Тупой панк-рок для интеллектуалов - Дмитрий Спирин

Первая песня, которую Пит предложил сделать в группе, оказалась «Freedom». Она, как и все последующие сочинения Петухова, имела более сложную гармонию, нежели все наши предыдущие опыты, мелодию совсем другого типа по сравнению с песнями Ленина, и хоть какую- то аранжировку. Теперь мы делали песни абсолютно другим образом. Репетиции, которые до прихода Дениса сводились к тупой прогонке имеющегося материала и разучивании структуры новых вещей, стали более глубокими и результативными. На самом деле мы учились играть, учились звучать вместе как настоящая, хорошая рок группа. Пит чувствовал это нутром, к тому же врожденная и приобретенная музыкальность позволяла ему видеть и слышать все недочеты и лажи, которые нам прежде не бросались в глаза. Песни стали другими, и они требовали нового подхода. Как правило, Денис имел готовую голосовую мелодию, примерное представление о том, в каком духе должна быть сделана вещь и некоторые предложения по аранжировкам. На репетициях он помогал остальным играть более разнообразно и технично, предлагая либо готовые партии, сложившиеся в его гениальном мозгу, либо внося предложения по ходу исполнения той или иной песни. Из новых вещей практически исчезли гитарные соло, которых правда и раньше было немного, появилась другая мелодика, а группа начала приобретать более или менее законченный оригинальный вид.

Пит принес вещи типа "Home Sweet Home", "Time has passed" и "Мне плохо с утра", кавер которой через десять лет Distemper записали на альбоме "Нам по: ". Такие быстрые, скоростные хардкоры как "Мне плохо…" всегда отлично принимаются на концертах, и достойно располагаются на альбомах. Все шло отлично, кроме одного — у нас не было текстов, и не было такого чела в группе, кто мог бы делать крутую английскую лирику. С русскими текстами мы справлялись сами, а вот английские делать не могли. Выход был найден тут же, на месте, в собственном подвале. На репы Ногу Свело с недавних пор стала ездить малюсенькая курносая девчонка Аня. Аня, или как все ее называли, Анечка, пела в отличной банде "Сенкевич International" ("Иванушек" тогда еще не было и в помине), в совершенстве знала почти все европейские языки, и помогала с иноязычными текстами Ногу Свело. Все «нерусские» тексты на альбоме Н.С. "Хару Мамбуру" ее авторства. Мы попросили Аню помочь и нам также. Процесс был организован следующим образом. Мы исполняли песню на репе в ее присутствии, она что-то писала в блокнотике, (наверное, одной ей известным способом отмечала ритмику вокальной линии и количество слогов в мелодии), позже мы садились вместе и рассказывали ей, о чем мы хотели бы получить текст. В других случаях мы давали целиком готовый русский вариант "в прозе". Просто написанные на листе, не зарифмованные, разной длительности предложения, сгруппированные в куплеты и припевы. Таким образом, мы получили лирику для песен с будущего альбома "Duty Free Songs", таких как "Home Sweet Home", "Time has passed", «Freedom», "One World" и "Acid Song". Обычной практикой для нас в те времена было иметь в репертуаре достаточно долгое время песни на так называемой "английской рыбе". Так делали и Наив, и Ногу Свело, и все, кто пытался сочинять на других языках. Песни, полностью аранжированные и разученные группами, абсолютно "готовые к употреблению", исполнялись на концертах, а иногда и записывались на демо с невообразимым набором англо-звучащих слов и слогов, ничего на самом деле не значащих. Как правило, музыканты заморачивались на написание текстов непосредственно перед записью. Так было и с нами. Например, ставшая в будущем популярной у фэнов песня «Мальчики-Танчики» долго не имела русского текста и репетировалась с «рыбой». Текст на нее был сочинен за несколько дней до записи. Похожая история была с одной из песен ленинского наследия, "Под потными обоями". Правда, текст к ней уже давно был сочинен, но не особо устраивал. Тогда Пит объявил конкурс — "тот, кто к завтрашнему дню сможет сочинить новый вариант, получает бутылку бухашки". Сочинил он. Ему это было важнее остальных, ведь завтра он должен был записывать на студии вокал для этой песни. "Time has passed", или как мы ее называли в «рыбий» период ее жизни, «Гитлер» (не знаю почему, но именно такие зловещие ассоциации она у нас вызывала) была сочинена Денисом сразу же после первого прослушивания невесть откуда взявшегося альбома новой модной американской группы «Nirvana». Альбом под простым названием "Nevermind"(и никаких the Bollocks, заметьте!) очевидно, попал к нам из Давыдково, где местные продвинутые чуваки уже с месяц примерно гудели о нем. Выпущенный совсем недавно, за полгода до того как мы услышали его первый раз, альбом просто потряс всех (правда, на очень недолгое время). Люди играли панк (слова «грандж» тогда еще не было). Чуть позже этот стиль стали называть "сиэтлским роком" или «хиппикором». Мощные и грязные куски перемежались тихими и ласковыми. Гитары с барабанами то валили, то вдруг начинали звучать тихо и разряжено. Группа имела отличные мелодии на странных гармониях, певец пел исключительно эмоционально, все песни на альбоме казались мощнейшими хитами. Ко всему прочему, эти парни ввели в моду неслыханные до этого ритмические рисунки, и барабанщики бросились спешно разучивать их. "Time has passed" как раз сочинена на одном из таких рисунков, наиболее распространенном.

