Смертельный ход - Уоррен Мерфи

– Да, подсказкой он воспользовался. И чьей? Вы видели, как он над вами смеялся?

– Он не смеялся.

– Он ухмыльнулся и начал смеяться. Он-то прекрасно знал, что для вас игра с Бойлем – пустяк, что в честной борьбе вы победите, но сообразил, что одержит над вами верх, если не упустит момент. Он обратил против вас ваше же великодушие.

– Да, только так он и мог победить. Унизил меня.

– Конечно, и все смеялись вместе с ним.

– Ублюдок.

– Они не могли удержаться. Пока он здесь, они будут смеяться над вами.

– Ерунда. Они знают, что это всего лишь полицейский.

– Будут смеяться еще больше.

– Нет.

– Да. Встречая вас, будут смеяться про себя.

– Вы чудовище, раз говорите мне такое.

– Я ваш друг. А друзьям всегда говорят только правду.

– Все равно, вы чудовище.

Он протянул Рэтчетту набитую трубку и ответил:

– Наверное, я зря это сказал. Но у вас есть способ смешать его с грязью, хотя вы до этого не опуститесь.

– Что за способ?

– Ваши приятели на мотоциклах, ваши, как вы говорите, крутые ребята. Представьте себе: полицейский не может остановить хулиганов.

– Вы правы, на это я не пойду. Нильс окажется в дерьме. В абсолютном дерьме.

– Откуда ему знать, что за этим стоите вы?

– Так низко я не паду. Никогда.

Доктор Джеймс Рэтчетт улыбнулся:

– Я сейчас в хорошем настроении. Не хотите присоединиться и разделить со мной трубку мира?

– Нет, спасибо, мне пора домой.

– А кроме того, – сказал Рэтчетт, – даже если Нильс и узнает, кем он заменит доктора Джеймса Рэтчетта?

– В самом деле, кем?

– Я до этого, конечно, не опущусь.

– Конечно.

– Будьте завтра в полдень поблизости от наших коттеджей, – хихикнул Рэтчетт и, нагнувшись, прошел между слоновьими бивнями.

Человек, известный когда-то под именем Ганса Фрихтманна, усмехнулся в спину Рэтчетта и вышел из яйцеобразного домика. Чему быть, того не миновать. Некоторые ходы в шахматах, как он хорошо знал, могут иметь обратный, разрушительный эффект, особенно те, что на первый взгляд выглядят блистательно.

Этот Римо Пелхэм сделал серьезную ошибку. Если повезет – смертельную ошибку. К тому времени, когда они пришлют еще кого-то на замену, создатели плана покорения мира окажутся под контролем силы, которая знает как этот план реализовать. А доктора Ганса Фрихтманна здесь уже не будет.

Глава десятая

Нильс Брюстер любил порядок. Никогда не позволял мусору накапливаться на кухне. Вовремя оплачивал все счета. В срок ходил к дантисту. Нет причин откладывать на потом это дело. Он разберется, что и как.

– Пришлите ко мне этого… Римо, как там его… – сказал он в переговорное устройство и ощутил удовлетворение от сознания собственной решительности.

Окна его кабинета выходили внутрь образованного коттеджами круга, зеленый массив в центре которого был опоясан черным гравием. По периметру располагались белые коттеджи Брюстер-Форума, служившие одновременно и жильем, и местом работы ведущих специалистов. Дальше, вне кольца коттеджей, виднелись построенные в более традиционном стиле лаборатории и административные здания, где работали сотрудники рангом пониже, наемная рабочая сила. Вид из кабинета на коттеджи был вписан, как в клетки шахматной доски, в небольшие, уютные, оправленные в дерево окна кабинета, так что мир за окном выглядел шахматной партией. Деревья находились в центре доски, а небо было уже на территории соперника.

Дальний угол кабинета украшал белоснежный диван, на стенах висели авторские полотна, в основном – композиции геометрического характера, выполненные светящимися красками. На полу лежал ковер из шкуры белого медведя, о котором Брюстер говорил: «Это мой маленький каприз, Господь знает, как мало я себе позволяю». Маленький каприз обошелся больше чем в двенадцать тысяч долларов. Он был оплачен за счет одной из организаций, финансирующих проект. Ежегодно ей предоставлялся отчет о том, насколько удалось улучшить жизнь человечества, особенно его чернокожей части. По неизвестным причинам, двенадцать тысяч за ковер были проведены по статье расходов на изучение проблемы понимания черной ярости.

В кабинете было тепло и уютно. Так и было задумано Нильсом Брюстером; обстановка отражала теплоту, мудрость и понимание задрапированной в твид неуклюжей персоны хозяина кабинета.

Когда Римо вошел, громоздкая фигура попыхивала трубкой, являя миру Нильса Брюстера – доктора философии, профессора Чикагского университета, директора Брюстер-Форума, автора ряда книг, которые имели несколько тысяч человек, читали – несколько сотен, а понимали – только семь или восемь прочитавших. Римо почувствовал, что здоровяк собирается его унизить.

