Обитель - Дмитрий Леонтьев

истину». Терпимость к подлости или греху означает по­пустительство или покровительство им. Размытости по­нятий могут желать только мошенники, преследующие свои цели. Ну как я могу быть «терпим» к абортам, со­домии, ересям? Сегодня терпимость к содомитам, завтра к педофилам — их ведь тоже хватает, и они требуют за­щиты их «интересов». Где та планка, ниже которой не­льзя опускаться? Чем измеряется уровень морали и нравственности в обществе? Золотое правило светской морали: поступай с другими так, как хочешь, чтоб по­ступали с тобой. Но ведь содомиты именно об этом и мечтают... Что вы смеетесь? Нет уж, я лучше буду все мерить иной «точкой отсчета» — Христом. Объединяться с тем сообществом, которое стремится к единению с Ним. К тому же «монах» переводится не только как «один», но и «един». Имеется в виду единение с Богом. Какое уж тут «одиночество»?..

— А общечеловеческие ценности?

— Как вам сказать... Человек — он и в Африке человек. Он там, в овраге, зебру доедает. И у него тоже есть свои ценности. Но для меня он не пример. Для меня важнее христианские ценности. Это вообще несопоставимо: одно от человека, другое — от Бога. А Божественное — куда муд­рее человеческого. Не надо опускать планку.

— Ну, предположим... Хорошо... Тогда так... Допус­тим, что я сейчас, от всего сердца, возжелаю Царство Небесное, со всеми этими приключениями и Любовью.

И? Где?!

— Вы делаете к нему шаг. В эту секунду. Но ведь есть следующая секунда, и что вы возжелаете в нее?

— Почему я не удивлен...

— Потому что вы умны. А христианство — религия умных людей. Дураки в сектах. Вы же понимаете, что

еще живы, а значит, этой дорогой идти ох как тяжело. В одну секунду вы хотите Царство, в другую уже разо­чарованы в его нескором получении, в третью — сомневаетесь, в четвертую готовы немного погрешить, пока «время есть». У всех так, вы не один такой... Поэ­тому люди и уходят в монахи, убегая страстей и искусов. Знаете, какая сила воли нужна и какая вера, чтоб эти сотни тысяч секунд преодолевать? Это с колокольни быстро падать, а подниматься на нее куда сложнее. Что же говорить о небе? А тут еще и страсти... Они тянут

назад, уносят.. «Страсть» — в переводе означает «то, что

тебя влечет», «пассивность». Состояние, когда не ты уп­равляешь ситуацией и собой, а отдаешься на волю тече­ния, уносящего тебя. У того, «благоразумного разбойни­ка», на кресте, уже не было страстей. Были лишь боль, страх и надежда. А вы, как это ни странно звучит, в куда более опасном положении, чем он. Кстати, философ Зе-нон рассматривал страсть как болезнь души, утверждая, что «жертвы страсти обладают умственными недугами и патологическими расстройствами личности».

— Это вы так издеваетесь надо мной?! — вспылил я.

— Помилуйте, голубчик, с чего вы взяли?

— Сначала заставили говорить меня о духовном, даже интимном, раскрывая... личное! А потом практи­чески идиотом назвали!

— Ну что вы, Джеймс! Уж если вспоминать все тот же смысл слова, то «идиот» — это я. «Идиот» в переводе означает почти то же, что и монах,— «один», «индиви­дуальный», «не такой, как все», «отличный от других». Не гневайтесь, голубчик. Мы все рабы страстей. Вы оби­жаетесь не поняв. Нас всех влечет к женщинам, к риску, вкусной еде, развлечениям... Но, как сказал апостол Па­вел, «ты можешь владеть всем, но ничто не должно вла­

деть тобой». Мы должны осознавать это влечение и учить­ся властвовать над ним. Как англичанину, вам должен быть понятен смысл самоконтроля. Да, мы хотим есть. Мы не можем не есть. Но ведь мы можем выбирать, что есть, когда есть и сколько есть. Многим знакома эта про­блема. Но решают ее, как правило, те, для кого это уже — увы! — стало жизненной необходимостью и связа­но со смертельной опасностью. Почечники, диабетики... Они уже способны властвовать над желанием выбирать между жирным свиным окороком и противной овсян­кой.

— Овсянка не противная! — твердо встал я на защи­ту национальных вкусов.

— Беру свои слова обратно,— улыбнулся он.— За­меним ее сухарями. Если мы одолеваем природные, жи­вотные влечения, то уже властвуем над своим телом. Не должно тело управлять нами: в конечном итоге ему бу­дет мешать именно душа. И оно будет искать способ от нее избавиться. Как сказал один мудрец: «Тело — хороший слуга, но плохой господин». То же и с влечением к жен­щинам. Вы ведь любите женщин, Джеймс?

— Как же можно их не любить?

— Вспомните о влюбленных, Джеймс. У них пра­вильные приоритеты. Их тянет не ко всем, а к любимой. «Что ищешь, то и находишь». Кто ищет секс, получает секс, а кто ищет любовь... Ну вот, к примеру... Человек привык воевать. Это не обязательно война на передовой. Может быть, он просто живет в такое время, что кажет­ся, словно весь мир идет на него войной. Он привык драться за каждый кусок хлеба, за каждый глоток воз­духа. Он не может позволить себе иметь обычное чело­веческое счастье, ведь это его «уязвимое место». И он предпочитает кратковременные встречи с теми, кого не

надо защищать, о ком не надо заботиться. Но даже к ним он прилагает военный термин «завоевать». Но если он не сможет победить самого себя, то он проиграет в этой «войне», навсегда оставшись один и воюя, воюя, воюя... Такой вот парадокс: иногда, чтоб прекратить войну, надо просто прекратить войну, а чтоб победить, надо одолеть себя.

— Это и есть философия монахов?

— Этому учит вся христианская религия. Это ведь религия воинов и мудрецов. Величайшие умы мира чер­пали в ней силы и вдохновение.

— Религий на земле много. А если б вы родились в Индии? Были бы кришнаитом? Что тогда?

— Господь мудр и знает: где, что и когда посеять, чтоб оно дало плоды. Кстати, о плодах. В вашем вопро­се звучит сомнение в том, как же узнать какой путь пра­вильный. Просто: древо узнается по плодам. Назовите мне религию, которая дала миру больше ученых, музы­кантов, поэтов и архитекторов, чем христианство. Назо­вите религию, оказавшую большее влияние на челове­чество. Пушкин говорил: «Религия создала искусство и литературу». Леонардо да Винчи изучал именно Ви­зантийскую религию, ради чего даже выучил греческий. Тот, кто прикасается к Библии, находит в ней неисчер­паемый источник для вдохновения. Если уж таким ге­ниям не верить, то кому вообще верить? Как только человек допускает до себя Бога, он становится Его «со-работником». Бог — величайший Художник этого мира. Мы лишь ловим отголоски этой великой арии созида­ния... А если ваш «соработник» — сам Бог, то было бы странно, если б ваше начинание не увенчалось успехом. Поэтому главный, вездесущий закон этого мира: «Начи­най все с постулата: допустим, Бог существует, в таком