Небит-Даг - Берды Кербабаев

— Кончается третий квартал, — продолжала окрепшим голосом Човдурова. — Чем меньше остается дней в сентябре, тем больше повышается наша ответственность за программу. Товарищи мастера, ремонтники, операторы, прошу быть внимательнее во время вахт!

Порадовавшись, что Айгюль не собирается его преследовать своей язвительностью, Нурджан осмелел и поднял руку. Но она продолжала:

— Я знаю, ты хочешь сказать, что дело не только в выполнении плана, но и в том, чтобы выполнить обязательства — дать эшелон нефти сверх плана. Мы не забываем и об этом. Я не могу сказать, что недовольна кем-нибудь. Все работают, не жалея себя, стараясь не допустить потерь. Мне только хочется обратить внимание некоторых молодых работников, что не следует в рабочее время заниматься болтовней…

Заметив, что Айгюль посмотрела на него, Нурджан возмутился. «Что это за намек? Я еще ничего не сказал Ольге, ни разу не гулял с ней под руку… И кто дал право Айгюль вмешиваться в мою личную жизнь?» Ему уже казалось, что все мастера смотрят на него. Как говорится, узел вора слаб, и Нурджан, не выдержав, спросил:

— Товарищ начальник, можно узнать, кого ты имеешь в виду?

— Можешь не сомневаться, — ответила Айгюль, — что я не постеснялась бы назвать имена, если б это было нужно. Сейчас я просто хотела напомнить нашей молодежи, что личные дела не должны мешать работе. После работы, пожалуйста, гуляйте, веселитесь, шутите, влюбляйтесь…

Ответ Айгюль понравился оператору. Все-таки она настоящий человек, не сухарь. Сама еще довольно молодая… С высоты своих девятнадцати лет Нурджан считал двадцатитрехлетнюю Айгюль женщиной не первой молодости.

Човдурова, сверяясь со списком, начала опрашивать мастеров по очереди о всех скважинах, какие из них нуждаются в ремонте. Ей отвечали кратко и точно. Когда дошло до хозяйства Ольги, Нурджан размечтался, слушая ее голос, и не заметил, что Айгюль уже перешла к его скважинам. Не называя его по фамилии, Човдурова еще раз повторила:

— Сто семнадцатая?

На этот раз Нурджан, хотя и не расслышал как следует номер, все же догадался, что обращаются к нему, и быстро откликнулся:

— Пробка!

— Что такое? — удивленно переспросила Айгюль.

— Пробка, — повторил Нурджан. — Надо очистить скважину.

— На сто семнадцатой пробка?

— Нет, товарищ начальник… — растерянно сказал Нурджан.

— А на какой?

— Я хотел сказать — на сто двенадцатой.

Човдурова покачала головой.

— Что за странная рассеянность, Атабаев? Может, нужен насос?

— Нет, товарищ начальник, насос работает исправно, только вот пробка…

— Ох, кажется, насос все-таки нужен… Чтобы прочистить твои уши… Теперь тебе понятно, кого я имела в виду, говоря о нашей молодежи?

— Понятно, товарищ начальник, — понурясь, как школьник, ответил Нурджан.

Айгюль была довольна Нурджаном, но, в назидание остальным, придралась к случаю.

— Скважины мы очистим, а уши постарайся продуть себе сам. А то, если возьмутся ремонтники, будет больно. И еще товарищеский совет: если ветер мешает — затыкай уши ватой. Ну, а если что-нибудь посерьезнее, давай посоветуемся, бывают такие случаи, что одному и не разобраться.

Ольга чувствовала себя не лучше Нурджана. Намек Айгюль, конечно, относился и к ней. Она пробовала рассердиться на юношу за то, что сам напросился на этот неловкий разговор, и не могла. Чем же он виноват, если любит?

Мрачный и обиженный уходил Нурджан с разнарядки. Из открытого окна красного уголка неслись «Подмосковные вечера», но веселее от хорошей песни не становилось. Он чувствовал себя жалким, попавшим впросак мальчишкой. Теперь все — и, конечно, Ольга громче всех — будут смеяться над ним. А самое обидное, что некого винить, сам дал повод этой язве Човдуровой для острот.

Асфальтовая дорога серым ковром расстилалась перед юношей, но Нурджан шел медленно и трудно, тяжелее, чем утром по песку.

— Эй, Нурджан, шаг бодрее! Поторапливайся! — раздался чей-то приветливый голос. — Отец прилетел из Сазаклы!.. Разве не слышал?..

Соседский мальчишка звонко выкрикнул приятную новость и замахал руками, точно мельница крыльями.

Нурджан прибавил шагу. Он любил дни, когда возвращался домой веселый, неугомонный отец.

Глава десятая

Кто, собственно, воспарил!

