Доктор Мозг. Записки бредпринимателя. Избранные рецепты осмысленной жизни. - Леви Владимир Львович

– человек – существо формируемое социально: аристотелевское «общественное животное»; все в нем – от работы внутренних органов до мышления – зависит от внешних воздействий, от внушения и обучения; все поведение складывается из немедленных или отсроченных реакций на стимулы, из рефлексов и навыков разной сложности;

– все в человеке можно причинно объяснить, все изучаемо в эксперименте;

– души, тем паче бессмертной, нет, а если и есть, как теперь, после советского перерыва, у нас модно вслух заявлять, то к реальности она не относится; для конкретной жизни важна только совокупность условных рефлексов, навыков и реакций, она же личность, которую можно сделать такой или эдакой.

В сущности, из того же, только с других боков и в других словах, исходят и психоанализ, и НЛП, и дианетика с ее сдутой с чужих тетрадей концепцией «инграмм», и еще многие школы и течения внутри и около психологии, аукающиеся и воюющие друг с дружкой.

ОК – Все те же перекодировки?

– При жизни моего поколения происходила взаимная перекодировка религиозного сознания и коммунистической идеологии, коммунизма и фашизма, – конвертация туда и обратно, каждой из сторон яростно отрицаемая. Сегодняшний постсоветский менталитет – перекодированный советский, очень легко узнаваемый. «Единая Россия» – перекодированная КПСС. В советском же менталитете, как живо я ощутил, пожив в 70е годы в деревне, содержался огромный пласт менталитета феодально-крепостнического. В букваре – помните? «Мы не рабы. Рабы не мы». Без частицы «не» – сущая правда.

Неосознаваемая перекодировка – механизм передачи психосоциальной наследственности. Им и сохраняется тяжко-инертное, как земное ядро, общественное подсознание.

Большинство неправильных шагов совершаются стоя на месте.

Свобода – это то, что делаешь с тем, что сделали с тобой.

Бизнесмен является на прием к психоаналитику и спрашивает:

– Мне каждую ночь картошка в мундире снится. К чему бы это?

– Как к чему? Все очень просто, – отвечает психоаналитик, – возможны только два варианта: или вас по весне посадят, или по осени уберут.

Лав стори: тупик с поворотом

…Моя Розочка, я ужасный грешник, знаю, но обещай мне, что сердце твое и тело будут моими… Каждая моя клеточка принадлежит тебе, каждая в отдельности и все вместе…

Это не цитата из любовного романа, нет, это документ. Слова из письма, опубликованного в газетах и прочитанного сотнями тысяч людей. Первой прочла их особа, которой они были адресованы. А потом та, которой лучше было бы не читать.

…Я мог бы стать еще более твоим только в одном случае: если бы хирургическая операция сделала нас одним организмом, о, я хотел бы, чтобы это и было так… Я хочу удрать с тобой на Северный Полюс, где день и ночь длятся по шесть месяцев, там мы ставили бы рекорды продолжительности поцелуев…

Немудрено, если женщина хранит такие послания возлюбленного у себя под подушкой и перечитывает перед сном. Мудрено, если эти послания, запершись у нее в спальне, читает ревнивая жена возлюбленного, а ничего не подозревающие любовники находятся тут же, за стеной, в гостиной, мило беседуют…

…Все будет прекрасно, но мы должны быть осторожными… Всем своим существом я стремлюсь к тебе, каждое движение моего сердца откликается на тебя…

– Жена читает страстные любовные письма мужа к другой женщине, находясь в спальне этой женщины, а она, эта другая, как ни в чем не бывало, болтает с ее мужем тут же, за стенкой?..

Сцена из кинодрамы, близкая к трагифарсу. Но если так было в действительности, душа несчастной жены должна была в эти мгновения окаменеть…

– К тому времени Мэри Уотсон, в девичестве Икес, была матерью двоих детей – после Полли родился Джон Маленький. Больше детей быть не могло: Мэри пришлось перенести гинекологическую операцию, после которой родить было уже невозможно, затруднительной стала и интимная жизнь. Гиперсексуальный Уотсон, повторяя сценарий отца, начал изменять жене еще задолго до того; Мэри ревновала вначале громко, потом тихо. В отличие от Пикенса, Джон не допускал супружеских разборок при детях – только за плотно закрытыми дверями, но дети все равно кое-что слышали, а что не слышали – чувствовали…

Это Мэри с двумя детишками Уотсона: толстощекой Полли и маленьким Джоном, похожим на девочку.

Жизнь ребят была невеселой. Маленький Джонни рос беспокойным, плаксивым, болезненным, страдал животом, головными болями. Полли, девочка с очень ранним развитием, уже в два года умевшая читать, вспоминала потом, что ее, как и Джонни, за все детство никто ни разу не обнял и не поцеловал. Папа Джон Большой ни маме Мэри не разрешал этого делать, ни сам – только в лобик чмокнул один раз, когда уходил…

В те годы (1919–1921, в России неистовствует гражданская война, мои полуголодные мама и папа пошли в школу) Уотсон был уже видной фигурой – признанным лидером своего самопровозглашенного направления в психологии. Помимо заведывания кафедрой в ДХУ был главным редактором солидного научного журнала Psychological Review и президентом Американской Психологической Ассоциации, самым молодым за всю ее историю. Переманивали в Гарвардский, Колумбийский и другие престижные университеты, но Джон держался насиженного места, а востребованностью своей маневрировал, чтобы получать гранты и привилегии.

Избыток энергии распределял в двух мужских направлениях: работа и женщины. Домой возвращался поздно, иногда не ночевал. В интересах карьеры соблюдал комильфо: на официальных мероприятиях и межсемейных раутах – всегда, как положено, в костюме с иголочки, с накрахмаленным воротничком и с супругой. И для Мэри, дамы очень светской, это было важно – чтобы все честь по чести. Изо всех сил старалась свыкаться с неверностью мужа – возможно, это и поспособствовало ее ранней женской инвалидизации.

Напряжение социально сохранного, но душевно и телесно разваленного брака росло. И вот произошло то, чего Мэри боялась больше всего. Джон не просто в очередной раз ей изменил. Джон влюбился. Взаимно. Новой возлюбленной было 19, ему 42. Двадцать три года разницы. Кто мог знать, что еще через восемнадцать лет…

Лав стори: прелестная Розали и малыш Альберт

Она была сама женственность. Нежное, рафаэлевской кистью выписанное овальное личико, обрамленное золотисто-каштановыми волосами. Большие лучистые голубые глаза. Хрупко-округлая фигурка ботичеллиевской Афродиты. Очень светлая шелковистая кожа, легко пропускающая залпы румянца. Звонкий веселый смех, ласково-мелодичный высокий голос – серебряный колоколец со слегка сбивающимся дыханием – все признаки пылкого женского темперамента…

Розали Рейнер, дочь сенатора. Аспирантка профессора Уотсона и его ассистент.

Вот она, юная аспирантка профессора Уотсона – Розали Рейнер

А Джон в это время был примерно таким

Поискал еще фотографии в интернете – и увидел обоих, и Розали, и Джона, да как! – почти вживую, в движении, крупным планом – на замечательно сохранившихся кинокадрах тех лет, запечатлевших скандально знаменитые опыты с малышом Альбертом. Небольшой научно-демонстрационный фильм. Сценарист и режиссер-постановщик – Джон Б. Уотсон.