Игра против всех - Павел Шестаков

Это Мазин уже знал. Но откуда знает Борис?

— Ты с ней говорил?

— С Леночкой? Ни-ни. У меня агентура работает.

— А без шуточек?

— Какие шутки! Леночка крутила любовь с Зайцевым. Он ей, естественно, три короба пообещал, как водится… Она к нему по наивности прямо с бельишком и сухарями и прибыла. Встретила ее, однако, законная супруга.

— Значит, чемодан…

— Вот именно. Никаких миллионов. Рубль двадцать в кошелечке. Максимум пятерка.

Мазин откинулся на спинку стула. Все стало на место. Теперь понятно, о чем не хотела говорить Лена Хохлова, что скрывала она от матери и почему Зайцев трус. Анонимщик, как и следовало ожидать, наводил тень на плетень. Но кто он и зачем писал?

Задребезжал телефон. Боб подхватил трубку:

— Я. Сосновский. Узнал?.. Момент, пишу.

Он взял карандаш из пластмассового стакана, но не написал ни слова. Карандаш повис над блокнотом, а потом закачался в руке Бориса.

— А ты не того? Не ошибся? Проверь-ка!.. Ну смотри!

Сосновский медленно положил трубку на рычажки.

Владельцем машины РО 24–48 оказался профессор Валентин Викентьевич Филин.

Исторический музей находился в центре, в квартале от главной улицы, в тенистом тупиковом переулке, где росли старые липы, высаженные еще «хозяевами города» — музей занимал здание бывшего коммерческого клуба, старинный, в стиле русского ампира особняк за чугунной оградой. Мазин прошел массивные, широко раскрытые ворота, и очутился во дворе. На газонах стояли литые пушки, огромный поржавевший якорь с затонувшего корабля и с десяток каменных скифских баб. Сложив руки на животах, бабы проводили Игоря взглядами своих раскосых таинственных глаз. Он купил билет и путеводитель и, отыскав по схеме зал № 1, присоединился к группе туристов.

— Первый зал знакомит посетителей с далеким прошлым, — объясняла экскурсовод, молодая женщина в очках, с очень длинной указкой. — Наиболее яркие, интересные экспонаты относятся к эпохе античности, когда на территории нашего края находились греческие поселения. Общение с античным миром, греко-римской культурой обогащало местную культуру — развивались ремесла и торговля. Скифо-сарматская знать охотно заказывала греческим мастерам предметы роскоши… К сожалению, вы не увидите жемчужину коллекции, так называемый «клад басилевса», похищенный фашистскими захватчиками…

В музей Мазин попал неожиданно. Началось с того, что он просматривал вечернюю газету. На третьей полосе под рубрикой «Страницы великого подвига» была напечатана большая статья под названием «Во имя жизни».

«В нашем городе хорошо знают имя профессора Филина. Многие горожане обязаны жизнью его замечательному искусству врача. Однако не всем известно… И дальше говорилось, что профессор руководил в период оккупации подпольным госпиталем, где были возвращены к жизни десятки советских воинов. Их не успели эвакуировать, так как немцы отрезали все пути отступления, высадив воздушный десант.

Автор статьи побывал у Филина, и тот поделился воспоминаниями о пережитом. В частности, профессор сказал:

«Нужно помнить, что такое большое дело, как спасение раненых, никогда бы не увенчалось успехом, если бы врачам не помогали многие и многие честные советские люди. Немало их заплатили жизнями за свой подвиг. Другие живы, они среди нас, однако не афишируют себя, считая свое поведение в те опаснейшие дни нормой, обычным фактом. К сожалению, я не помню имен всех моих беззаветных помощников, но не могу не сказать об одном из них.

Вы понимаете, какое огромное значение приобрел в госпитале вопрос питания раненых. Это был буквально вопрос жизни и смерти, а фашистские власти, естественно, не собирались снабжать нас продовольствием. Доставать продукты приходилось самыми необычными путями. Так, по моему поручению завхоз госпиталя К. И. Устинов, открыл в городе комиссионный магазин. Нужно ли говорить, что все доходы новоявленного коммерсанта шли на закупку продуктов на черном рынке. Сам этот человек отличался неподкупной честностью. В то время как через его руки проходили значительные суммы денег, он буквально голодал и однажды упал в обморок от недоедания. Зато раненые получали почти все необходимое».

Игорь прочитал подпись — «Научный сотрудник исторического музея А. Головко» — и решил: «С этим парнем придется встретиться. Получается неувязка с комиссионным магазином».

