Реставрация обеда - Иржи Грошек

– Что случилось? – справилась дама, приоткрывая дверцу своей машины.

– Еще ничего, – ответил я, устраиваясь рядом с ней на переднем сиденье. – Но могут быть варианты.

Не знаю, как восприняла это дама, а полицейские – как исчезновение трупа с места событий. И, может быть, нехорошо так рассуждать о представителях власти, но выглядели они мудаковато. Глядя, как я отъезжаю на обыкновенной машине, с приличной дамой, без медицинской сирены.

Сперва – об автомобиле…

У меня никогда не было автомобиля. «Сааба», «форда», «порше», «мерседеса», «феррари», «фольксвагена», «татры». Даже во сне. То есть мое подсознание начисто лишено автомобильных покрышек. Мне не хочется иметь красную «ламборджинию» в черных, шипованных фантазиях. Если доктору Фрейду покажется это странным – я готов залезть под первую попавшуюся мне машину и простонать от оргазма часа четыре.

Теперь – о даме…

По поводу женщин у меня три беды: я не помню – как они выглядят; я не помню – как их зовут; и знать не хочу – от кого они забеременели. Потому что это меня расстраивает. Допустим, в четыре часа утра к вам в гости врывается сильно беременная брюнетка и заявляет, что зовут ее Матильдой. Я считаю, что это излишняя информация. Вдобавок от подобного визита можно описаться – на всю оставшуюся жизнь.

Далее – об очках…

Я их раздавил, когда забрался к даме в автомобиль. Уселся на переднее сиденье и почувствовал, как подо мною что-то хрустнуло. Вначале подумал, что это радикулит, потом решил, что не бывает радикулита в оправе. Сохраняя врачебную этику, я передал исковерканные очки даме, а про собственные болезни – не сказал ни слова.

И наконец – о пневматическом пистолете…

Им я пугал обнаглевших от страсти голубей. Пернатые парочки облюбовали мой подоконник для откровенного разврата. Во время совокупления – скребли когтями по жести, горланили «лебединые песни», сотрясали оконную раму и хлопали крыльями, аки орлы. Мне приходилось вскакивать и палить из пистолета в воздух. Что только усиливало голубиную страсть к моему подоконнику. Видимо, их возбуждал птичий секс в экстремальных условиях.

Совмещая четыре факта, я понял, что вляпался в детективную историю…

Этой «истории» на вид было лет двадцать пять, а на самом деле – тридцать. В женских глазах копятся фотоснимки, а после определенного возраста – проявляются. И только по количеству отщелканных кадров можно определить возраст женщины. Она, как опытный фотохудожник, может на глаз установить расстояние до «объекта», оценить перспективу и выбрать нужный ракурс, чтобы «снять» его до прихода жены. А на данный момент повествования – я был свободен, ну, если женат, то не очень…

– Так, так, так, – сказала дамочка, наводя резкость, чтобы я хорошо получился на первом плане. – Что мы имеем?

Мы имели несвежего мужчину сорока лет с мозгами шестимесячного бабуина. Это было ясно любому начинающему фотоателье. Дамочка между тем отъехала на квартал и припарковалась у ближайшего фонарного столба, чтобы я не чувствовал себя одиноко.

– Незнакомая местность, – беспокойно констатировал я, поскольку меня редко выпускают за пределы своего квартала – разные обстоятельства.

Сейчас уже можно признаться, что Сальвадора Дали прикончили мои родители. Когда в пятилетнем возрасте я нарисовал лошадку – потрясенные мама и папа отобрали у меня цветные карандаши, дабы я с детства не загремел в психиатрическую больницу. То есть реинкарнация в полном объеме не состоялась. А душа несчастного Сальвадора Дали – отлетела обратно в смирительной рубашке. Это к тому, что сейчас я машинально попытался изобразить бутылку – пальцем на ветровом стекле автомобиля. Получилась – лошадка.

Наверное, дамочку звали Гала, потому что она вздохнула, открыла «бардачок для перчаток» и вытащила оттуда бутылку джина «Гриноллз».

«Телепатия и телепортация спиртных напитков крепостью свыше сорока градусов». Подобные способности давненько у меня не обнаруживались. Первым делом я отвинтил крышечку и понюхал содержимое бутылки – на тот случай, если дама решила, что я инопланетянин и употребляю тормозную жидкость. Пришел к выводу, что телепортация прошла успешно, и сделал пару глотков.

– Тебе не кажется это подозрительным? – спросила у меня дама.

