрыл глаза и, тихонько дыша, принялся ждать.

– Нет, сейчас хорошо, совсем не больно.