Амулет (Потревоженное проклятие) - Сергей Волков

Вообщем, предлагаю последовать старой мудрой истине: «Утро вечера… м-м-м…мудренее!». Завтра сьездим, посмотрим… Там и решим! А сейчас выкурим трубку мира — и баеньки!

Мы с Борисом, недовольные друг другом, достали сигареты, а Паганель принялся выколачивать свою трубку в огромную черную пепельницу. Приглядевшись, я с удивлением опознал в ней фашисткую каску времен последней войны. Паганель перехватил мой взгляд и улыбнулся:

— В пятьдесят первом я, еще студентом, был на практике в Смоленске. Мы копали тогда подвалы Смоленской крепости. Так там этого добра… — он постучал по каске, — Видимо-невидимо было! Ну, мы все, молодежь, и взяли по одной, на память о первых раскопках. Я думал-думал, куда ее, не на полке же держать этакую пакость. Потом приспособил. Очень удобно: «…емкыя, глыбокая!»

Вы, Сергей, посмотрите, если есть желание — тут у меня, в отличии от музея, все можно потрогать, пощупать, так сказать. Пожалуйста, интересуйтесь!

Борис угрюмо листал како-то журнал. Я встал и пошел вдоль полок. Боже мой, чего тут только не было! Плоские ящики с монетами, украшениями, всякими мелкими безделушками. Коллекция ключей — от крошечных до громадных, с затейливыми бородками и всякими мифологическими зверями, обвивающими стержни ключей. Ножи, стрелы, топоры… Все осмотреть не хватило бы и суток!

Мое внимание привлекла небольшая, в ладонь, фигурка летящей птицы. Что-то вроде цапли: бронзовые раскинутые крылья, короткий хвост, длинная вытянутая шея, острый клюв заканчивается стальным граненым наконечником. Я попробовал пальцем и укололся — наконечник был остро отточен! Паганель заметил, что я держу в руках, прищурился, посмотрел на меня поверх очков:

— Сережа, вы его бросьте! Просто возьмите как попало: за хвост, за крыло, за клюв и метните вон в тот деревянный щит!

Я поглядел в указанном направлении и увидел изрядно выщербленный круг на стене в далнем углу кабинета.

— Смелее, смелее! Не волнуйтесь, ничего страшного не случиться!

Я взял цаплю за крыло и бросил ее, стараясь попасть в центр круга. В воздухе что-то свистнуло, тук! — птица аккуратно вонзилась клювом в дерево!

Паганель хитро улыбался:

— Ну как? Это китайский боевой журавлик. У него в теле много мелких отверстий, расположенных таким образом, что в полете он свистит и всегда разворачивается клювом вперед! Мы проверяли эту птичку в аэродинамической трубе — результаты поразительные! Ребята из «туполевского» КБ только руками разводили… А журавлик, между прочим, имеет весьма почтенный возраст — ему под три тысячи лет!

Я выдернул опасную игрушку из щита и осторожно положил на полку.

Молчавший до этого Борис отложил журнал, встал, и не глядя на меня, глухим голосом сказал:

— Серега… Я не хотел тебя обидеть… Я думаю, я был не прав…

Он твердо взглянул мне в глаза и протянул руку. Я с удовольствием ее пожал. Борис был мне симпатичен, сам даже не знаю чем, и я внутренне переживал наш разлад.

— Ну и славненько, молодые люди! А теперь — спать! — Паганель проводил нас в гостевую комнату, где хозяйственная Зоинька заранее расстелила нам две шикарные мягкие постели.

Мы пожелали хозяину и друг другу спокойной ночи, улеглись, и уже через минуту ласковые руки простыни унесли меня в сон…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

«Необъяснимых явлений не бывает.

Бывают люди, не умеющие их объяснить.»

Всю ночь я проспал безмятежным сном младенца, и лишь под утро мне приснился странный сон:

Я по колено в снегу стою на краю какой-то ямы. Внизу, на дне, среди куч застывшей земли, копошиться человек. Вокруг расстилается огромное поле, белое от снега, искрящегося под неярким светом луны. Холодно, неуютно, тоскливо…

Человек в яме вдруг окликает меня по имени, протягивает руку, испачканную землей. Эта скрюченная рука похожа на жуткую куриную лапу с черными когтями. Я хватаю руку, человек поднимает голову, выбираясь наверх, и я вижу — это я сам! Чернявый, не бритый, с безумными глазами, но это я!

Я, тот который сверху, понимаю, что происходит что-то страшное, неправильное… В моей руке появляется револьвер, и я стреляю в свое собственное лицо, в переносицу, туда, где у меня оспинка, память о детской «ветрянке». Грохот рвет тишину, звезды на небе косо едут за горизонт, и я понимаю, что падаю в яму, на обмякшее тело того, который так и не вылез. Сухая смерзшаяся земля забивает мне рот, нос, становится нечем дышать, я задыхаюсь, и тут откуда-то слышится голос: «Сергей! Эй, Серега!..»