Я пожал плечами, от комментариев воздержался, а просто ответил:

– Джин как джин.

На самом же деле я подозревал, что женщин намного меньше, чем это мне кажется. А девиц вообще – «ван» штука. Одни и те же женщины называются разными именами и поразительным образом гримируются. Каждый раз, проверяя конструкцию дамы, я обнаруживал лишь небольшую модификацию. Само устройство функционировало в том же режиме, и если надавить на носик – ругалось. А если выпивало наравне со мною, то вначале «глючило», а потом «вырубалось». Извините, я не «овеществляю» женщин и не сравниваю их с осветительными приборами. Наоборот, торшер – это я. И, быть может, заслуживаю подобного отношения со стороны женщин, но, увы, не развиваюсь. Потому я нисколько не удивился, когда дама в автомобиле предложила мне именно джин марки «Гриноллз». Любимый напиток торшера.

И теперь, после джина, мне полагалось читать стихи, потому что своих прозаических трудов наизусть я не помнил…

Имеются в реальности,Всего четыре крайности,Всего четыре крайностиУ этого стола!От крайности до крайности –Стол пуст до чрезвычайности,Стол пуст до чрезвычайности!Ла-ла, ла-ла, ла-ла!Какой чудесный был обед,Представь – и фрукты, и паштет.Собака лаяла в ответ:«Жаль только – рецензентов нет!»

Автомобильная дама отобрала у меня джин и заметила, что на самом деле «рецензенты есть». Более того, есть – Меценат с большой буквы. Который предполагает выплатить солидную премию за лучшее произведение, написанное в жанре исторического романа. Честно говоря, меня тронули ее слова, но лучше бы она отдала мне джин обратно. Потому что я непризнанный гений, без права досрочного освобождения. Все мои произведения сейчас находятся в коробке из-под обуви и, кстати, – вместе с обувью. Что же касается авторских публикаций, то есть замечательная чешская пословица: «Читала – читака, писала – собака…»

– Премия присуждается за неопубликованный роман, – пояснила дама.

Я признался, что и романа у меня нет. Только пять глав с двумя аппендицитами, в виде зарисовки под названием «Ехал грека через реку» и научной статьи – «С пивом по Праге».

– Пусть будет повесть, – согласилась дама. Недолго посовещавшись, мы вернулись ко мне домой за коробкой из-под обуви, чтобы не с пустыми руками ехать к Меценату. А чтобы в дороге я не нервничал, прикупили еще одну бутылку джина. Я даже не удосужился спросить у дамы – как ее зовут. А также – не представился сам. Но здесь еще не было ничего криминального…

сатирикон

Но самым роскошным и наиболее отмеченным народной молвой был пир, данный Тигеллином, и я расскажу о нем, избрав его в качестве образца, дабы впредь освободить себя от необходимости описывать такое же расточительство.

Что именно «ему» нашептал Тигеллин – мы никогда не узнаем. После заговора Пизона император верил всякому доносу, остроумно предполагая, что ежели воробья обвинили в истреблении овец, то какая-то доля правды в этом есть. А недостаточный размах крыльев – дело наживное. И если два свидетеля подтвердят, что собственными глазами видели, как вышеназванный воробей летел над лесом, а в когтях держал овцу, – уже можно составлять опись имущества. Для завещания.

Львиная доля императору, крупная сумма Тигеллину, а все прочее – родственникам, которые остались в живых. Одно непременное условие: в завещании должно быть упомянуто имя Нерона, иначе воля усопшего считается недействительной, а завещание поддельным. И посему – имущество преступника целиком поступает в императорскую казну. Так что если свидетели подтвердили, что ты аномальный воробей, то лучше всего – покаяться в грехах, отписать часть Нерону, часть Тигеллину и со спокойной совестью вскрывать вены. Самостоятельно. Дабы император не тратился на твою казнь.

Имущество… Ох уж это имущество! Все, что нажили предки: в Галльской, Германской и Британской кампаниях. Куда же от него деться? «Мне нечего бояться, потому что ничего у меня нет!» Знатные римляне становились заложниками своего имущества. Какую-то недвижимость можно было бы продать, да кто же купит? Когда тебя объявили врагом отечества. Кто добровольно согласен стать соучастником заговора против императора? Ведь ты посягаешь на то, что полагается Нерону по завещанию. «Как же так, братец? – воскликнет император. – Я все сделал: справил суд, довел человека до самоубийства, а ты, хороший такой, оттяпал у меня виллу…» И последствия – не заставят тебя ждать.