OK, у нас был материал на альбом, но мы не знали, как мы его будем писать. Все наши знакомые «большие» группы писались либо за свой счет, либо за счет спонсоров. Ни о какой рекорд индустрии в 1992 году в России речь попросту не шла. Поп артисты и артисты "большого русского рока" имели возможность записываться и издаваться на нескольких возникших тогда фирмах грамзаписи, самой большой из которых был «Союз». Даже металлисты, несмотря на то, что метал-эпоха уже практически закатилась, издавали пластинки (тогда еще винил) на нескольких фирмах. Но панк, хардкор, пост панк, индастриал и прочий индепендент не имел никаких возможностей для записей и распространения. Кроме того самого способа, вокруг названия которого, сейчас вдруг стало ломаться столько копий. Я говорю о «DIY», хотя вряд ли мы тогда знали, что, то чем мы собираемся в скором времени заняться, имеет такое звучное английское название (да еще и аббревиатурой!). Не знали мы также и о том, что «самописка» и домашнее тиражирование с ксерокопированными вкладками — это целая идеология, со своими традициями и неписаными законами. Все что мы знали — это только, что нам необходимо где-то рубануть долларов 200$ на запись. 200$- смешная сумма в наши дни, в 92-ом были огромными деньгами. Примерно столько стоила месячная рента двухкомнатной квартиры на Кутузовском. Некоторые наши тогдашние друзья принялись промышлять «риэлтерством», поэтому я в курсе цен. Сейчас, вы при всем желании не снимете подобные апартаменты дешевле, чем долларов за 800, а может и весь штуцер придется отдать. Мы все работали тогда ночными продавцами в коммерческих ларьках, но о том, что бы приподнять лаванды на запись на этой работе речь даже не шла. Работать в ларьке по тем временам означало постоянно иметь перед глазами дорогую хозяйскую бухашку и сиги, вкус которых очень хотелось попробовать. Также, каждую ночь, к тебе в ларек стучались веселые друзья, не занятые на «службе», которые заваливали внутрь с желанием начать эту самую экспенсив бухашку немедленно бухать, а сиги — курить. Магазин приходилось закрывать, и, соответственно, терять на проценте от недополученной выручки, а потом еще и отдавать из зарплаты за выпитое. Нет, писать альбом на прайс, заработанный в ларьке не было никакой мочи. Таким образом, нам пришлось думать об альтернативных источниках финансирования нашей эпохальной записи. Краем уха мы слышали, что на грядущую запись наивовского "Пива для Наива" деньги собирались всем давыдковским миром. У нас таких друзей почти не было. Все наше окружение состояло из людей попроще и победнее, кроме того, у нас на районе не было столь мощного панк и рок сообщества, каким в наших глазах тогда выглядела давыдковская туса. Нам было необходимо найти кого-то, кто ссудит нам прайс, на спонсорских ли условиях, или в качестве безвозмездного дара — неважно. Таким человеком оказалась наша дворовая подружка, Мария Уссаторе-Кановас, или просто Маша, как мы ее называли. Маша была человеком трудной, но интересной судьбы. Ее мама, дворовая алкоголичка тетя Лара, в молодости бывшая неописуемой красоткой, вышла замуж за испанского подданного, Хуана Уссаторе-Кановаса, за что получила во дворе кликуху Хуанита. Маша родилась в Барселоне, и по большому счету не особо чувствовала себя россиянкой. Она имела огромный прайс оставленный папой-испанцем после его смерти. Прайс этот, правда, находился на счетах в Испании, и находился так хитро, что Маша не могла добраться до бабла до достижения какого-то там возраста, типа 21-го года. Хорошо еще, что деньги были оформлены на нее, а не на маму, иначе давно были бы пропиты Ларисой и Ларисиными щетинистыми дружбанами Сэмэном и дядей Вовой. Маша также имела дом в Барселоне, и две квартиры в рубановском доме, одна из которых постоянно сдавалась туристической фирме под офис, а во второй Маша проживала с мамой. Не знаю, как, но мы убедили ее в том, что ей необходимо расстаться с парой сотен грина в нашу пользу. А! Вернее знаю, то есть отчасти догадываюсь. Наша испанка была влюблена в Петухова, и ссудила нам прайс без особых раздумий.