Прекрасная тьма - Ками Гарсиа

— Представляешь, сколько девчонок я бы подцепил на этой тачке?

Я не понимал, как Лена могла водить машину кузена, предавшего всю семью. Когда я спросил ее об этом, она пожала плечами и сказала: «Ну, ему-то она больше не понадобится». Может быть, делая это, Лена думала, что наказывает Ларкина. Он был соучастником в смерти Мэйкона, и Лена никогда ему этого не простит. Машина медленно исчезала за углом, и мне тоже хотелось исчезнуть вместе с ней.

К тому времени как я добрался до кухни, на столе меня уже ждал дымящийся кофе из цикория и… неприятность. Амма расхаживала вдоль раковины с телефонной трубкой в руках, каждые две минуты она прикрывала ее рукой, чтобы дать отчет тете Кэролайн:

- Они не видели ее со вчерашнего дня, — Амма опять поднесла трубку к уху. — Сделайте тете Мерси пунша и уложите ее в постель, пока мы ее не найдем.

— Не найдем кого? — я взглянул на отца, и он пожал плечами.

Тетя Кэролайн оттащила меня от раковины и зашептала, как делают все дамы на Юге, когда им надо сообщить что-то слишком ужасное, чтобы говорить громко:

— Пышка Люсиль. Она пропала.

Пышка Люсиль была сиамской кошкой тети Мерси, которая большую часть своего времени проводила на заднем дворе будучи привязанной за шлейку к бельевой веревке. Именно так по понятиям Сестер должна была выглядеть физическая нагрузка.

- Как это случилось?

Амма опять прикрыла трубку рукой и глянула на меня, сощурив глаза и сжав челюсти — Взгляд.

— Похоже, что кто-то втемяшил твоей тетке в голову идею, что кошек необязательно привязывать, потому что они всегда возвращаются домой. Ты случайно не знаешь, кто бы это мог быть? — это был не вопрос. Мы оба знали, что я твердил об этом годами.

— Но кошки не должны сидеть на поводке, — я попытался обороняться, но было уже поздно.

Амма еще раз зыркнула на меня и повернулась к тете Кэролайн:

- Похоже, что тетя Мерси так и сидит на крыльце в ожидании, глядя на пустую шлейку, свисающую с веревки, — она опять обратилась к трубке. — Заведите ее в дом и накормите, если у нее закружится голова, сделайте ей отвар из одуванчиков.

Пока глаза Аммы совсем не превратились в щелки, я смотался из кухни. Супер. Кошка моей столетней тети пропала, а виноват в этом я. Надо позвонить Линку и узнать, не согласится ли он покружить по городу на машине и поискать Люсиль. Может быть его демо-треки напугают ее достаточно, чтобы выбраться из укрытия.

- Итан? — мой отец стоял в коридоре как раз за кухонной дверью. — Можно тебя на минуту?

Я с ужасом ждал того момента, когда он начнет извиняться за все и будет пытаться объяснить мне, почему игнорировал меня почти что целый год.

— Да, конечно, — но я не был уверен, хочу ли я слушать его объяснения. Я больше не злился. После того как я почти что потерял Лену, я понял, почему мой папа едва не сошел с ума. Я уже не мог представить свою жизнь без Лены, а мой папа любил маму больше восемнадцати лет.

Теперь мне было его жаль, но боль не ушла.

Папа провел рукой по волосам и наклонился ко мне:

- Я хочу сказать тебе, что очень сожалею, — он замолчал, глядя себе под ноги. — Я не знаю, как это случилось. Один день — я сидел там и писал, а на другой — все, что я мог делать, это думать о твоей маме… сидеть на ее стуле, вдыхать запах ее книг, представлять, как она читает у меня за спиной, — он изучал свои руки, как будто говорил сейчас с ними, а не со мной. Может, этому приему их обучают в Синих горизонтах? — Только там я чувствовал ее близость. Я не мог отпустить ее.

Он поднял голову и посмотрел на старый, покрытый штукатуркой потолок, маленькая слеза медленно скатилась по его лицу. Отец потерял любовь всей своей жизни, он потерял себя, совсем как старый, поношенный свитер теряет свою форму. Я все это видел, но ничего не делал. Может быть, стоит обвинять не только его? Я знал, что сейчас мне стоило бы улыбнуться, но не мог.

— Я понимаю, пап. Жаль, что ты ничего мне не говорил. Я тоже очень скучаю по маме. Ты ведь понимаешь это?

Он ответил не сразу.

— Я не знал, что сказать, — прошептал он.

— Все хорошо, — сказал я, не зная так ли это на самом деле, но на папином лице отразилось облегчение. Он подошел и обнял меня, на секунду сжав мою спину кулаками.

— Теперь я с тобой. Хочешь, поговорим об этом?

— Поговорим о чем?

— О том, что следует знать, когда у тебя есть девушка.

В мире не было другой темы, которую я бы захотел обсуждать меньше, чем эту:

- Пап, вовсе не обязательно…

- У меня большой опыт, знаешь ли. За совместные годы жизни я узнал пару-тройку вещей о женщинах от твоей мамы.

Я начал обдумывать план побега.

— Если ты захочешь обсудить кое-что, ну, знаешь…

Я мог бы выскользнуть в окно кабинета и протиснуться между домом и забором.

— О чувствах.

— О чем? — я чуть было не рассмеялся ему в лицо.

— Амма сказала, что Лена сейчас переживает тяжелые времена из-за смерти ее дяди. Она ведет себя необычно.

Зависает под потолком. Отказывается ходить в школу. Закрывается от меня. Лазает по водонапорным башням.

— Не, все нормально.

— Понимаешь, женщины — это другой вид.

Я кивнул, стараясь не смотреть ему в глаза. Он понятия не имел, насколько близок к истине.

— Как бы я не любил твою мать, довольно часто я не мог понять, что творится в ее голове. Взаимоотношения всегда сложны. Но ты можешь спросить меня о чем угодно.

О чем я мог спросить? Что делать, если твое сердце останавливается каждый раз, когда вы целуетесь? Как понять, когда можно, а когда нельзя читать чужие мысли? Какие ранние признаки того, что твоя девушка Призвана добром или злом?

Папа в последний раз сжал мое плечо. Я все еще пытался придумать ответ, когда он отвлекся. Он смотрел вглубь коридора, в сторону кабинета.

В коридоре висел облаченный в раму портрет Итана Картера Уэйта. Хотя я сам повесил его туда на следующий день после похорон Мэйкона, я все еще не мог привыкнуть к нему. Всю мою жизнь он был спрятан под куском ткани, это было неправильно. Итан Картер Уайт ушел с войны, в цели и идеи которой перестал верить, и отдал свою жизнь за волшебницу, в которую был влюблен.

Так что я нашел гвоздь и повесил картину — так было правильно. После этого пошел в кабинет отца и собрал листы бумаги, разбросанные по всей комнате. Я всмотрелся в каракули и кружки, которыми была испещрена бумага, — доказательства бесконечной любви моего отца к матери и боль от его невосполнимой утраты. Затем я навел там порядок и выбросил все эти листы — это тоже было правильно.

Папа, подойдя к картине, стал разглядывать ее, будто видел впервые: