Расследование - Алексей Иванников

Потом я перешёл к тетрадям: здесь была одна тетрадь по литературе, одна по алгебре и почему-то целых две по химии. В химии не содержалось ничего привлекательного и интересного, в алгебре были собраны контрольные работы за десятый класс, достаточно прилично оцененные, но тоже не дающие ничего нового, и единственным приятным сюрпризом оказалась литература. В тетради помещалось два больших сочинения: одно по Пушкину, второе по Толстому, отмеченные одинаково: «пять» стояло по литературе, и «четыре» – по русскому языку. Стиль был достаточно ясный и свободный, так мог мыслить и писать только человек, явно превосходящий и выделяющийся на общем фоне своего времени: идеология не затушёвывала главных идей и того, разбором чего он занимался в рамках сочинения. Судя по почерку, он был достаточно уверенным и знающим себе цену человеком: буквы были маленькие, но чёткие, и не сливались, а наоборот расталкивали друг друга, и особенно выделялась округлостью буква «о». Специалистам, возможно, анализ дал бы гораздо больше, но основное я понимал и так; хотя и жалко было пятьдесят долларов, но трата выглядела ненапрасной, и если последняя тетрадь с воспоминаниями учителя на самом деле содержала то, что он продекларировал час назад, то визит я мог считать безусловной удачей.

Я бросил взгляд на часы: нужно было ехать в издательство, одно из нескольких, заинтересовавшихся моим предложением. Почти два часа сидел я вчера у телефона, вспоминая более-менее приличные фирмы, могущие клюнуть на книгу о Р.; во всех случаях равнодушно отказывались, выяснив тему и моё положение, не говорившее им ничего и не обещавшее быстрого несомненного успеха, который можно было бы выразить заранее определённой суммой. Тогда мне пришлось изменить тактику: я стал говорить, что это будет книга о личной жизни Р., со всеми деталями и подробностями, включая его бесчисленные романы и любовные связи, почти не отражённые в существующей литературе. Разговоры пошли интереснее: теперь меня выслушивали до конца, вызывая в отдельных случаях даже более ответственных работников, с которыми я продолжал беседу. Этого следовало ожидать: я сам удивлялся собственной недогадливости, чуть не загубившей только намечающиеся контакты с издателями. Я, конечно, не собирался делать главным в книге именно скрытую от других сторону жизни Р., моя цель состояла в другом – освободить её от слоя лжи и недосказанности – но для частных издательств лучше было придерживаться как раз такой легенды, сулящей определённую выгоду.

После двух с лишним часов сидения у телефона я всё-таки составил небольшой список: три издательства готовы были вести переговоры, и встреча в первом из них намечалась уже на сегодня, на три часа дня. Стоило перекусить что-нибудь по дороге, времени оставалось не так уж много, и я собрал дневники, журналы и тетради: с воспоминаниями учителя у меня не было возможности знакомиться именно сейчас, и приходилось отложить это на вечер.

У метро я нашёл закусочную и торопливо сжевал несколько бутербродов с фруктовой водой. Распорядок дня был слишком напряжённый, чтобы много внимания уделять еде, впереди была ещё неизвестная мне дорога на самую окраину города, и я спешил на встречу, имевшую такое важное значение.

Но сегодня оказался не слишком удачный день, и автобус завёз меня немножко в другую сторону, и к дому, где находилось издательство, я добрался в десять минут четвёртого. Далеко не сразу мне удалось определить его местонахождение; наконец меня послали в обход: оно размещалось где-то в подземной части здания.

Табличка висела на двери среднего из трёх подвалов, я осторожно спустился: высокие неудобные ступени вели прямо и потом направо; за дверью находился маленький зал, заваленный литературой: стены были заставлены полками и стеллажами, и можно было спокойно ходить и смотреть всё выставленное на продажу. Две продавщицы за прилавком зорко наблюдали за старичком, копавшимся в дальнем от них углу. – «Извините, мне было назначено сегодня на три часа.» – «Назначено кем?» – «Вашим издательством. По-моему, я говорил с Ириной Сергеевной.» – Одна из продавщиц – постарше – сразу ожила. – «Проходите через эту дверь: прямо по коридору, а дальше разберётесь.» – Она подняла доску и пропустила меня за прилавок, и пока вторая не спускала взгляда с единственного посетителя, я прошёл мимо стройных штабелей к маленькой дверце, где пришлось даже пригнуться, чтобы перелезть через порог, и пошёл по полутёмному коридорчику.

