Платит последний - Ольга Некрасова

Как государственный служащий, Бирюк-старший не мог открыто участвовать в бизнесе и, по мнению сына, бездарно откачивал деньги на зарубежные счета. Младшему Бирюку оставались гроши (опять же по его мнению): еле наскреб полмиллиона баксов на коттедж, который оказался чуть ли не самым бедным в поселке.

В общем, кем-кем, а придурком Бирюк не был. А вот неуправляемость имела место. Мало того, Бирюк свою неуправляемость холил и лелеял, поскольку она поддерживала его образ придурка. В конце концов он сам перестал различать, когда чудит нарочно, а когда потому, что не может с собой совладать.

На конкурсе в мэрии Бирюк заявлял четыре миллиона и по скромности этого запроса оказался четвертым после Ивашникова, Станюковича и фирмы «Партия». То есть победа ему ни в коем случае не светила. Бирюк решил, что это подходящий случай еще раз показать всем, какой он придурок, и сделал вид, что обиделся на Ивашникова. По логике-то, если обижаться, то на всех троих, но какая у придурка логика?! И Бирюк, остро жалея, что его не слышит задержавшийся у вице-мэра Ивашников, объявил: «Блатная народная песня «Гоп-стоп». Исполняется по заказу Коленьки Ивашникова из окружного морга!» Плохо знавшие Бирюка бизнесмены сделали вид, что ничего не слышали, хорошо знавшие переглядывались и хихикали. Они тоже не верили, что он это всерьез. А Бирюк распалялся! «Типерь аправдаваца поздна, па-асматри на неба, па-асматри на звезды, взглядом, бля, тверезым, ты видишь это все в паследний раз!»

Честно сказать, Бирюку эта песня не нравилась. Там урки убивают женщину, а он женщин любил и считал, что их всегда найдется на что употребить без кровопролития. Поэтому, распевая «Гоп-стоп», он старался представить себе, что это не женщину убивают, а Ивашникова. Ивашникова было не жалко. Мало того, перелив в себя содержимое серебряной фляжки, Бирюк почувствовал, что ненавидит Ивашникова.

За городом снег уже лег, но прогретая за лето земля помаленьку его подтапливала, и даже птицы продавливали тонкий покров, оставляя черные следы. По такому вот недолгому снегу хорошо охотиться. Ездить по нему на снегокате — дурь полная. Но Бирюк, начав валять дурака в мэрии, не мог остановиться. Ему хотелось поездить на снегокате, и Максу с Толиком, его телохранителю и водителю, нечего было возразить на законное желание босса.

База была мидовская. Когда-то Бирюка принимали здесь как сына своего отца, и он скорее воображал, чем ощущал некоторую свою второсортность. «Член семьи» это еще не «контингент», а только половинка. Теперь ветровое стекло его джипа украшали картонки с надписями «Проезд всюду», а в кармане лежало, само собой, удостоверение помощника депутата и вещь куда более редкая — жетон работника угрозыска, выданный официально. Другое дело, что на жетоне были с милицейским юмором выбиты цифры 007, как у Джеймса Бонда. Этот кусок анодированного алюминия обошелся Бирюку в десять тысяч долларов, пожертвованных на оснащение ментовки техникой.

Жетоном Бирюк помахал перед носом взявшего под козырек сержанта и, едва дождавшись, когда откроются ворота, приказал Толику гнать напрямую. Получилось не так лихо, как было задумано. Джип кидало, особенно когда въезжали на клумбы, и Бирюк не мог попасть горлышком бутылки в стакан. Пить прямо из горлышка было бы неосмотрительно. Совсем недавно Бирюку вставили выбитый именно таким образом зуб.

У ангара с техникой покачивались на воде еще не убранные на зиму катера. Выставив на газету что-то кем-то недоеденное в казенных тарелках, расслаблялись механики. Углы газеты были прижаты стаканами, а бутылку они, понятно, спрятали. Бирюк любил жучить персонал, но сейчас подумал с пониманием, что механикам больше нечего делать, кроме как пить. На катерах уже никто не катается, а опробовать снегокаты еще никому не пришло в голову. Он понял, что будет первым в сезоне, и под ложечкой приятно засосало. Бирюк просто не мог не быть первым. Он заболевал, если оказывался не первым. Был в его фирме исполнительный директор, который часто обыгрывал Бирюка в «очко», так Бирюк его уволил. Зная эту особенность Бирючьего характера, можно понять, что выигрыш Ивашникова был ему как кость в горле. Выиграть конкурс должен был он, Бирюк! А если Ивашников предложил мэрии более выгодные условия, так Ивашников и виноват. Собака на сене этот Ивашников: он, видите ли, три миллиона заявил, когда все заявляли по четыре-пять! Сам не ам и другим не дам.

