Тайна Желтой комнаты - Гастон Леру

Мадемуазель Станжерсон. Говорю вам, что в течении последних двух ночей я была неспокойна, очень неспокойна.

Господин Станжерсон. Ты должна была сказать мне об этом. Это не простительно, мы могли бы избежать несчастья.

В. Закрыв двери Желтой комнаты, вы легли спать?

О. Да. И так как очень устала, то сразу же уснула.

В. Ночник оставался гореть?

О. Да, но он дает мало света.

В. Итак, мадемуазель, расскажите, что произошло.

О. Я не знаю, долго ли я спала, но вдруг я проснулась и громко закричала…

Господин Станжерсон. Да, да, ужасный крик. Он все еще стоит у меня в ушах.

В. Итак, вы громко закричали…

О. В моей комнате был человек. Он бросился на меня, схватил за шею и начал душить, я уже задыхалась, но тут моя рука нащупала в полупустом ящике ночного столика револьвер, который я туда положила. Он был заряжен. В этот момент человек повалил меня к подножию кровати и обрушил что-то на мою голову, но я выстрелила. Тотчас я почувствовала сильный, ужасный удар по голове. Все это, господин судебный следователь, произошло гораздо быстрее, чем я рассказываю. Больше мне добавить нечего.

В. Больше ничего? И вы не имеете представления, каким образом преступник мог скрыться из вашей спальни?

О. Ни малейшего представления, и я больше ничего не помню. Нельзя же знать, что происходит вокруг вас, когда вы без сознания.

В. Он был большого роста или маленького?

О. Я видела только тень, которая показалась мне огромной.

В. Вы не можете больше ничем помочь следствию?

О. Я больше ничего не знаю. Человек напал на меня, а я в него выстрелила. Вот и все.

Здесь оканчивается допрос мадемуазель Станжерсон.

Мой друг с нетерпением ждал появления Робера Дарзака, который не замедлил явиться. Он слушал допрос мадемуазель Станжерсон в соседней комнате и с удивившей меня покорностью чуть ли не дословно пересказал нам его содержание. Благодаря поспешным карандашным заметкам, он с почти стенографической точностью воспроизвел вопросы и ответы.

В самом деле, Робер Дарзак, казалось, стал секретарем моего молодого друга и вел себя так, будто ни в чем не мог ему отказать.

Тот факт, что окно было закрыто, очень поразил Рультабиля, так же как и судебного следователя. Кроме того, Рультабиль попросил Дарзака повторить ему, как отец и дочь провели день накануне драмы. Обед в лаборатории также чрезвычайно заинтересовал репортера, и он заставил дважды повторить то место допроса, из которого следовало, что об этом знал только сторож, а также и то, как он об этом узнал.

— Вот допрос, который не продвигает дела вперед, — сказал я, когда Дарзак замолчал.

— Он его затрудняет, — заметил Дарзак.

— Он его проясняет, — произнес Рультабиль задумчиво.

IX. Репортер и полицейский

Мы все трое возвращались к павильону. В сотне метров от здания репортер остановил нас и, показав на небольшие кусты справа, заметил:

— Чтобы попасть в павильон, преступник вышел отсюда.

Так как вокруг имелись и другие кусты подобного рода, я позволил себе поинтересоваться, почему он выбрал именно эти. Рультабиль ответил, указав на дорожку, которая проходила вблизи кустов и вела к дверям павильона.

— Как видите, эта дорожка посыпана гравием, поэтому необходимо, чтобы, направляясь к павильону, человек прошел именно здесь, так как на мягкой земле его следов нет. Не летел же он по воздуху. Значит, он шел по гравию, на котором его следы не сохранились. По этой дорожке ходят, конечно, многие, потому что она ведет из павильона в замок самым коротким путем. Неувядающие зимой кусты лавра и бересклета служили убийце надежным убежищем, пока тот не смог направиться к павильону. Спрятавшись в кустах, он видел, как оттуда вышли профессор и его дочь, а затем и дядюшка Жак. Гравий насыпан почти до окна вестибюля. Следы, параллельные стене, следы, которые мы сейчас увидим и которые я уже видел, доказывают, что преступнику надо было сделать только один шаг, чтобы оказаться напротив окна, оставленного распахнутым стариной Жаком. Он подтянулся на руках и оказался в вестибюле.

— В конце концов, это вполне возможно, — заметил я.

