Чекисты рассказывают. Книга 3-я - В. Шевченко

Василий же выбрался из сада через потайной ход, вылез у дуба, где в детстве они с братом любили играть.

«Вот ты и послужил мне снова, тайничок», — подумал, переводя дыхание, Василий.

Осталось лишь перейти дорогу и укрыться в домике церковного старосты, но вдруг совсем рядом он услышал хорошо знакомый голос:

— И я не забыл этот ход...

В следующий момент братья уже катались по земле. Кто знает, чем закончилась бы эта схватка, не подоспей вовремя чекисты!

Николай Рагозин не случайно оказался здесь. После разговора в кабинете Исаева отправился к матери, которая была в то время в гостях у знакомых, но в гостях не засиделся. Его мучило какое-то предчувствие, словно что-то не предусмотрели чекисты, что-то упустили. И Николай вспомнил о потайной калитке. Его даже в дрожь бросило. Вот оно! Ведь чекисты о ней не знают...

Вот тогда, уговорив мать остаться до его возвращения у знакомых, Николай нарушил приказ не вмешиваться в арест брата. И стал действовать на свой страх и риск...

На допросе Василий Рагозин вел себя вызывающе. Он отказывался давать показания и вообще не желал разговаривать с чекистами. Следствию было ясно: Василий матерый враг.

Другое дело Михаил Тихомиров. Он тоже был из «убежденных», но нервишки имел послабее, чем Рагозин.

Чекисты сразу это приметили и решили использовать трусость арестованного в интересах дела.

В одном углу кабинета сложили оружие, изъятое у лесника, в другом — груды конфискованного офицерского обмундирования. На письменном столе так, чтобы хорошо было видно, разложили протоколы с показаниями Николая Тихомирова.

Круминь встал у двери, изображая из себя рядового охранника. Николай Рагозин, который ввел Михаила Тихомирова, посадил его возле стола, потом небрежно обратился к Круминю и велел покараулить арестованного до прихода «начальства».

Они остались вдвоем: Тихомиров и Круминь. Чувствовалось, что Тихомиров нервничает, хотя старается этого не показать. Он внимательно осмотрел помещение, задержал взгляд на оружии и обмундировании, потом посмотрел на стол... Желая определить осведомленность «охранника», спросил:

— А скоро придет начальник?

Круминь пожал плечами. Тихомиров, вытянув шею, стал разглядывать бумаги, разложенные на столе. Прочитал кое-что из показаний брата, забеспокоился, забарабанил пальцами по столу, а вскоре обратился к Круминю с требованием немедленно вызвать начальство.

— Пожалуйста, — сказал «охранник». Он подошел к столу: — Гражданин Тихомиров, я и есть тот следователь, который будет вас допрашивать. Надеюсь, вам понятно, что многое за эти полчаса я увидел, да и вы зря время не теряли. Кое-какие материалы вам уже знакомы, не правда ли?

Тихомиров был обескуражен. Он попытался справиться с растерянностью, ему не удалось. Тогда он задал вопрос, которого Круминь не ожидал так быстро услышать.

— Какие гарантии предложите мне в обмен на сведения о «Владимирском офицерском батальоне»? — спросил Тихомиров.

Конечно, никаких гарантий контрреволюционеру Круминь выдать не мог. Да и нелепо было бы давать обещания Тихомирову, обвиняемому в тяжких преступлениях против Советской власти.

Об этом Круминь, не скрывая, и сказал Тихомирову. Тогда арестованный попытался уклониться от показаний. Он лгал, валил все на сообщников. Но от прямых улик ему уж было не уйти.

Вскоре Михаил Тихомиров признался в том, что был одним из главарей «офицерского батальона». Рассказал о подрывной деятельности контрреволюционеров. Дал показания Тихомиров об убийстве командира пулеметчиков Катова и о похищении его трупа. Представляло интерес для следствия и то, как начинал Тихомиров свою контрреволюционную деятельность.

Было это весной 1918 года. Во Владимир приехал однополчанин Михаила Тихомирова поручик царской армии Орлов.

— Приехал по поручению Бориса Викторовича Савинкова, — доверительно сказал он Тихомирову. — Бывших офицеров нужно привлечь в «Союз защиты родины и свободы».

Орлов изложил собеседнику задачи контрреволюционной организации — Тихомиров был лицом проверенным и надежным. И вскоре «Союз» получил владимирский «филиал», названный «офицерским батальоном». Во главе его стали Тихомиров, Прокопович и Малиновский.

Главари заговора готовили батальон для выступления одновременно с контрреволюционерами Ярославля, Костромы, Мурома и ряда других городов.

Следствие по делу «офицерского батальона» разворачивалось, и тогда на помощь владимирским чекистам приехали товарищи из специальной следственной группы ВЧК, которой руководил Михаил Сергеевич Кедров, один из соратников Феликса Эдмундовича Дзержинского.

С самого вечера моросил тоскливый ноябрьский дождь вперемешку с мокрым снегом. В нетопленых помещениях монастыря было сыро, холодно и неуютно. Кутаясь в кожанку, Николай Рагозин сидел в кресле. Его знобило. Да и мысли были невеселые...

Утром коллегия губернской ЧК рассмотрела следственные материалы на одного из главарей «Владимирского офицерского батальона» — Рагозина Василия Николаевича. Неопровержимыми фактами следствие доказало террористическую, диверсионную и шпионскую деятельность Рагозина. Обвиняемого приговорили к расстрелу.

Тяжко думать о брате. Но как ни ворошил память Николай, как ни выискивал факты, оправдывающие Василия, — ничего найти не мог. Раздумья прервал голос дежурного:

— Товарищ Рагозин, там какая-то барыня вас спрашивает...

— Что? — не понял Николай.

— Говорю, мадам пришла к вам...

— Пригласи, пусть заходит.

Дверь открылась, и на пороге появилась мать Рагозина.

В кабинете председателя, нещадно дымя самокрутками, вели разговор Исаев и Круминь. Говорили о Рагозине.

— Говоришь, мать к нему пришла? — переспросил Исаев.

— У него сейчас...

— Трудно, ох как трудно ему, что ни говори, ведь брат.

— Испытание тяжкое, — согласился с Исаевым Карл Янович.

— Выпадет же человеку такая судьба. Он приходил ко мне, хотел сам расстрелять брата. Я не разрешил.

— И правильно сделал, — одобрил Круминь. — Молод, горяч...

— Может, стоит сейчас пойти нам к Николаю? Как думаешь, Карл Янович?

— Думаю, что не надо. Он сам найдет силы. Крепкий чекист...

Николай смотрел на мать, на ее изменившееся от страшной вести лицо. Он глубоко сочувствовал ей. А поймет ли она его? Раньше понимала. Всегда он находил у матери поддержку и защиту. Чем же он отплатит матери? Как поможет ей?

— Ты можешь спасти его, не переступая законы чести и совести, — терпеливо выслушав рассказ Николая о вине Василия, сказала мать. — Муштра кадетского корпуса, фронтовые окопы ожесточили Василия. Он не успел еще разобраться в смысле революции и потому стал ее врагом. Мы с тобой возьмем его на поруки, сделаем другим: добрым, хорошим...