Военные пацаны (сборник) - Андрей Ефремов

Но о деле, по которому группа целеустремленно направлялась в ингушский поселок, союзники[6]-ингуши знать не должны. По крайней мере, если и узнают, то по возможности как можно позже, чтоб не помешали работе оперативников.

Дом главы поселковой администрации находился на центральной улице, неподалеку от мечети. Рядом пристроилась автобусная остановка с шиферным навесом, сложенная из красного кирпича.

– Салауди, зайди, пожалуйста, в дом, пусть участкового вызовут, – попросил командир своего зама. – Мы здесь подождем, не будем старика обижать.

Люди вышли из раскаленных машин на пустынную улицу. Салауди почти дошел до калитки, но тут на крыльце дома появился мужчина, на вид лет за шестьдесят. Несмотря на теплую погоду, на голове у него была надета новая шапка из крашеного кролика; в руке в качестве посоха отполированная ладонью крюковатая палка.

– Уассалям уалейкюме, Ризван. – Мужчина вышел со двора.

– Уалейкюме уассалям. – Командир группы приложил правую руку к своему сердцу, после чего, слегка поклонившись, обеими руками пожал протянутую стариком морщинистую ладонь.

– Гостям всегда рады…

– Мы по делу, уважаемый Апти-ходжа, – перебил главу поселка омоновец. – Как бы нам вашего участкового увидеть? Поговорить надо.

Вся группа, несколько утомленная дорогой, скрываясь от жаркого солнца и не вмешиваясь в разговор старших, зашла в тень, под навес пустующей остановки, где и продолжила начатую кем‑то из них, еще в машине, веселую болтовню.

– Разговаривать будем у меня, Ризван?

– Само собой, Апти-ходжа, спасибо.

– Сейчас, подождите здесь, – не вдаваясь в дальнейшие расспросы, ответил старик. – Пошлю кого‑нибудь за участковым.

Глава не спеша подошел к соседнему, сложенному также из красного кирпича большому красивому дому, громко стукнул палкой по калитке, встроенной в огромные железные ворота:

– Хавва, Хавва, хэй, зуда[7]!

Калитка тут же открылась, старик прошел во двор. Не прошло и минуты, как со двора выбежал десятилетний мальчик и целеустремленно побежал по улице, следом степенно вышел Апти-ходжа.

– Сейчас Хасан подойдет. – Заметив, что некоторые из молодых парней под навесом закурили, нарочито громко добавил: – А ты молодец, Ризван, не куришь.

Молодые люди непроизвольно попрятали дымящиеся сигареты в кулаки и прекратили смеяться.

– Скоро мне на пенсию выходить, Апти-ходжа, – уважительно ответил Ризван, – и сразу в Мекку хочу, в паломничество. К тому же семьей обзаводиться пора.

– На пенсию‑то рановато тебе. А в Мекку – это я одобряю, и отец твой одобрил бы. – Глава обеими руками оперся об палку, но при этом ничуть не ссутулился. – Хорошим человеком был твой отец, уважаемым, помню я его по молодости. А тебя люди будут называть Ризван-ходжа.

– Кто ж этого не знает, – широко улыбнулся чеченец. – Правоверный, ходивший в Мекку, – ходжа.

– Уассалям уалейкюме! – подошел участковый. – Иди домой, мальчик. – С улыбкой на лице поинтересовался: – Так какое дело привело вас сюда? Может, ко мне зайдете, устали с дороги?

– Уассалям, Хасан, спасибо, но мы по делу здесь, в следующий раз обязательно погостим.

Понимая, что люди приехали по серьезному, исключительному делу, глава, сделав рукой приглашающий жест, предложил:

– Давайте все‑таки в доме ситуацию обсудим, зачем на улице стоять, некрасиво. Что люди скажут?

– Салауди, ты тоже зайди, пожалуйста. – Ризван снял с плеча автомат, передал в руки молодому сотруднику. То же самое сделал и его неразговорчивый заместитель.

В доме, опережая приглашение хозяина сесть за стол, привыкший принимать быстрые решения чеченец без вступлений торопливо посвящает главу ингушского поселка и местного милиционера в суть проблемы:

– Вы меня простите, Апти-ходжа, но время не терпит. Ваш человек, Эжиев Руслан Бекханович, с января месяца не является в Ленинский РОВД в Грозный по повестке к следователю. Три раза уже вызывали, больше чем полгода прошло, это нарушение всех сроков.

– Вот, пожалуйста… – Невозмутимый с виду Салауди, наконец прервав свое молчание, достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаги, протянул участковому. – …Постановление о принудительном приводе и номер уголовного дела.