Андрей Николаевич заглянул в кабинет Сулейманова в шестом часу, рабочий день был на исходе.

Маленький человек стоял у открытого сейфа и что-то капал из пузырька на кусочек сахару.

— Пошаливает, — сказал он, сунув сахар в рот, захлопнул дверку сейфа, устало опустился в кресло.

Только сейчас, войдя в комнату, Сафронов разглядел измученное бледное лицо Султана Рустамовича. Видно, нелегко ему даются боевые схватки вроде сегодняшней.

— Э, вижу, вы все еще бегаете вокруг столба? — жизнерадостно заметил Андрей Николаевич.

— Я не могу! — слабым голосом воскликнул геолог. — Он меня считает авантюристом. Ну что, похож я на искателя приключений?

Богатырь Сафронов смеялся. Комизм ситуации, по его мнению, и состоял в крайнем несходстве изящного маленького человека, настоящего рафинированного интеллигента, каких редко встретишь в промышленности, с той ролью, какую ему приписывал неистовый Аннатувак.

— Пора обедать! Бросьте вы это томление духа! Идемте к нам, Валентина Сергеевна будет рада.

Сулейманов жил в Небит-Даге по-холостяцки. Семья — в Баку, там жена, старики, сын учится в нефтяном институте. После работы одинокий человек отправлялся в ресторан «Восток», подолгу сидел за столиком, спокойно дожидаясь своей порции шурпы, харчо или пока шеф-повар на досуге приготовит ему предмет своей гордости «французское блюдо — битки по-гречески». Из ресторана Султан Рустамович шел в городскую читальню или заглядывал на огонек в многолюдный шумный дом Андрея Николаевича.

Но сегодня геологу ничего не хотелось, сердце стеснило, и боль не отпускала ни на минуту.

— Этот жалкий человечишка неуязвим… — безнадежно махнул рукой Сулейманов.

Андрей Николаевич без труда понял — это он о Тихомирове.

— Он неуязвим, — повторил Сулейманов. — Ему доставляет наслаждение его искусство качаться на волнах, как поплавок, — геолог в первый раз улыбнулся в свои седые усики: что-то вспомнил забавное. — Вы знаете, Андрей Николаевич, он мне под Новый год, изрядно наклюкавшись, исповедовался: «Я, говорит, не крючок, но тоже необходим при ловле щук и карасей — я поплавок! Я качаюсь на воде даже при самом легком дуновении… А когда клюет — вокруг меня круги…»

— А вы хотите с ним бороться! — смеясь сказал Сафронов. — Он-то неуязвим, непотопляем, а ваша борьба с его перестраховочными концепциями именно вас и ставит под риск ударов!

— Я это знаю, — вяло отозвался Сулейманов.

Сделав вид, что не замечает уныния Сулейманова, Андрей Николаевич подошел к столу и развернул каротажную диаграмму.

— Помните, сколько бед принесла нам буровая «737», сколько раз мы ее вытаскивали из аварий? Вот снова, трех метров не дошли до проектной глубины — сломалось долото и осталось в забое!

— Знаю, Андрей Николаевич. Был там вчера, все видел.

— Нелегко будет источить до конца крепкую сталь… А если подорвать динамитом — скважина выйдет из строя. — Сафронов помолчал. — Что, если приостановить проходку и долото залить цементом? Как вы думаете, Султан Рустамович?

— Верное решение. Я тоже толковал об этом с геологами из Объединения.

— Тогда я дам указание.

Сафронов стал скатывать диаграмму, собираясь уйти. Но, видно, Сулейманов не хотел остаться один, мысли его все время возвращались к недавнему спору, и все там не нравилось — и наигранное воодушевление перестраховщика, и некрасивая ссора между отцом и сыном; было неловко перед стариком, которого он же вызвал на совещание.

— У вас срочные дела? — спросил он инженера.

— Нет, со срочными уже разделался.

— Тогда посидите…

— Только позвоню от вас.

Сафронов связался по телефону с начальником участка, сообщил о принятом решении и приказал приступать к работе, затем, вытянув могучие ноги, удобно расположился в кресле напротив Сулейманова. «Эк тебя раскачало!» — мысленно сказал он, оглядывая маленького геолога — его широкий, переходящий в лысину лоб, усталые умные глаза, окруженные сеткой морщинок, седые усики под чуть горбатым носом. Это знакомое ему лицо всегда дышало спокойствием и выдержкой, но сейчас Сулейманов устал от борьбы и, видно, не хотел или даже не мог скрывать этой усталости: совсем ссутулился.

— Сложный вопрос… — рассеянно заметил геолог.

— Семьсот тридцать седьмая?

— Нет… Сазаклы.

— Нелегкое дело.

— Думаю, пока мы всерьез освоим месторождение, пройдет еще год.