Нэнуни-четырехглазый - Валерий Янковский

Точно крепко сжатый кулак, врезался в море большой гористый полуостров. Его округлые сопки сбегали к подножью мягкими зелеными террасами, изрезанные мысами и бухтами берега то обрывались скалистыми утесами, то змеились золотистыми песчаными пляжами. И подобно ожившим морщинам на лбу великана океан размеренно катил к этим берегам бесконечные ряды длинных воли. Разбиваясь, они беспрестанно вспыхивали белой лептой прибоя.

Михаил Иванович оторвался от окуляров и удовлетворенно вздохнул. Легкий ветер нес запахи раннего лета, в синем небе медленно плыли легкие облака. А впереди, сверкая в утренних лучах, распахнулось Японское море с изумрудными вблизи и сизыми на горизонте островами.

Обернулся — и ему открылся вид на материк. За голубой лагуной тянулась равнина, упиравшаяся в нагромождение гор, раскрашенных темными и светлыми пятнами — характерный пейзаж смешанной Уссурийской тайги. А вдалеке, на северо-западе, в мареве тянулась гряда вершин — Синий хребет, граница с неведомой и таинственной страной Маньчжурией.

Янковский опустил бинокль и осмотрелся. Повсюду бросались в глаза следы недавних пожаров: чьей-то злой рукой пущенный огонь уничтожил почти весь лес. Только кое-где уцелели небольшие рощи да одиноко стояли черные от ожогов вековые, липы. Однако рядом уже поднималась молодая поросль.

Он путешествовал много дней и ночей. Вначале на тупоносой парусной шаланде обследовал острова и побережье Южного Приморья до границы с Кореей, а теперь возвращался верхом, осматривая отмеченные с борта берега.

Откидываясь в седле и осаживая на крутых склонах своего горбунка, съехал к морю и двинулся вдоль девственного пляжа — еще никто не грелся и не загорал здесь после праздного купания. По мелкому песку, часто семеня ножками, перебегали стайки шустрых куличков. Неторопливо переваливаясь с боку на бок, прогуливались утки и чайки, совсем не страшащиеся человека. Вокруг лежали свежие и подсыхающие, издающие запах йода, водоросли, выброшенные в шторм морские ежи, звезды. Но сейчас спокойная в бухте утренняя волна только лениво лизала берег.

В конце пляжа путь преградила впадающая в море речушка, и Михаил решил напоить коня. Но странно: лошадь только чмокнула губами прозрачную струю, вдруг подняла голову, — потянула носом, всхрапнула и, звякнув уздечкой, зашагала прямо по воде к самому устью. И здесь, фыркнув, стала звучно, с наслаждением втягивать полусоленую воду…

И лошадника невольно осенила мысль: «Вот что значит море! Мало того, что здесь на берегу почти незаметно мошки, комаров, слепней, — оно способно заменить и солончаки, которыми так дорожат коннозаводчики Забайкалья!..»

Напившись, лошадь перебрела речушку, и они взобрались на скалистый мыс. С высоты, сквозь зеленую толщу морской воды, хорошо просматривалось дно. Между колеблющимися водорослями медленно бродили темные косяки рыб. Под скалами, среди валунов, мерцали устрицы и мидии, важно копошились большие крабы. Янковский с трудом оторвался от созерцания этого таинственного подводного царства — пора было ехать дальше.

Теперь путь лежал в восточную часть полуострова. Сначала лошадка бежала лугом вдоль поросшего ольховником берега речки, потом пошла на пологий длинный подъем. Начинало припекать. Копь шел легкой рысцой, оставляя змеившуюся стежку смятой травы, опрокинутых ландышей, «кукушкиных башмачков», первых оранжевых лилий. Воздух был насыщен их пряными запахами.

Вдруг из-под ног с шумом поднялся выводок фазанов. Серенькие, похожие на куропаток, фазанята устремились за темной взъерошенной клушкой и, пролетев сотню шагов, опустились в зеленый орешник. Оттуда, почуяв приближение человека, хрипло рявкая, высокими прыжками вдруг бросилась в сторону напуганная косуля.

Конь шарахнулся. Янковский натянул повод, проводил взглядом мелькавшую среди трав рыжую спину, улыбнулся: с непривычки этот рев действительно способен напугать до полусмерти! Вспомнил недавнюю сцену на охоте. Все уже вернулись после выхода на заре и сушились у костра, когда к табору, серый от страха, подбежал новичок-гость и, боязливо озираясь, пролепетал: «Ух, только что чуть не попал в лапы тигру!..» Сидевший у костра бывалый старик, сощурясь, негромко спросил: «А ты его видал?» Горожанин перевел дух: «Нет, самого тигра не заметил, но рёв его слышал совсем рядом и видел в панике удиравшего козла». «Вот то-то, что козла, — проворчал старик, — а сам, паря, в панике. Таких тигров, брат, у нас в Приморье на кажном шагу. Порты-то в порядке ли?..»

В полуверсте от перевала — снова треск в кустах. С лежки вскочили три буро-красных в белых крапинах животных. Вытянув шеи и широко расставив уши, они несколько мгновений неподвижно смотрели на приближающихся лошадь и седока, потом повернулись и не торопясь запрыгали в овраг. Всадник осадил коня.

«Пятнистые олени! Старые знакомые. Так вот зачем бродяги выжигают здешние леса. Ясно, на гарях куда легче промышлять драгоценные панты! Только бы удалось обосноваться в этих местах — закрою дорогу браконьерам. А прекратятся бессмысленные палы, начнет и здесь плодиться этот редчайший олень».

Так думал он в тот далекий день. Но мог ли представить, что в этой укрытой от зимних ветров долине станут выпасаться целые табуны лошадей и оленей и впоследствии он назовет ее Табунной падью? Что пройдут годы, и на ее морском берегу будут купаться и загорать его дети, потом внуки… И все это тоже пройдет, придут совсем другие времена и другие люди, многое неузнаваемо изменится, но навсегда останутся метко и образно данные им названия гор — Шестисотая, Просека, Обсерватория; падей — Табунная, Длинная, Семивершинная; речек — Рубикон, Змейка… что и через сто лет люда будут произносить эти названия, часто совсем не ведая — кто их дал, почему, когда.

И, конечно, не подозревал, что на картах русскою Дальнего Востока появится и его имя.

Лошадка незаметно преодолела перевал. А за ним, словно чаша, открылась обставленная невысокими горами долина — солнечная и тихая, с небольшой каменистой горкой и террасой посредине, на которой стояло несколько уцелевших от пожара деревьев. В долину с трех сторон впадали ручьи, образуя небольшую речку. Ключи выбегали прямо из недр, и сразу мелькнула мысль: они не должны замерзать зимой, а это очень важно. Спешившись на галечном бережке, Янковский напился прозрачной воды, потом переехал речку, приблизился к горке и натянул повод. Конек послушно остановился.

Теплый ветер играл травой и цветами, стояла удивительная тишина: кругом ни дымка, ни пашенки, ни тропинки.