Подвойский - Николай Тихонович Степанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хористы молчали. Николай открыто высказал то, что смущало и их.
— Мы же студенты! Неужели мы все пять лет будем жить на эти деньги? — спросил он.
Хористы согласились, что это невозможно.
— Коля! Отнеси их хозяйке, — попросил Подвойский.
Зверев подчеркнуто осторожно, двумя пальцами взял деньги и, брезгливо отставив руку, отнес их на хозяйскую половину.
— Жалко бросать, так хорошо петь стали, — сказал кто-то.
— А зачем бросать? — воскликнул Николай. — Наоборот… Можно набрать настоящий хор. Место для спевок в лицее есть.
И он рассказал товарищам о том, что задумал создать в лицее большой студенческий хор. Для прикрытия включить в его репертуар украинские и русские народные песни, но основные усилия сосредоточить на разучивании и исполнении революционных, рабочих песен. Помня опыт черниговских демонстраций, Подвойский решил сделать хор пропагандистом идей революции и борьбы.
Усилиями Николая и его друзей-«коммунаров» такой хор был создан. Назвали его «Хор малороссийских студентов». Николай с присущей ему энергией проводил одну спевку за другой, упорно добиваясь нужного звучания песен. Хор стал приобретать популярность. Спевки почти всегда проводились в присутствии лицеистов, приходивших послушать музыку и пение. Чаще других в зале сидел смуглый, с иссиня-черными волосами и цыганскими глазами лицеист Михаил Кедров. Он отлично разбирался в музыке. Ему нравилось пение студенческого хора, он видел, как быстро росла его исполнительская культура. Но больше всего Михаила Кедрова интересовали репертуар хора и личность его руководителя. Дело в том, что в лицее в это время работал подпольный социал-демократический кружок, направляемый членами Ярославской группы «Северного рабочего союза». «Союз» объединял марксистские группы Владимирской, Ярославской и Костромской губерний. Он занимал твердую искровскую позицию и упорно работал в пролетарской гуще. Ярославские марксисты О. А. Варенцова, А. М. Сто-пани и другие заботились и о работе среди молодежи. Проявлением этой заботы было, в частности, создание в лицее социал-демократического кружка. Его возглавлял Михаил Кедров, а другой руководитель, А. П. Доливо-Добровольский, был арестован…Вот и сегодня Кедров сидел в зале с одним из кружковцев и с наслаждением слушал пение хора. После исполнения «Марсельезы» в зале раздались аплодисменты. Было, правда, не совсем ясно, чему аплодировали: качеству исполнения, самой «Марсельезе» или дерзости исполнителей. Николай Подвойский повернулся к залу. Лицейская тужурка безупречно облегала его атлетическую фигуру. Он тряхнул русой шевелюрой и картинно отвесил поклон. В его прищуренных глазах было столько уверенности и лукавства и весь он был так хорош, что зал снова зааплодировал — теперь ему.
— Михаил, что это за Добрыня Никитич у нас появился? — спросил кружковец у Кедрова.
— Первокурсник Николай Подвойский. Я уже с ним познакомился. Из черниговских семинаристов. Начитан, независим — палец в рот не клади. Правда, не раскрывается, но чувствую, что надо с ним встретиться и поговорить.
Такая встреча состоялась. Николай сразу согласился стать членом лицейского социал-демократического кружка, хотя иллюзий в отношении его не питал. Он знал, что кружок — не академия, не университет для изучения революционной теории. В нем можно лишь сверить результаты самостоятельной учебы, обменяться мнениями. Но ему было интересно, как занимается кружок в высшем учебном заведении, он хотел примериться: годится ли он сам для работы со студентами. Однако главной причиной его безоговорочного согласия было то, что он рассчитывал через этот кружок кратчайшим путем, не теряя времени, выйти на ярославских социал-демократов.
…На очередное занятие кружка, которое проводилось в выпрошенной под каким-то благовидным предлогом аудитории, Николай пришел чуть пораньше и скромно сел в углу. Быстро собрались лицеисты — живые, задиристые, шумные. Михаил Кедров представил его. Особого интереса он не вызвал — новичок, да еще первокурсник! После недлинного и не очень вразумительного реферата сразу разгорелся спор. Замелькали, замельтешили «декларации» народников, «легальных марксистов», «экономистов». Николай невольно сравнивал уровень лицеистов с черниговскими семинаристами и учащимися, занимавшимися в его кружке. Такие же горячие, но в теории чувствуют себя свободнее — сыплют терминами и цитатами. Михаил Кедров одобрительно улыбался, лишь иногда осаживал спорщиков, чтобы не мешали друг другу. Николай для пробы подбросил в костер дискуссии несколько «полешек». Стали путаться. Он понял, что в смысле углубления знаний кружок ему мало что даст. Чтобы это понял и Михаил Кедров, Николай включился в спор, толково разъяснил ошибки некоторых лицеистов, да еще и по памяти сослался на «Капитал» Маркса и первый номер «Искры».
После занятия Кедров отвел Николая в сторону.
— Молодец! Слушай, откуда у тебя такой багаж?
Николай засмеялся и сказал, что более четырех лет изучает марксизм и два года вел такой же кружок в Чернигове.
Цыганские глаза Кедрова радостно заблестели.
— Вот здорово! Я сегодня же расскажу о тебе нашим!
На следующий день Михаил, долго петляя по городу, вел Николая на конспиративную квартиру. Встретила их подтянутая и очень строгая женщина. Одета она была аскетически просто. Разделенные на прямой пробор волосы были гладко зачесаны назад и стянуты в тугой узел. Николай, взглянув на нее, сразу почувствовал себя как перед экзаменатором. Но это было лишь в первый момент, пока он не услышал ее неожиданно мягкий голос. Она сразу стала хлопотать о чае, попутно расспрашивая Николая о родителях, об Украине, о том, что привело его в Демидовский юридический лицей. Николай незаметно освободился от скованности и стал подробно рассказывать о своей жизни в Чернигове. Лишь позже он узнал, что беседовала с ним опытная революционерка, агент «Искры» Ольга Афанасьевна Варенцова.
— …Михаил сказал, что вам уже можно поручать самостоятельную пропагандистскую работу. Как относитесь к линии «Искры»? Вы с ней знакомы? Что думаете о рабочих?
— Первый номер еще в Чернигове успел изучить. Я — за «Искру». И работу с рабочими вести готов, только вот… — Николай с сожалением вздохнул, — в Чернигове с рабочими заниматься мне не приходилось. Так что я пока представляю себе их чисто теоретически — как класс. Этого мало. Надо бы посмотреть, как работают, как живут…
— Это существенно. — Ольга Афанасьевна задумалась. — Беда небольшая. Ярославль — не Чернигов. Тут рабочих тысяч пятнадцать.
