Пособие для внезапно умерших - Анна Фауст

Вероника. Майские праздники

Майские праздники приближались, а мне не с кем и некуда было поехать. Пока длилась вся эта история, поклонники тихо сгинули за ненадобностью. Несчастная любовь располагает к размышлениям, и я решила рвануть куда-нибудь очень далеко, для того чтобы подумать как следует, от чего это все со мной произошло.

Я залезла в Интернет в поисках турагентства, которое отправляет страждущих в Непал или откуда там еще горы растут. Нигде – ничего, весь Тибет заказан на полгода вперед. Поздно я спохватилась. И тут в одном диковинном месте, у которого, судя по всему, даже лицензии туроператорской нет, «Свободный ветер» называется, мне и говорят, что одна вакансия только что освободилось, но на нее уже 3 претендента. До того это было похоже на дешевую разводку, что я сразу начала возмущаться. «Аукцион, – говорю, – мы устраивать не будем. А если место окончательно освободится, то вот вам мой мобильный, звоните, дорогие».

Через два дня действительно перезванивают со словами: «Место ваше, только вначале денег занесите». От этого сразу повеяло чем-то таким родным, наивным и хамским, что я была полностью обезоружена.

«А у нас завтра как раз собрание группы будет – приходите», – сказал человек на том конце провода и поспешил отключиться, видимо, чтобы я не передумала.

На следующий день я конечно же опоздала на их собрание. Пробки. Прихожу в офис «Свободного ветра», отдаю деньги и паспорт, а они переводят взгляд с документов на меня и обратно на документы, и челюсти у них отвисают.

«Как это, – говорят они, – у нас уже в группе есть человек с такой фамилией. Недавно от нас в Чили ездил. Это родственник ваш?»

Боже мой, тут я понимаю, что попала как раз в ту самую фирму, которая возит мою любовь по разным уголкам планеты. Это он вместе с моим однофамильцем в Чили ездил в одной группе.

«Так, – говорю, – а Вадим Покровский, случайно, на Тибет не едет с нами?»

«А как же, едет обязательно, – радостно отвечают они. – А вы что, с ним знакомы? Он у нас – почетный клиент».

Я, с одной-то стороны, конечно, рада до соплей, что вместе с Вадькой поедем, а с другой – возникает у меня такое странное ощущение обреченности. Третий голос. Я понимаю, что так не бывает, мистика… И мне начинает казаться, что решения не я сама принимаю, а кто-то за меня… Как будто меня ведут и нет возможности соскочить, выплыть из потока заранее организованных событий…

А впрочем, зачем так сильно нервничать? Только дураки считают, что в жизни бывают случайности. Вот и я раньше тоже так думала. Та самая сосулька, которая дожидается хорошего человека, никогда, однако, не дотянется до человека благоразумного, сторонящегося ранней весной домов с их ненадежными крышами и карнизами и поэтому жмущегося к краешку тротуара. Его, наоборот, заденет зеркалом троллейбус, после чего он, поскользнувшись, попадет под колеса не успевшей затормозить «газели». Но если «газель» все же затормозит вовремя, то ничто не помешает нашему лоховатому герою вслед за тем съесть на улице пирожок с хрустящей корочкой. Ну а что бывает с теми, кто ест на улице пирожки немытыми руками, вас мама предупреждала? Меня тоже. И ведь была права.

Но почему, почему все это так происходит? Почему женщина, спасшаяся из разрушенного небоскреба 11 сентября, погибла совсем скоро в рухнувшем авиалайнере, а другая женщина, опоздавшая на этот самолет, через неделю погибла в автокатастрофе, и все удивились и на какое-то время, может быть, даже испугались, а потом снова забыли. Что сделали эти женщины такого, почему им было не спастись? А я что кому плохого сделала? Почему мы боимся додумать дальше и останавливаемся на том, что от судеб защиты нет или что Аннушка уже разлила масло?

Надо заканчивать с такими длинными внутренними монологами.

«Ладно, – говорю, – ведите меня на собрание».

Вхожу. Ну и угадайте, рядом с кем осталось единственное свободное местечко? Правильно!

Чаран Гхош

Когда Чаран почувствовал, что силы к нему вернулись, он вновь простерся на холодной каменистой насыпи. Странное видение… Какое оно имеет к нему отношение? Еще шаг, и еще раз его распластанное тело прижалось к камням. Еще, еще… Его хватило на полтора часа. Он понял, что не может подняться. Солнце стояло уже высоко. Немного потеплело. Очертания гор стали резче. Чаран завернулся в спальник и лег на спину. Он знал, что будет тяжело, но чтобы так. Однако то, ради чего он приехал сюда, было по-прежнему слишком важно. С этим нельзя было дальше жить. И, значит, он завершит кору. На этой мысли его собственное сознание оставило его, он опять провалился в забытье. На этот раз он отождествился с этой девочкой гораздо сильнее, чем в прошлый. Чаран исчез. Осталась только она.

Абсолютно незнакомый мир и слова, значения которых он не всегда понимал. Поток чужого сознания захлестнул его и понес. Он снова почувствовал, что ему, то есть ей, – лет двенадцать…

Мне лет двенадцать… после школы мы идем в соседние дома собирать макулатуру («Что такое макулатура?» – успел включиться внутренний голос, но тут же Чаран понял, что это старая ненужная бумага, годная к дальнейшей переработке.). Звоним в квартиры, нам иногда открывают и дают связки старых газет и журналов. Мы радостно тащим все это на школьный двор. Наша бумажная куча растет. Она уже гораздо выше, чем у параллельного класса. Мне везет. Мне достаются квартиры с большими запасами старой бумаги. Дети замечают это, и все хотят собирать макулатуру со мной в паре. Когда мы заканчиваем, довольные, кто-то предлагает пойти на соседний чердак, посидеть. Почему-то этот чердак не заперт, и мы там иногда собираемся. Он совершенно сказочный, впрочем, как и многие чердаки на свете. Там уютно и непривычно, пахнет пылью. Нас туда тянет как магнитом.

Но сегодня всем уже пора по домам, и мы идем туда вдвоем с Анной, крупной усатой девочкой, записной отличницей. Мы открываем дверь на чердак, но там уже сидит большая компания мальчишек из параллельного класса. Удивительно, но я вижу их лица и всех их узнаю. Они как-то странно смотрят на меня, и я понимаю, что затевается что-то недоброе. Анна исчезает, и я остаюсь одна. «Это она?» – спрашивает кто-то. «Да», – отвечают ему. Они обступают меня, и кто-то что-то говорит про макулатуру, про соревнование, которое они из-за меня проиграли.

Мне страшно и сладко, на мне узкие брюки, которые врезаются мне в промежность, и это ощущение, болезненное и сладостное одновременно, на время отвлекает меня от угрозы, исходящей от мальчишек. А кольцо вокруг меня неуклонно сужается. Нити напряжения между нами становятся практически осязаемыми. У меня мелькает мысль: «Неужели они меня будут бить?»