Я рывком проснулся, дрожжа от пережитого ужаса и тяжело дыша. Яркое солнце заливало комнату. Надо мной стоял Борис, тревожно вглядываясь в мое лицо:

— Уф, напугал! Я думал, с тобой что-нибудь случилось. Уткнулся в подушку и давай хрипеть, как будь-то тебя душат…

— Доброе утро, Боря! Примерно так оно и было… — я очумело покрутил головой, потянулся и рассказал Борису мой сон.

— Видать, здорово ты вчера кумполом… Ладно, ты не забудь Паганелю рассказать — он в снах разбирается, может и обьяснит, что к чему!

Тут в дверь постучали и раздался голос хозяина квартиры:

— Ребятки! Доброе утро! Я слышу, вы уже проснулись! Как говорится, вставайте, графы, нас ждут великие дела!

…Мы втроем сидели на солнечной кухне и уплетали прямо из чугунной сковороды «богатырскую» десятиглазую яичницу. За окнами блестела под бездонным голубым небом гладь Москва-реки. День обещал быть погожим, хотя «…стоял октябрь уж у двора.»

Пока мы с Паганелем создавали шипевший сейчас на столе шедевр холостятской кулинарии, Борис позвонил на квартиру Профессора, и узнал, что вчера поздно ночью из Кургана звонила Надежда Михайловна. Она сообщила, что состояние больного заметно улучшилось, и хотя в себя Профессор пока не пришел, врачи убеждены в благополучном исходе. Через несколько дней, если все будет нормально, Профессора можно будет везти в Москву, в нейрохирургическую клинику академика Броммеля.

Хорошие новости подняли нам настроение, даже я, никогда в глаза не видевший Профессора, искренне порадовался за него. Чудное осеннее утро, с его особой прозрачностью, свежестью, чистотой, придавало мне внутренние силы, и все события минувших дней как-то утратили свою ужасность.

После завтрака, убрав со стола, мы отправились в кабинет Паганеля; вчера в суете и тревогах из поля зрения были упущены Николенькины дискеты, и теперь Паганель вознамерился просмотреть, что же на них записано.

Зашторив тяжелые темно-вишневые портьеры, что бы солнечные блики не слепили экран монитора, Паганель устроился перед комьютером, поклецкал клавишами и вставил первую дискету…

Профессор, как обьяснил Борис, всегда возил с собой складной компьютер — «ноот-бук», хранящий в своей памяти все научные наблюдения, описания находок, личные впечатления и много другой информации. На Николенькиных дискетах были записаны: карта с отметками мест раскопок, каталог найденных предметов и несколько страниц из дневника Профессора. Эти записи помогли моим новым друзьям разобраться, что же за таинственный курган раскопали искатели.

Получалось следующие: на невысоком пологом берегу Тобола Николенька обнаружил поросший кустарником явно насыпной холм, который при ближайшем рассмотрении оказался погребальным курганом, причем разведовательные шурфы доказывали, что тип захоронения неизвестен современной археологии.

Борис, как участник и очевидец начала раскопок, пояснил:

— Понимаешь, Сергей, все народы, хоронившие своих мертвецов в курганах, насыпали их по разному. Где-то это делали рабы, где-то соплеменники, бросавшие каждый по горсти земли, где-то погребали в природных холмах, прорывая коридор сбоку. Здесь же под слоем дерна шла глинистая земля, примерно метр, потом метр мелкого сухого песка, затем опять галька, и только потом мы дошли до перекрытий могильной камеры, листвиничных обтесанных бревен в два наката, такой своеобразный потолок могилы, тоже где-то в метр толщиной. А потом я уехал, мы всегда так делали — если находок много, а погода позволяет работать, и есть что копать, кто-то один с найденными до того вещами едет в Москву, а остальные работают дальше. Хранить разное доборо в машинах, палатках опасно — помнишь кино «Джентельмены удачи»? Так и у нас. Группы-то маленькие, три-четыре человека. Обычно все в раскопе, за вещами никто не следит. Вот так и получилось, что вскрывали они усыпальницу эту без меня…

Профессор подробно записывал все, что происходило в раскопе после отъезда Бориса:

Под двумя слоями бревен они с Николенькой обнаружили пустую нишу, стены которой были укреплены листвиничными же сваями. Из нишы в сторону, противоположную берегу Тобола, вел довольно просторный подземный ход, метров через десять заканчивающийся небольшим восьмиугольным помещением с вымощенным каменными плитками полом. Посередине этой рукотворной пещеры на резном каменном троне сидела хорошо сохранившаяся мумия мужчины, одетого в истлевший кожаный плащ, бронзовые доспехи и высокий остроконечный кожаный шлем, обшитый железными пластинами. В погребалище было очень сухо, металл почти не покрылся ржавчиной, а само тело мужчины настолько высохло, что практически ничего не весило.