Нэнуни-четырехглазый - Валерий Янковский

Старые, до тонны весом, вожаки приводили сюда свои гаремы — полтора, два десятка самок и молодежи. Они поразительно ловко взбирались на площадки отвесных скал, укладываясь греться на солнце, Когда же поднимался южак и волны, разбиваясь о рифы, начинали орошать сивучей каскадом сверкающих брызг, они приподнимались на передних ластах и, задрав к небу усатые морды, принимались оглушительно реветь. Объединенный их хор под аккомпанемент морского прибоя был слышен в тихое утро на расстоянии нескольких миль!

Но вот, чем-то потревоженные, сивучи вдруг прыгали со скал обратно в море, а вынырнув, застывали на поверхности, наблюдая за берегом. Потом затевали игры вперегонки, развивая поразительную скорость, а нырнув, смаху выскакивали из воды, успевая перевернуться в воздухе, и вновь падали в море головой вниз. Наконец, угомонившись, громко фыркая и перекликаясь на самых низких басовых нотах, всей стаей отправлялись на прогулку вокруг всего острова.

За эти годы Михаил Иванович успел собрать уникальные коллекции бабочек и птиц. Ведущие энтомологи и орнитологи России и Европы слали ему похвальные отзывы, делали заказы. Впервые описанным видам давали его имя, и оно становилось известным в ученом мире. В общем, после всего пережитого каждый на его месте, естественно, был бы доволен достигнутым. Еще бы: орнитолог Варшавского университета профессор Тачановский сообщил, что составленный им список птиц Восточной Сибири благодаря коллекциям Янковского вырос на одиннадцать единиц. А энтомологи братья Обертюр из Франции поздравили с присвоением его имени семнадцати вновь открытым для науки подвидам бабочек!

Не везло только в личной жизни. Он встретил хорошую подругу и хозяйку, вдову погибшего солдата. Но, родив ему сына, женщина умерла. Похоронив ее, Михаил Иванович взял для мальчика няню, для ведения хозяйства нанял повара.

Но любимую охоту не упускал ни при каких обстоятельствах. С осени, едва первые лучи золотили высокие пики Аскольда, пробирался с Барсиком по склонам еще не освещенных распадков. К началу рабочего дня без добычи не возвращался: нес то гуся, то связку уток, то фазанов.

Бывший ресторанный повар готовил отменно, особенно жаркое из дичи. В такие дни Янковский и Бабих обязательно ужинали вместе. Так было и сегодня.

Накануне Михаил Иванович вернулся из Владивостока, куда его вызывал хозяин, и теперь готовился поделиться впечатлениями. Когда благообразный, в белоснежном фартуке, повар внес жаркое и степенно удалился, Янковский, улыбаясь, сказал:

— Знаете, Андрей Петрович, Кустер уже забрасывает удочку: хочет уговорить нас перезаключить контракт еще на три года. Понравились, видно, прибыли, которые прииск дал за последний год.

— И вы, конечно, дали согласие?

— Представьте, нет. Сказал, что подумаю. А чем дольше думаю, тем меньше склонен продолжать эту службу!

— Что так, Михаил Иванович? Разве нам здесь плохо? Хотя забот и хлопот хватает, вы здесь имеете возможность заниматься и любимым делом — экие коллекции собрали! — Бабих кивнул на плоские ящики, где под стеклом, как живые, сидели распяленные на пробковой основе необыкновенной красоты дневные и ночные бабочки. — Ваши коллекции создают вам имя!

— Все так, мой друг. Я и не мечтал стать таким заметным энтомологом и орнитологом, каким сделал меня Аскольд, спасибо ему. Но мы, Янковские, лошадники, кавалеристы. Душа болит по настоящей лошади, а ее здесь нет и сама она не народится. Я много думал и сегодня открою вам своей секрет — решил попытаться вырастить первую русскую дальневосточную лошадь!

— Как это вырастить? Есть же тут местные азиатские лошадки, и из России приводят.

— То-то и дело, что приводят. Уссурийский край испокон веков не имел своего коня, аборигены обходились собаками да оленями. Приводные маньчжурские и корейские пони именно не лошади, а лошадки, вы правильно выразились. А русские, проделав огромный изнурительный путь за тридевять земель через Сибирь или морем через Суэц, слишком трудно акклиматизируются, боятся гнуса, болот и здешнего бездорожья. Только путем многолетнего скрещивания тех и других можно получить образец, о котором я мечтаю. Вы только представьте себе, как хороший конь оживит этот край?!

— Несомненно. Но такое начинание потребует всех накопленных за эти годы средств и полной отдачи сил. Да и небезопасно устраивать такую ферму где-то в глуши, вы это прекрасно знаете.

— Отлично понимаю, Андрей Петрович, и тем не менее все равно буду добиваться своей цели. Крепко задумал и не отступлюсь, чего бы мне это ни стоило!..

Мужчины долго молчали. Потом Бабих пожелал спокойной ночи и ушел. А через три дня, сидя в том же кресле, вдруг поднял свои серые под темными бровями глаза и неожиданно сказал:

— Вы заразили меня своей идеей, три дня только об этом и думал. Надоело сидеть на острове, а там — пусть трудно и опасно — но заманчиво. Возьмите меня в компаньоны!

— Рад буду иметь такого надежного попутчика, очень рад. Только прежде всего нам нужно подыскать подходящее место. Хочу прощупать все побережье на юг от Владивостока, до самой Кореи.

— Тогда берите весной кратковременный отпуск и поезжайте. Можете быть уверены, я за всем присмотрю в ваше отсутствие. А вы уж сумеете выбрать то, что надо, я уверен.

ПОЛУОСТРОВ

Из-за свинцово-серого предрассветного моря сверкнул ослепительный луч, а следом, как огромный оранжевый апельсин, вынырнуло горячее солнце. И тотчас же клочья ночного тумана поплыли в голубую высь, осветились умытые росой по-весеннему ярко-зеленые сопки, пустынный берег Славянского залива. А на нем — одинокий всадник.

Он придержал коня, осмотрелся и по привычке долго путешествующих в одиночество вслух поделился своими впечатлениями:

— Ну, горбунок, кажется, мы добрались. Это тот самый полуостров, что так приглянулся нам с моря. Давай-ка, брат, поднимемся сейчас на эту сопку, оттуда все будет, как на карте! — Подобрал покороче повод и энергично пришпорил своего маленького коня.

Низкорослая буланая лошадка, обмахиваясь давно не стриженым хвостом, ходко пробиралась сквозь прибрежные заросли. Сопя и похрапывая, зигзагами взобралась на вершину горы и остановилась, тяжело поводя боками. Всадник спрыгнул с седла, поправил за спиной короткий карабин и поднес к глазам сильный полевой бинокль.

Горы, долины, море с островами — все вдруг двинулось навстречу, приблизилось, стало ясным и четким. И он, сдерживая дыхание, с восторгом долго рассматривал открывшуюся панораму.

Точно крепко сжатый кулак, врезался в море большой гористый полуостров. Его округлые сопки сбегали к подножью мягкими зелеными террасами, изрезанные мысами и бухтами берега то обрывались скалистыми утесами, то змеились золотистыми песчаными пляжами. И подобно ожившим морщинам на лбу великана океан размеренно катил к этим берегам бесконечные ряды длинных воли. Разбиваясь, они беспрестанно вспыхивали белой лептой прибоя.