Экскурсия прошла мимо стенда, на котором были выставлены цветные репродукции, изображавшие скифскую тиару тонкой ювелирной работы. Можно было рассмотреть целые сцены: скифов с лошадьми и скифов, сражающихся короткими мечами. Были сфотографированы и украшения, ожерелья и еще какие-то предметы, назначения которых Мазин не понял. Он глянул в аннотацию.

«Сокровища «клада басилевса», то есть царского клада, обнаруженного в кургане в окрестностях города в 1884 году, находились в экспозиции музея до 1941 года. В период временной оккупации фашистские бандиты похитили клад и вывезли его в Германию. Настоящее местонахождение «клада басилевса» неизвестно».

Он подошел к смотрительнице зала, пожилой женщине, вязавшей шарф на стуле в углу.

— Скажите, пожалуйста, как мне увидеть научного сотрудника Головко?

— Это Шуру?

Мазин вспомнил: «А. Головко».

— Да, его.

— Шура не он. Вон она ведет экскурсию.

— Спасибо, — поблагодарил Мазин, смутившись.,

Экскурсия заканчивалась, и Шура прощалась с туристами. Ее благодарили.

Игорь дождался, пока экскурсанты вышли.

— У вас, товарищ, какой-нибудь специальный вопрос? — посмотрела на него Головко близоруким взглядом.

— Да, почти. Меня заинтересовала ваша статья в газете.

Он ожидал, что эти слова польстят ей, но ошибся. Шура кивнула только, и ему пришлось расширить сказанное:

— Вы давно собираете материалы о подпольном госпитале?

— Да, я многое узнала.

— Видимо, не все вошло в статью?

— Всего не расскажешь.

Они подошли к комнате с табличкой «Научные сотрудники».

Там Шура почувствовала себя свободней.

— А почему вы интересуетесь госпиталем?

Мазин собирался назвать себя журналистом, но заколебался. «Честность — лучшая политика», — решил он и вытащил из кармана удостоверение.

— Не пугайтесь, — пошутил он неловко.

— Зачем мне пугаться, я ничего не украла. Не понимаю, при чем тут моя статья.

— Вы пишете об Устинове. — И он ввел ее кратко в курс дела. — Факты, которые вы приводите, рисуют Устинова с самой положительной стороны, а для нас немаловажен облик человека.

— О Константине Иннокентьевиче я собираюсь писать отдельно. Это замечательный человек, он не щадил себя, чтобы накормить раненых. Но это не все. Вы знаете, почему я занялась госпиталем?

— Понятия не имею, — признался Мазин.

— Госпиталь помещался в тридцать пятой школе. — Вот в этой. — Шура качнула указкой в сторону окна, которое выходило на задний двор. Там Мазин увидел кирпичное школьное здание и баскетбольную площадку, огороженную высоко натянутой проволочной сеткой. — А Константин Иннокентьевич был завхозом у нас, в музее. Музей не успели эвакуировать. Все ценности были упакованы в ящики. В том числе и «клад басилевса».

— О котором вы сейчас рассказывали?

— Да, уникальные вещи огромной исторической ценности. Их тоже не успели вывезти. Город был окружен. Так вот. Устинов пытался спасти клад.

— Каким образом?

— Ценности были укрыты на территории госпиталя, спрятаны в подвале.

— И кто же знал о них?

— Только три человека — профессор Филин, Константин Иннокентьевич и еще один, предатель. Он выдал клад фашистам.

— Его имя известно?

— К сожалению, это бывший сотрудник музея Кранц. Немец, родившийся в России. Перед войной он работал заместителем директора и занимался археологией.

— Вот как!

— Кранцу было поручено обеспечить эвакуацию. Но он оказался предателем, стал работать в городской управе переводчиком и выдал место, где были спрятаны музейные коллекции. На его совести и гибель госпиталя. Когда фашисты узнали, что ценности хранятся в школе, они ворвались и уничтожили всех, кто еще оставался в госпитале. Константин Иннокентьевич и Филин спаслись чудом.

— А Кранц?

— Ушел с немцами, разумеется.

— Печально… Благодарю за помощь, я теперь знаю об Устинове гораздо больше. Вы собираетесь писать о нем?

— Непременно. В редакции обещали поместить его фото.

— Вы взяли у него карточку?

— Нет. Константин Иннокентьевич наотрез отказался. Что я, артист Большого театра, говорит.

— Упрямый старик!

— Ничего, в музее хранится несколько старых фотоснимков, довоенных, где сняты сотрудники. Это даже лучше, снимок тех лет, правда?

— Конечно, — согласился Мазин.