ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСПОЖА РАБЫНЯ - Леонид Пузин

Положив перед собой "бутовскую" папку, Геннадий Ильич достал чистый лист бумаги и, рассредоточив внимание, написал на нём все пришедшие на ум имена людей так или иначе связанных с Игорем Олеговичем. Затем, сконцентрировавшись, майор перечитал список. В общем-то, если не считать рабынь, ничего особенного — стандартный круг подозреваемых: жена, друг, партнёры по бизнесу. Правда, немного сбивал с толку порядок: на первом месте стояло имя музыканта. Вслед за Сазоновым шла одна из шести "идейных" бутовских рабынь: Васечкина Ирина Антоновна — до сих пор не привлекавшая особенного внимания. Затем располагались Долгов и Лисовский — до девяносто восьмого года главные контрагенты Бутова. И прямо под ними, к немалому удивлению следователя, его рука твёрдо вывела фамилию прокурора. "А тебя-то, товарищ Люмбаго, как занесло сюда?", - обнаружив эту фамилию только при втором прочтении, поразился Геннадий Ильич.

И вообще это второе прочтение привело к маленькому, но достаточно неприятному открытию: имена главных подозреваемых оказались рассеянными во второй части списка. В таком порядке: Пушкарёв, затем, через две фамилии, Яновский и в самом низу — предпоследняя — Алла Анатольевна.

"Что за чёрт! — пытаясь осмыслить эту несообразность, вспылил про себя Брызгалов. — Пушкарёв — ладно! Подозревать его больше других коллег Бутова есть только одно основание: его желание подставить — или, напротив, выгородить? — Яновского. Но жена и друг? Почему их имена скромненько затерялись во второй половине списка? Пусть бы ещё Алла Анатольевна замыкала перечень: в данном случае быть в конце, почти то же самое, что и в начале. Но предпоследней? Это же — на уровне подсознания — иметь почти полное алиби!"

Трезвый ум Геннадия Ильича не хотел соглашаться с подобными психическими вывертами — это, с одной стороны. Но с другой: майор своему подсознанию, как правило, доверял и, вновь и вновь перечитывая злосчастный список, мучительно пытался найти ошибку.

Увы, кроме крайне нелестного для оценки всей проделанной работы, Геннадию Ильичу ничего не виделось: знакомый (или знакомая) Бутова отодвигались на задний план, а на первое место выходил, отвергнутый в самом начале следствия, профессионал — киллер экстракласса. Но и наёмный убийца — несколько минут промаявшись с этой мыслью, майор вновь от неё отказался — не вписывается. Ни на рациональном, ни на подсознательном уровнях. На рациональном — смущало отсутствие контрольного выстрела: из мелкокалиберного пистолета две пули в спину — гарантия далеко не стопроцентная. Правда, это же соображение работало и против версии об умышленном убийстве кем-нибудь из знакомых — недаром эксперт так ухватился за гипотезу о спонтанном выстреле. Но одно дело знакомый, решившийся на убийство, а другое — профессионал.

На подсознательном уровне мешала "картинка". В то, что Геннадию Ильичу всем своим существом удалось впитать на лесной прогалине, убийца-профессионал не укладывался никоим образом. Стоило допустить наёмного злодея — и вся "картинка" смещалась: по-другому лежал Игорь Олегович, по-другому светило солнце, осиновые листочки начинали лопотать по-иностранному — на незнакомом Брызгалову языке.

От намерения встать, спуститься во двор и, покурив несколько минут в тени старого тополя, с проветренной головой вернуться к списку, Геннадия Ильича отвлёк телефонный звонок эксперта:

— Геннадий Ильич, я звоню из морга. Васечкина Ирина Антоновна — может вас заинтересовать?

От неожиданности и удивительного совпадения — Васечкина значилась второй в только что им составленном списке — у Брызгалова ёкнуло сердце:

— Очень даже может, Андрей Степанович! Что с ней? И, пожалуйста, расскажите как можно подробнее.

— Сегодня в десять часов утра скончалась во 2-ой городской больнице. От передозировки снотворного. Вообще-то — опиума. Но ей его Паршин, тот ещё "медицинский жук", прописывал в качестве снотворного. Месяца три уже. А она, похоже, его берегла и сегодня, часиков, думаю, в шесть, употребила весь свой запас. Сколько точно — это я вам скажу после вскрытия. Но, судя по результату, более чем достаточно. Её сожитель, некий Лисовский, — Андрей Степанович принципиально не признавал всех этих новомодных "спонсор", "бой-френд", "хозяин" и для обозначения внебрачных отношений между мужчиной и женщиной употреблял только добротные старые термины, — скорую вызвал в восемь. По его словам — сразу, как обнаружил, что с Ириной Антоновной что-то неладное. Он, опять-таки по его словам, этой ночью спал в другой комнате и к Васечкиной зашёл около восьми — чтобы разбудить. Ну, а там, пока приехала скорая, пока Ирине Антоновне начали делать переливание… Доза, думаю, смертельную превышала раз в пять. Хотя с наркотиками — всё очень индивидуально. Точнее… ах, да, уже говорил — простите…

