Прощение - Жаклин Митчард

– Мое сердце превратилось в камень, Джил, – ответила мама. Тетя Джил утерла слезы большим маминым передником и сказала:

– Я знаю, что сейчас ты не можешь чувствовать себя по-другому, сестра. Съешь чего-нибудь. Это обычный овощной суп. Немного хлеба. Тебе надо думать о малыше.

– Я сделаю все, – проговорила мама, а потом посмотрела на меня. – Мой ангел. Моя бедная девочка. Почему тебе выпало пройти через такое? Почему меня не было с тобой? Почему он не убил меня?

– Нам не дано знать всего, Кресси. – Я видела, что тетя Джил подбирает слова, потому что сейчас для мамы все звучало глупо и неубедительно. – Мы не знаем. Даже искренняя вера не дает нам ключей для разгадки бытия. Тебе надо искать поддержки в Небесном Отце и в своей семье.

Моя мама махнула рукой, словно прогоняла муху.

– Я знаю. Не думай, что я откажусь от помощи. Я ценю все, что для меня сейчас делают. Но когда все останется позади, мне придется нести этот груз самой. Мы с Лондоном можем помочь друг другу, но, в конце концов, каждый будет нести свое горе один.

Все замолчали.

На следующий вечер, когда наша история заняла первые полосы газет и появилась на телевидении, к нам во двор пришли сотни людей. Они привезли букеты цветов, плюшевых мишек и сложили все это у двери, а потом начали петь. Мы сидели в доме, все, кроме папы. Он спустился по стремянке через заднее окно моей комнаты. Так иногда делала я, когда хотела встретиться с Клэр. Папа отправился в горы.

Не выдержав, я сказала:

– Тетушка Джил, заставьте их замолчать. Они не должны были приходить к нашему дому.

– Ронни, – вымолвила она. – Я понимаю, что тебе это неприятно, но люди явились сюда с хорошими намерениями. Они хотят разделить с нами наше горе.

– Но они плачут!

– Конечно, они плачут!

– Они не должны! Рути и Беки были нашей семьей, а они хотят отнять их у нас.

– Когда умирают дети... – начала моя тетя.

– Прошу тебя, заставь их уйти! – умоляюще воскликнула я.

– Послушай, Ронни, когда умирают дети, люди плачут, и эти слезы можно считать благословенными. Они хотят разделить с нами боль утраты.

– Но как? Как они могут ощутить эту потерю! Им просто хочется быть частью происходящего. Это как большое шоу!

– Не думаю, что они действуют из таких побуждений.

– Может, у них самые хорошие побуждения, но я этого не выдержу. Нам хватает слез.

– Слез не может быть слишком много, Ронни.

Я отвернулась, открыла дверь и увидела толпу людей, которые продолжали петь.

– Прошу вас, уходите! – крикнула я. – Моя мама больна, она ждет ребенка. Прошу вас, уходите, потому что нам надо отдохнуть.

Репортеры набросились на меня, как это показывают в кино. «Вероника! – кричали они. – Мы слышали, что вы пытались застрелить убийцу своих сестер... Вы ждете строгого обвинительного приговора? Вы могли бы убить Скотта Эрли? Это изменило бы вашу жизнь? Вы сможете?..»

Я схватила деревянные муляжи яблок, которые вырезала и раскрашивала моя мама, и начала швырять их в людей с камерами. Дядя Брайс пытался держать меня обеими руками, но я вырывалась, стараясь укусить его (потом я, конечно, извинялась). Все было заснято на пленку. Я выглядела, как гиена: сцепленные зубы, развевающиеся волосы. «Приступ ярости сестры жертв шокировал всю общину».

К этому времени пришел мой отец. Он немедленно отправился к дому доктора Пратта, который жил почти у самого города. Папа проехал мимо всех камер, и журналисты едва не улюлюкали. Когда папа вернулся, я все еще не помня себя продолжала кричать: «Они наши! Они наши!» Папа заставил меня запить молоком две таблетки. Их вкус напоминал вкус мази, которую я наношу на лицо от прыщиков. Потом комната медленно поплыла у меня перед глазами, и я заснула. Когда я проснулась на следующий день, был час дня.