– Рад вас видеть, – напевно произнес доктор Брюстер с низким массачусетским приборматыванием и свистящим "с". – Вы Римо… Римо…

– Римо Пелхэм.

– Точно. Наш играющий в шахматы полицейский. Ну, так что же вы от меня хотите?

– Во-первых, узнать, чем вы тут занимаетесь.

– Для чего вам это?

– Чтобы лучше выполнять свои обязанности, я должен иметь представление о ваших исследованиях.

– Забудьте об этом.

– Забыть?

Римо стоял перед столом, ожидая, когда ему предложат сесть. Приглашения не последовало, и он уселся по собственной инициативе.

– Да, забудьте.

– Но почему?

– Просто потому, что вам этого не понять.

– Попробуйте объяснить.

– Пожалуй, не стоит.

– Пожалуй, стоит.

– Послушайте, – сказал Брюстер, закидывая ногу на ногу и затягиваясь трубкой. – Вы здесь только потому, что вы – довесок к правительственным субсидиям. Не хотелось бы делать неприятной вашу жизнь тут, но вы – незваный гость. Вот, например, вчера вечером своим нецивилизованным поведением вы внесли разлад в коллектив. Мне это совершенно ни к чему. Я вполне обойдусь без вашей безопасности и охраны того, что ни в том, ни в другом не нуждается.

– Маккарти это понимал?

– Маккарти был полицейским.

– И стал мертвым полицейским.

– Верно. Мертвым полицейским.

Брюстер произнес это так, словно его попросили прочесть молитву над безвременно ушедшим куском ростбифа.

– Подавляющее насилие, то есть насилие в ответ на насилие, порождает еще большее насилие и жестокость. Типичным примером был Маккарти. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Вы хотите внушить мне, что Маккарти сам напросился на убийство?

– Правильно. А вы сообразительнее, чем я предполагал. Ну, давайте продолжим эту гипотезу. Предположим, что насилие – следите за моими рассуждениями – естественное и необходимое явление, что пытаться изменить направленность насилия – значит вызвать гораздо более разрушительные последствия в соответствии с геометрической прогрессией нарастания интенсивности, которую мы пока не можем измерить, но которой непременно будем пользоваться как направляющей, так же, как Е равняется МС в квадрате. Понятно?

– Да. Бред.

– В самом деле? Но почему?

– Неважно. Вряд ли мне удастся вам это растолковать.

На лице Брюстера появилась довольная улыбка, как на лице отца, получившего от шестилетнего сына вызов на поединок в шашки.

– Вы не можете мне это объяснить?

– Нет, не могу, – сказал Римо. – Скажу одно: насилие имеет те же достоинства, что, к примеру, разрез живого тела ножом. Когда это делается для исцеления – это добро. Если для того, чтобы нанести вред – это зло. Само по себе действие не есть ни добро, ни зло. Просто болезненный надрез.

– Да разве вы не понимаете, мистер Пелхэм, что невозможно использовать насилие во имя добра или зла? Ни добра ни зла не существует!

Доктор Брюстер сидел в кресле, обхватив себя руками, а на лице блуждала улыбка человека, чей желудок наполнен теплым молоком.

– Ерунда!

– Значит, вы – еще один фашиствующий функционер, изрекающий правильные слова до тех пор, пока я не позолочу вам руку! Хорошие парни и плохие парни. Закон и порядок против людей в черных шляпах. Все на самом деле не так, мистер Пелхэм.

– По-другому быть не может, доктор Брюстер, – сказал Римо и поймал себя на том, что у него от волнения трясется челюсть. Провались эта чертова максимальная готовность! Длится уже больше трех месяцев, и он начинает расползаться по швам. Сидит тут, стараясь научить здравому смыслу этого помешанного либерала. Тем временем Брюстер продолжал:

– Мы на самом деле не можем этого позволить, особенно здесь. Я готов обсудить с вами все, что вам будет угодно, но, пожалуйста, постарайтесь нормально реагировать. У вас есть ваша работа, какой бы она ни была, и у меня есть моя работа. Мы работаем вместе, так давайте извлечем из этого максимальную пользу.

– Что заставило вас предположить, что Маккарти был убит? – спросил Римо, немного успокоившись.

– Я знал, что вы вернетесь к этой теме. Я так думаю потому, что Маккарти был не из тех, кто увлекается наркотиками. Чтобы пристраститься к героину, нужно быть в корне неудовлетворенным своим местом в жизни. У Маккарти для такого рода неудовлетворенности не хватало воображения. Он был вроде медведя в посудной лавке, этаким рыцарем Колумбуса, беспокоился о закладных и все такое прочее. В общении это был весьма приятный человек. И, честно говоря, я предпочел бы его, а не вас. Маккарти был реалистом.