Шелк и кровь. Королева гончих - Literary Yandere

убить Квинна, угнать самолет, переспать по пути на Кубу и поселиться в глуши, неузнанными, богатыми и под завязку нажираться наркотиков как только приспичит.

Лавчайлд тоже улыбнулась: Мартин успел увидеть, как растягиваются ее губы и прочитал по ним то, что свершилось.

Смерть.

– Квинн должен сказать мне спасибо. Избавился от непроходимого идиота.

Лавчайлд спрятала пистолет обратно в сумочку и повернулась к Гарольду. Тот смотрел на нее испуганными глазами. Но он был цел, а все остальное не имело значения.

– А теперь иди, – Ребекка секунду смотрела на Гарольда, будто стараясь запомнить, поднялась взглядом от подбородка до лба. – прости, что все так вышло. Попробуй об этом забыть.

Он схватил девушку за руку раньше, чем она успела отстраниться.

– Постой… Я просто… Хочу знать, кто ты.

Лавчайлд быстро поцеловала Гарольда в щеку и, воспользовавшись его замешательством, высвободила руку.

– Может быть, я просто девушка из твоих снов.

– Конечно, это так.

– Это так.

Его улыбка медленно растаяла. Лавчайлд рядом больше не было.

***

В этом было что-то комичное и грустное одновременно – да, сразу вспоминаешь о смехе, после которого щеки остаются сведенными, а живот неприятно ноет. И в тот момент все трое, снова встретившись в том же клубе, что и неделю назад, подумали об одном и том же. О таком разрушительном смехе. Или моментах, когда ты задорно хохочешь над какой-нибудь уморительной шуткой, а тут тебе в лицо говорят: умер твой любимый дедушка.

Это втоптанный в горло сапогом смех.

– Кажется, я снова отбираю у тебя игрушку, – сказал Квинн, не глядя на брата. Он стоял, прислонившись к колонне, и курил, хоть в коридоре это и было запрещено. На другом конце помещения застыла Лавчайлд: полностью одетая, с подобранными волосами. Явно приехавшая на работу из приличного места. Может быть даже, с приема. Бог знает, чем она там занималась, зеленое платье с драпированным подолом почти в пол не позволяло сказать.

– Не скучаешь по бедному Мартину? – выкрикнул Квинн, и Гарольд вздрогнул, вспомнив последнюю свою встречу с Лавчайлд. Все прочие свидания с ней так и остались для него неясными снами, но не этот эпизод из жизни, расколовший его сознание.

– Я просила вас не преследовать меня, – прошептала девушка, пятясь. А потом побежала. А браться бросились за ней, едва не потеряв свои тени.

В своих черных костюмах, при длинных гастуках, они вполне походили на гончих. Если бы у их семьи был герб, кого на нем бы изобразили?

Лавчайлд и ее преследователи ворвались в зал клуба, бросились к сцене меж пустых столиков. Девушка легко лавировала между ними, а братья роняли мебель, но все равно упорно гнались вперед за своей жертвой.

Ребекка впорхнула на сцену. Сегодня должно было состояться ее последнее представление здесь. Потом она собиралась исчезнуть. Нет, не вернуться в трущобы – только вновь перекрасить волосы и изменить запах. Обратиться в иную Китти, Пегги или Долли. Но времени, видимо, уже не оставалось.

– Что ж, джентльмены, коль вы так упорны, я могу лишь предложить вам последнее выступление леди Благоухающей розы.

Лавчайлд взяла подол платья и вскинула руку, ткань взметнулась взрывом, бутоном ядерного цветка, всполохом зеленой воды, и опала, спланировала на пол.

Гарольд и Квинн подбежали, взяли ткань в руки: она еще пахла Лавчайлд, но никаких признаков того, что девушка действительно существовала в реальности, не было и в помине.

Так она растворилась.

Глава пятая. Все проклятия троятся

Могу тебе невесту предложить.

Она богата, молода, красива,

Воспитанна, как знатная синьора,

Один порок имеет, но немалый:

Она сварлива просто нестерпимо,

Строптива и груба сверх всякой меры.

Уильям Шекспир, «Укрощение строптивой»

Лавчайлд сбежала – но вовсе не туда, куда бы ей хотелось. И не так. О возвращении в трущобы не могло быть и речи. Даже краткие вылазки за эксклюзивными ингредиентами навевали на нее уныние. Она осталась в городе, хоть и сменила квартиру и номер телефона, как и обещала Квинну. Даже перебралась в другой конец города, чтобы свести риск встречи с кем-то из братьев Янгов к минимуму. Девушку начали мучить кошмары: во снах приходил Мартин, который размазывал по щекам кровь вперемешку со слезами и спрашивал «зачем ты меня убила, Конфетка?». Лавчайлд могла бы избавиться от них, накапав себе успокоительного, созданного по индивидуальному рецепту ею же самой, но… она не хотела. Как будто Мартин, которого она почти не знала, который остался в ее памяти только как назойливый недалекий наемник, имел право на возмездие. И память хоть кого-то.

Ребекка ходила по клубам, но никогда не веселилась: то ли сил не было, то ли желания. Несмотря на галлоны алкоголя, которые она в себя вливала, настроение не улучшалось. И в ту ночь Лавчайлд снова почти весь вечер простояла у стены, вжимаясь в нее лопатками. Ни с кем не трахалась – небывалое дело! – наверное, единственная в клубе. Или нет. Или просто каждый раз она после приваливалась к одной и той же стене. Лавчайлд для верности провела рукой по юбке, чтобы проверить, что та все еще на ней, не задрана, не промокла насквозь… Но с ее одеждой все оказалось в порядке. А вот сознание постоянно уезжало куда-то в сторону, угол зрения заваливался, словно на глаза то и дело сползали шоры или повязка. Лавчайлд не смогла вспомнить, это она так напилась или кто-то предложил ей таблеточку.

А она не стала отказываться.

– Пора вываливаться на свежий воздух.

Жвачка горько ударила ментолом по растревоженному сигаретным дымом языку. Лавчайлд шла, пошатываясь, выставив одну руку резко вбок, в угол сорок-пятьдесят градусов к телу, чтобы удержать равновесие. Шпильки, должно быть, погнутся, подумала Лавчайлд, подвернув ногу при очередном шаге. Туфли можно было заранее мысленно похоронить. Второй рукой девушка стиснула сумочку, чтобы она не сползла с плеча. Слишком пьяная, чтобы держать плечи прямо, Лавчайлд хотела только одного – добрести до ближайших кустов. Чтобы не быть неприличной, пусть ей и предельно плохо. Спрятать лицо за благоухающей зеленью и сунуть два пальца в рот.

Подумать только, словно вернулись старые-добрые времена в трущобах, мрачно подумала Ребекка, приваливаясь боком к дереву. Скользнула вниз, нагибаясь, и ощутила царапающую плечо, сдирающую кожу кору.

Лавчайлд просунула в горло два пальца. Дальше, еще дальше, туда, куда никогда не достают клиенты. Даже самые талантливые. Длинные ногти укололи горло, прижались гладкой, покрытой лаком поверхностью к небу, убегая, чтобы не испачкаться. Лавчайлд схватилась за солнечное сплетение, сжала в кулак ткань, расшитую блестками, повторяя движение