Наступила неприятная тягостная тишина, к документу никто не притронулся. Апти-ходжа сел на стул. Явственно послышалось тиканье настенных часов.

С тем чтобы как‑то разрядить обстановку, разговор возобновил дипломатичный Салауди:

– Времени уже прошло много, но рано или поздно… – Непрочитанная бумажка отправилась обратно в карман.

– Я все понимаю, – бросив взгляд в сторону главы поселка, твердо произнес участковый. – Закон есть закон. – Видно, что, как и все правоверные сельчане, участковый находится под влиянием старейшины. – …Но присутствовать при задержании никак не могу: я здесь живу и хочу, чтобы и моя семья тоже жила.

– Правильно говоришь, Хасан. – Глава, всем своим видом дав понять, что разговор окончен, встал. – Сам понимаешь, Ризван, весь поселок уже знает, что вы приехали. Закон есть закон. – Смысл, вложенный в последнюю фразу уважаемого человека, хоть он и не старался ее подчеркнуть, все присутствующие поняли как надо.

– Согласен, Апти-ходжа, – ответил Ризван, внутренне почувствовав, что глава все же идет с ним на контакт. – Так вы хоть нарисуйте или так объясните, где его дом находится.

– О нашем разговоре никто не будет знать, – добавил Салауди.

Ризван одобрительно посмотрел на своего зама.

Участковый вновь бросил взгляд на старика, в ответ тот слегка кивнул…

Эжиева взяли без шума, в сарае, за огородом.

Посадив задержанного в салон бронированного «УАЗа», группа немедленно выехала. Но информация о его задержании тут же просочилась и к родственникам ингуша, и в Назрановский райотдел милиции. А также по ходу движения колонны на пост «Вязьма-10».

Всю недолгую дорогу Салауди, сидящий в «Жигулях», сосредоточенно перебирал четки и изредка, сам того не замечая во время внутренней молитвы, шевелил губами. Около одиннадцати часов, приближаясь к знакомому ингушскому посту, он вынул из бардачка сопроводительные документы, чтобы предъявить их для регистрации. Достав из кармана, на всякий случай сверху приложил постановление о задержании Эжиева:

– Показать, не показать… – произнес он задумчиво.

Это были последние слова в его жизни: сквозь лобовое стекло в левую сторону груди вонзилась автоматная пуля, следующая сразила водителя.

Машина, зашлепав пробитыми скатами, съехала в кювет, в левый борт кабины втерся ехавший позади «УАЗ» с пробитым двигателем – тяжело раненный водитель этой машины не смог справиться с рулевым управлением. Безжизненное тело Салауди уперлось плечом в дверь, ничего не выражающие остекленевшие глаза продолжали изучать печать на документе.

Завязалась перестрелка.

По автомобилям стреляли люди в гражданской одежде и в масках. Как они возникли по обочинам дороги между постом и машинами, никто из колонны так и не понял. Отчаянная перестрелка велась минут десять, при этом потери понесли обе стороны.

Командир запоздало схватил микрофон радиостанции, с силой сжал тангенту:

– «Самара» сто двадцатому!

– На связи «Самара».

– Нападение на нашу колонну у десятого поста… похоже на засаду! – В открытом эфире запрещено сообщать количественные потери. – Есть «двухсотые» и «трехсотые»!

– Высылаю помощь! Известно, сколько нападавших?

– Было восемь-десять, сейчас меньше!

Отбросив микрофон в сторону и заменив магазин, Ризван возбужденно крикнул водителю:

– Езжай на них!

Люди, находившиеся в засаде, вероятно, не ожидая такого поворота событий, прекратили стрельбу и, не подбирая своих раненых и тела убитых товарищей, стали пятиться к блокпосту: «УАЗ» с виду обыкновенный, но пули его отчего‑то не берут.

По мере приближения бронированной машины, пользуясь затишьем, к людям в масках также подбежали и милиционеры с поста. Им удалось прекратить боестолкновение. Начались попытки сторон разобраться в инциденте и уладить ситуацию.

Группа ингушских милиционеров перемешалась с гражданскими лицами, все подошли вплотную к остановившемуся омоновскому «уазику»:

– Отпустите Эжиева!

– Вам лучше уйти, вы пролили кровь, – крикнул в ответ Ризван в автоматный лючок в толстом бронированном стекле. – Сейчас наши приедут, давайте не будем убивать друг друга! – Из отверстия выглянул ствол автомата. К машине командира подошли и оставшиеся в живых трое чеченцев.

Разгоряченные перестрелкой милиционеры, уже кровные враги, не замечая своих ран, все же продолжают производить попытки загладить конфликт:

– С вашим человеком ничего не будет…

– …Это уже не в первый раз!

– Следователь разберется…