— Что значит «в конце концов», — воскликнул Рультабиль, охваченный внезапным гневом, причиной которого невольно послужил я, — в конце чего это, хотел бы я знать!

Я умолял его не сердиться, но Рультабиль не желал меня слушать. Он заявил, что восхищается разумным сомнением, с которым некоторые люди (я, в частности) подходят к решению самых простых проблем, никогда не отваживаясь сказать «это так» или «это не так». Таким образом они приходят к результату, который был бы достигнут и в том случае, если бы природа вообще забыла вложить мозги в их череп.

Так как я обиделся, Рультабиль взял меня под руку и заявил, что он не имел в виду конкретно меня, которого ценит весьма высоко и необыкновенно уважает.

— Так или иначе, — продолжал он, — иногда бывает просто преступно рассуждать здраво, когда это возможно, конечно. Если не принимать в расчет гравий, как это делаю я, то пришлось бы призвать на помощь воздушный шар. Мой дорогой, воздухоплавание еще не настолько развито, чтобы включать в цепь моих рассуждений убийцу, падающего с неба, так что не следует говорить «возможно», когда иначе и быть не может. Мы знаем теперь, как этот человек проник через окно в вестибюль, мы знаем и когда он проник. Факт присутствия в павильоне горничной, пришедшей убирать Желтую комнату в половине второго, в момент возвращения профессора с дочерью, позволяет нам утверждать, что в это время преступника под кроватью еще не было, если только горничная не была его соучастницей. Что вы на это скажете, господин Дарзак?

Дарзак покачал головой и заявил, что он уверен в честности горничной мадемуазель Станжерсон, которая всегда была честной и преданной служанкой.

— И затем в пять часов сам господин Станжерсон вошел в комнату, чтобы взять шляпу своей дочери, — прибавил он.

— Это так, — согласился Рультабиль.

— Вполне допустимо, — заметил я, — что человек проник через окно в указанное вами время, но почему он его закрыл? Такой поступок мог бы сразу привлечь внимание того, кто его открывал.

— Быть может, окно и не было закрыто сразу, — ответил мне репортер, — но если он все же его закрыл, то сделал это по причине изгиба гравийной дорожки в двадцати пяти метрах от павильона и тех трех дубов, которые растут в этом месте.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил следовавший за нами Дарзак. Он слушал Рультабиля с напряженным вниманием.

— Я объясню это позднее, когда сочту момент наиболее подходящим, но думаю, что более важных слов, связанных с этим делом, я еще не произносил. Конечно, если мои предположения оправдаются.

— А каковы ваши предположения?

— Вы их никогда не узнаете, если они окажутся ошибочными. Это чересчур важная гипотеза, и раскрывать ее раньше времени не следует.

— Есть ли у вас, по крайней мере, какие-нибудь предположения относительно убийцы?

— Нет, я не знаю, кто этот человек, но будьте уверены, господин Дарзак, я это узнаю.

Должен констатировать, что Робер Дарзак был очень взволнован. И подозреваю, что утверждение Рультабиля не очень-то ему понравилось. Но если он действительно боится разоблачения убийцы, то почему помогает репортеру его найти? Казалось, мой молодой друг также почувствовал это.

— Вы не хотите, господин Дарзак, чтобы я нашел преступника? — довольно резко спросил он.

— Ах, я желал бы уничтожить его собственными руками! — воскликнул жених мадемуазель Станжерсон, с порывом, который меня поразил.

— Я вам верю, — серьезно ответил Рультабиль, — но вы не ответили на мой вопрос.

Мы миновали кусты, о которых мой друг только что говорил. Я их раздвинул и сразу же показал ему на отчетливые следы скрывавшегося здесь человека — Рультабиль еще раз был прав.

— Да, — сказал он, — безусловно, мы имеем дело с живым человеком, обладающим теми же возможностями, что и все мы, простые смертные, а посему все, в конце концов, объяснится.

Сказав это, он попросил у меня бумажный контур отпечатка и приложил его к ясному следу.

— Черт побери, — пробормотал он, выпрямляясь.

Я полагал, что теперь мы последуем за следами, которые вели от окна вестибюля, но он увлек нас довольно далеко влево, заявив, что бесполезно копаться в этой грязи, так как теперь он знает весь путь бегства убийцы.

— Он прошел до конца стены в пятидесяти метрах отсюда и затем перепрыгнул через ограду и ров, как раз напротив дорожки, ведущей к пруду. Это наиболее короткий путь, чтобы выбраться из поместья и дойти до пруда.