Справа и слева находились двери, но мне нужно было прямо; за дверью с названием издательства коридорчик сворачивал налево, и только там я обнаружил признаки цивилизации: опять-таки за дверью находилась светлая комната, в которой за огромным заваленным бумагами столом сидела женщина. – «Здравствуйте, вы Ирина Сергеевна?» – «Да.» – «Мне назначено на три часа. Простите, пока я нашёл ваше обиталище, прошло уже…» – «Да, что-то вы поздновато. Слава богу, других встреч на ближайшие два часа не запланировано. А то бы пришлось вам – договариваться ещё раз. У нас серьёзная организация, не как у некоторых… Так что вы хотели нам предложить?» – «Я, собственно, работаю журналистом, – я назвал издание, – и немножко занимаюсь литературой; я собираюсь заняться книгой – биографической. Вы, наверно, хорошо знаете, насколько актёр Р. популярен в стране, да и за границей он тоже, по-моему, признан: один из немногих. Так что я собираюсь сделать книгу о нём.» – «Ну что же, у нас было несколько изданий такого типа. Но знаете: такие вопросы у нас обсуждаются с редакторами – как минимум. Или нет: мы же назначили вам встречу с заместителем генерального – он ждёт вас. Кстати – он наш выдающийся писатель: Георгий Михайлович – надеюсь, вы слышали?» – Я отрицательно помотал головой. – «Ладно, а я лишь секретарь. Нет, но вы правда не слышали?» – «Извините, нет.» – «Ладно, бог с вами: идите в ту дверь, и по коридору вторая дверь справа. Там написано: зам генерального директора.» – Она показала пальцем направление. – «Спасибо. И ещё раз извините.»