— Заводи моторы, гады! — в сладостном предчувствии завопил Бирюк. — Сотня баксов самому шустрому!

Гады шустрить не спешили — набивали себе цену. Для начала заявили, что нет бензина. Бирюк приказал слить полканистры из своего джипа. Потом сказали, что ключи у старшего, а старший обедает.

— Аванти! — по-испански гаркнул Бирюк. Понятливые Макс и Толик исчезли и минут через десять привели откуда-то для верности двоих субъектов, откровенно заспанных. Один вроде бы старший по лодкам, другой старший по снегокатам или наоборот: один по снегокатам, другой по лодкам.

Субъекты заявили, что бензин есть и ключи у них имеются, но, видите ли, база не сама по себе, она принадлежит санаторию, а в санатории послеобеденный отдых — сиеста, господин хороший, катера заводить не велено, дабы не смущать покой.

— Снегокаты, — ледяным тоном поправил Бирюк. — Я приехал кататься на снегокате.

Субъекты иронически переглянулись. Если бы они работали у Бирюка, он тут же выгнал бы их за эти переглядывания. Впрочем, если бы они у него работали, то ходили бы на цирлах.

— Через полчаса будет можно, — поглядывая на сотенную, которой Бирюк размахивал, как первомайским флажком, заявил ни черта не понявший субъект по снегокатам.

Бирюку не нужно было через полчаса. Ему нужно было сейчас.

— Не через полчаса, а немедленно! — апоплексически захрипел Бирюк и от волнения стрельнул пуговицей с пальто. Пуговица была черепаховая, новую хрен достанешь. Почему-то не сразив субъектов насмерть, она покатилась по причалу и булькнулась в воду. Толкаясь задами, верные Макс и Толик бросились вылавливать.

А Бирюк добавил к стодолларовой бумажке вторую.

— Немедленно. Или никогда.

Субъекты — и который по снегокатам, и который по лодкам — дружно потянулись, баксы покорно сложили трепетные крылышки. И тут одного из субъектов черт дернул пожаловаться, в манере всех взяточников, на объективные трудности в нелегком труде.

— Вкатят нам, конечно, за это дело — в тихий час снегокат заводить, — сообщил он, бросая на портрет Франклина пылкий взгляд коллекционера живописных полотен. — Может, и прогрессивки лишат. У нас ведь, земляки, министерский санаторий, а не частная лавочка.

Протянутые за мздой руки наткнулись на Бирючий кукиш. Сам того не ведая, взяточник оскорбительно спародировал Бирюка, который и похвалялся, и, например, давал разнос охранникам за то, что лузгают семечки, универсальной фразой: «У нас тут частная фирма, а не министерство какое-нибудь».

Бирюк решительно уселся в джип. Дернувшимся было следом Максу и Толику он бросил:

— Ждать!

И умчался к санаторным корпусам, ухитряясь реветь в принципе бесшумным двигателем.

Вернулся он через час, пересел на заднее сиденье и молча кивнул Толику на место за рулем.

— Ну что, настучали директору? — схамил субъект по снегокатам.

Бирюк одарил дурака взглядом столь открытым и нежным, что посторонний человек мог бы заподозрить его в гомосексуальных наклонностях. И приказал Толику гнать.

Салон джипа выглядел как гостиница наутро после возвращения из автономки моряков-североморцев. Пока Толик, остановившись на проселке, выбрасывал в кювет порожнюю стеклотару и битые стаканы, Бирюк блевал в кустах.

— Ни грамма не оставлю, — заявил он Максу между спазмами. — С таким говнюком пришлось пить, что впрок не пойдет.

Шевеля губами, Макс капал нашатырь в бокал с лимонным соком.

Потом Бирюк разыграл сценку под названием «Любимый племяш в гостях у старой девы». Лимонный сок ему какой-то кислый, икра какая-то черная, в машине накурено, положите его на обочине и уйдите все, нет, пусть останется Макс — он, Бирюк, всегда мечтал умереть на российской дороге под российским небом, и чтоб глаза ему закрыли не наследники-спиногрызы, а старый друг; так почему бы не умереть прямо сейчас, когда совпали все условия.

С долгими уговорами Макс все же влил в него сок и скормил половину бутерброда — остатки Бирюк, изловчившись, выбил у него из руки. Толик деловито надул автомобильной помпой матрас. Бирюка уложили, и Толик, как велено, отъехал метров на пятьдесят, оставив Макса закрывать глаза покойному.

— А базу я арендовал до весны, — весело сообщил Бирюк. — Этих, который по снегокатам и который по лодкам — к чертовой матери без сохранения содержания. Своего человека поставлю, вот тебя.