Похороны моих сестер были назначены на три.

Глава пятая

Насколько я поняла, во время поминальной службы дядюшка Пирс все время возвращался к тому, как мы должны быть преданы учению мормонов, и почему-то довольно мало говорил о наших маленьких девочках.

– Братья и сестры, мы скорбим о потере славных Рут Элизабет и Ребекки Ровене Свои, моих племянницах, дочерях моего брата. Но их можно считать счастливее нас, ибо им уже открылась правда. Мы знаем истину, донесенную до нас пророком, мы знаем букву, согласно которой строим свою жизнь каждый день, эти же невинные души уже упокоились с миром, они наслаждаются радостью, недоступной земному сознанию. Мы, оставленные на земле, чтобы нести бремя своих забот, должны побороть грехи свои...

Я не слушала. Мне не понравилось то, что говорил дядюшка Пирс.

Затем выступил дядюшка Брайс: он тоже начал с того, как важно членам семьи держаться вместе, потому что пораженная часть тела исцеляется, только если мобилизованы все силы организма. Это уже звучало лучше, но все равно было не о сестрах, а о нас.

Мы спели.

Потом выступил еще один старший член общины.

Но в моей душе уже шел черный дождь.

Я смотрела на простые полированные маленькие ящики с золотыми петлями и вспоминала, как мы в небольшой комнате ритуального бюро прощались с Беки и Рути.

Я сама выбирала для них одежду.

Тетушка Джерри разложила лучшие наряды девочек на кровати накануне днем, еще до того как явились эти люди с их дурацкими песнопениями. Она пыталась сделать все незаметно. Но я заметила. Войдя в комнату после разговора с мамой, я сказала ей как можно мягче:

– Прошу прощения, тетушка Джерри. Но именно эти платья они не любили. Я бы не хотела, чтобы они были в них... сейчас.

Моя тетя не стала со мной спорить, как могли бы другие взрослые. Тетя Джерри была еще очень молодой – женой младшего из братьев отца. У нее были короткие светлые волосы, она любила танцевать, а еще играла с нами, а мы громко хохотали от щекотки. У нее был только один ребенок, четырехмесячный Алекс, который спал на кровати Рути между двумя скатанными одеялами. Подушки Рути уже не было.

– Как ты думаешь, что лучше выбрать, Ронни? – спросила она.

Я вытащила из шкафа клетчатую юбку Рути и красно-черный шелковистый свитер. Раньше он принадлежал мне, но я надевала его всего несколько раз, да и то если меня заставляли, поэтому свитер был почти новый. Я достала черные колготки и браслет с серебряными горошинами и инициалами РС, чтобы надеть ей на руку. Этот браслет подарила мне Джема из баскетбольной команды, когда меня назвали самым быстрым игроком команды. Мои настоящие инициалы ВС, а те, что на браслете, подходили Рути. Для Беки я нашла сложенное на полке платье, которое она называла нарядом Золушки. Оно лежало рядом с ее любимым плюшевым медвежонком Брусникой. Я знала, что платье не очень подходит к такому случаю, но я сама сшила его Беки, и она любила надевать его каждый день. Это было простое скромное платье с белым верхом и рукавами фонариком. По пройме шла тонкая золотая кайма, а голубая юбка была такой широкой, что Беки постоянно вертелась в нем до головокружения. Платье оказалось немного несвежим. Честно говоря, я отдала бы все, чтобы не расставаться с ним: оно пахло Беки, ее волосами, которые были такими густыми, что она никогда не могла их как следует ополоснуть, и поэтому волосы Беки пахли мылом. Но я знала, что на небесах ей захочется покружиться в этом платье, ей будет приятно в нем играть. Маленькая богиня должна быть в наряде принцессы. Рядом я положила носки с черными котятами. Рисунок почти стерся, а резинка растянулась от долгой носки, так что Беки все время приходилось подтягивать носки. Конечно, это были не самые лучшие ее носки, но почему она должна отказываться от них теперь? Она их любила, они напоминали ей о нашем коте Сейбле. Каждый раз, когда мама клала носки в сумку со старыми вещами, Беки вытаскивала их оттуда. Закончив, я вынесла одежду тетушке Джерри.