Выдающийся писатель сидел за столом и сосредоточенно работал на персоналке, и только когда я поздоровался и вошёл, он немножко отвлёкся и показал рукой на стул рядом, и краем глаза я заметил наконец картинку: он резался в один из вариантов тетриса, забравшись очень далеко, но из-за моего прихода фигурки посыпались беспорядочно и он сделал несколько ошибок, фатальных для продолжения действа. Звякнуло «гейм овер», и он вышел из игры, не слишком довольно поглядывая на меня: возможно, я помешал ему поставить новый рекорд. Он выключил персоналку и сложил руки, готовый к разговору. – «Вы по какому делу?» – «Извините, мне было назначено на три, но пока я нашёл ваш дом, а потом ещё и подвал, прошло слишком много…» – «Да, уже половина четвёртого.» – Он порылся в бумагах на столе. – «У вас было предложение по поводу книги… Перевод?» – «Нет, биография: биография Р., одного из лучших актёров последнего времени.» – «Ну что же, покажите.» – Я испуганно уставился на него, но он водил глазами по столу, и не замечал моей реакции. – «Показывайте, показывайте.» – «Дело в том, что я только собираюсь её написать.» – Он устало зевнул и поморщился. – «И это всё, что вы можете нам предложить?» – «У меня есть начало, – я стал выпутываться и импровизировать, – но это не самое главное. Я собираюсь делать не просто книгу о Р. – что было бы слишком просто и тривиально – я собираюсь делать книгу о личной жизни Р. – прежде всего, и о том, как личная жизнь оказалась связана с его творчеством. Я надеюсь, вы слышали кое-что о его похождениях, и не кажется ли вам, что лучшей приманки трудно будет пожелать? то есть коммерческая сторона будет достаточно надёжной и основательной.» – «Насколько я помню, уже выпускалась одна биография Р.» – «Да, я знаю и автора, и других заинтересованных людей: автором был А., но вся его книга – одни подтасовки и приукрашивания. Я могу это даже доказать: в том числе документально.» – «А. – большой человек.» – Он задумался и откинулся на спинку кресла: возможно, он прикидывал, не слишком ли опасно будет выступить против такого авторитета и не вызовет ли это нежелательных последствий. Размышлял он недолго, и наконец вернулся к разговору. – «Вообще предложение может оказаться интересным. А что у вас там насчёт документов?» – «Есть кое-что: особенно связанное с ранними годами. И я не сомневаюсь, что ещё достану.» – «И откуда же?» – «Я уже много лет собираю материалы и давно, можно сказать, готовлюсь. Несколько адресов близких Р. людей у меня есть, и кое с кем я уже встречался, так что информация у меня самая достоверная.» – «А что вы там говорили по поводу коммерческой стороны?» – Он стал доброжелательным и вежливым, и появившийся интерес был явно благоприятной реакцией, которую требовалось поддержать и не дать заглохнуть и угаснуть. – «Вы конечно же слышали бесчисленные слухи и сплетни о бурной личной жизни Р.? У него было три жены, и никто не знает точно сколько любовниц и подруг: такой человек мог себе подобное позволить, хотя в те времена это находило немного не тот приём.» – Он внимательно слушал меня, поигрывая карандашом, подобранным на столе; им он делал иногда заметки на листке бумаги: возможно, связанные с моими объяснениями. – «Но сейчас, конечно, всё изменилось, и чем другим можно привлечь такой читательский интерес, как не любовными похождениями? К сожалению, вторая жена Р. умерла – что я знаю точно – но остались ещё две, а через друзей я надеюсь найти кого-нибудь из старых знакомых, и – внимание! – есть ещё кое-что.» – Он сразу насторожился: этот мужчина среагировал удивительно легко и свободно: только теперь я заметил его повышенную возбуждённость и интерес к тому, что я рассказывал. Зрачки у него немного расширились, а в углах рта заблестела слюна, и похоже было, что она сейчас закапает на заваленный бумагой стол, и я остановился, чтобы не доводить его до крайности. – «Собственно, речь идёт о первой любви, или точнее о том, что можно признать как первую любовь, причём – как оказалось – она стала человеком, достигшим тоже известности и кое-каких успехов.» – Возможно, я разочаровал его, и он ждал чего-то более существенного, например, известия о нестандартных связях Р. с приложением списка основных партнёров, но чего не было, того не было: с данной стороны, судя по всему, он был чист, да и зачем ему с его возможностями могло это понадобиться? Насколько я мог судить, Р. были чужды неестественные наклонности и стремления, пусть даже распространённые в его среде больше, чем в других сферах, и вряд ли он стал бы делать то, что не связывалось с глубинными свойствами его характера и кроме того каралось ещё и законом. Его нельзя было обвинить в законопослушности, что доказывалось и поведением в школе, и пьяными дебошами уже во взрослой актёрской жизни, когда несколько раз он даже умудрялся попасть в вытрезвитель, и только великий талант спасал его от серьёзных последствий. Главный режиссёр театра, где Р. проработал почти всю жизнь, всегда приходил на помощь и вытаскивал из самого последнего дерьма, но с другой стороны сам Р., похоже, не чувствовал особых обязательств по отношению к режиссёру, тоже небесталанному и пользовавшемуся определённой известностью. Он мог опоздать или даже вовсе не явиться на репетицию, и все причастные к спектаклю люди не знали, что подумать и проклинали в очередной раз ушедшего в загул актёра, но ничего подобного никогда не происходило на спектаклях, и особенно во время премьер: все знали, что в каком бы свинском состоянии ни приползал Р. домой накануне или за несколько дней до того, на сцене он будет пластаться и вытягивать, вздымать действие вверх, на горные вершины, мало кому доступные, и даже если сама пьеса выглядела не слишком удачной, последнее слово и дело было за Р., который спасал от провала даже совсем уж слабое и беспомощное. В конце карьеры близкие к театру драматурги даже использовали это качество, не слишком заботясь о шлифовке своих опусов, но обязательно придумывая роль для Р., одну из центральных в пьесе. Применялся даже шантаж, чтобы заставить его согласиться на роль, и количество разной дребедени, сыгранной к концу карьеры, превысило допустимые размеры. Очень немногие из таких ролей остались в памяти, да и то в-основном благодаря самому Р., его настойчивости и в какой-то степени резкому характеру. Он заставлял переписывать то, что ему не нравилось, и довольно часто зрители, бывшие горячими поклонниками театра или самого Р., видели странное зрелище: от спектакля к спектаклю, с течением времени, текст, звучавший со сцены, понемногу изменялся, почти всегда в лучшую сторону. Начиналось всё с его роли, но поскольку одно связывалось с другим, приходил черёд и других ролей, и вся пьеса уже выглядела по-другому. Кто-то из друзей даже шутливо спрашивал, не возьмёт ли кто-нибудь из близких театру драматургов его в соавторы, но сам Р. не слишком обращал на это внимание и продолжал раздаривать направо и налево свои идеи. Казалось даже странным, что он сам не берётся за такое привычное для него дело, и бывшие друзья и родственники неоднократно намекали, что было бы неплохо увидеть на сцене его собственные творения. Неизвестно было, как Р. относился к таким подначиваниям: его обычно резкий характер не проявлялся в данном случае яркими цветами и гранями, и в воспоминаниях не сохранилось ни одного упоминания о драматургических экспериментах: возможно, здесь скрывалась ещё одна тайна.