— 4 —

В ярком электрическом свете Васечкина казалась Спящей Царевной. На мраморном столе больничного — ещё дореволюционной постройки — морга покоилось обнажённое тело двадцатипятилетней женщины. Ощущения смерти не было: совершенное по пропорциям и формам всех его членов тело Ирины Антоновны представлялось прекрасной античной статуей, а никак не трупом.

Помучив своё воображение едва ли не десять минут, но так и не получив вожделенной "картинки", Брызгалов накрыл тело простынёй и обратился к эксперту:

— Андрей Степанович, ваше мнение? Вам не кажется, что Васечкина не очень-то походит не рабыню?

— А вы, Геннадий Ильич, что же? Думали увидеть незаживающие язвы от оков и глубокие — "до мяса" — борозды от кнута? Или дистрофическую — от голода — худобу? И разочаровались — не обнаружив ничего подобного? Нет, какие-то игры с плёткой у них случались… вы не переворачивали, а там, сзади, на теле Ирины Антоновны намёки на это есть… но, уверяю вас, в физическом отношении совершенно безобидные игры. И версия, что Васечкина была доведена до самоубийства жестоким обращением и побоями в суде, я думаю, сторонников не найдёт. Разве что дело попадёт к Патрикеевой, которая априори во всяком мужчине видит потенциального алкоголика, развратника и маньяка. И если бы кого помельче… А Лисовского… Нет, с Лисовским даже и у неё не выйдет.

— А несчастный случай? Нечаянная передозировка могла иметь место?

— А как вы это себе представляете? Васечкина чем-то возбуждена, мучается всю ночь бессонницей, под утро не выдерживает и принимает тройную дозу морфия? Через минуту — забыв — повторно? И так несколько раз? Причём — в течение очень короткого времени? Ведь морфий это не элениум и не реладорм — действовать начинает быстро. Или, что правдоподобнее, она всю ночь в одиночку пьянствует и в конце концов, уже не соображая что к чему, вместо коньяка выпивает весь свой запас? Который — непонятно с какой стати — у неё образовался? Нет, Геннадий Ильич, уверяю вас: типичный суицид. При вскрытии мы, конечно, и на алкоголь, и на наркотики — всё проверим. Однако… Суицид — никаких сомнений… Я, Геннадий Ильич, почему сразу позвонил вам? Потому что Васечкина была рабыней у Бутова… А так… Стопроцентный, Геннадий Ильич, суицид.

Слово "суицид", за короткое время трижды произнесённое экспертом, становилось Брызгалову — с каждым повтором! — всё ненавистней. Казалось, оно обезличивает Ирину Антоновну много больше, чем сама смерть, превращая её из прекрасной — неважно, что уже неживой — женщины в ничего не значащий объект медицинских исследований.

"Уж лучше бы Гавриков говорил "самоубийство" — звучало бы почеловечнее, — мелькнуло на миг в голове майора, но тут же сменилось другим, критически направленным на себя: — Что за чушь! Как ни скажи, а Васечкина мертва! И прошляпил её ни кто иной, как ты! Следователь Брызгалов!"

Обвинение явно несправедливое: ведь если даже считать, что, обнаружив Ирину Антоновну в составленном им недавно списке, майор должен был обеспокоиться и принять какие-то меры — поздно: Васечкина к этому времени уже умерла. Почему? Что явилось причиной трагедии? Геннадий Ильич чувствовал: пока он не найдёт ответа на эти вопросы — его совесть не успокоится. И в смерти Ирины Антоновны он, вопреки очевидному, всё равно будет укорять себя. Ибо слова Пушкарёва: "Если хозяин ей приказал, то — свято", - сейчас, в контексте самоубийства Васечкиной приобретали страшную двусмысленность. Свято — до какой степени? Если хозяин прикажет рабыне покончить с собой — она покончит? Если кого-то убить — убьёт?

В свете этих соображений сексуально-социальные эксперименты Игоря Олеговича начинали выглядеть почти зловеще. Действительно, в какой мере ему удалось овладеть волей своих рабынь? Судя по их показаниям в девяносто восьмом году — в мере весьма значительной. Но всё-таки — до какой степени? И — на данный момент главное! — эта власть над женщинами перешла к их новым хозяевам? Полностью?