Завтра война! Вооруженные силы и военная реформа в России - Коллектив авторов

Таким образом, «войны нового типа» в исполнении США характеризуются многообразием форм и способов развязывания вооруженного конфликта, приоритетом систем разведки, управления и высокоточного поражения, использующих преимущества в получении, обработке и реализации полученных данных в реальном масштабе времени, высокоманевренным, вплоть до бесконтактного, ведением боевых действий на всю глубину фронта, а также «вертикальностью» – перемещением в воздушное и космическое пространство.

При этом США стремятся максимально исключить применение своими противниками ядерного оружия и других видов оружия массового поражения, поскольку демографический порог «неприемлемого ущерба» для их вооруженных сил чрезвычайно низок и исчисляется на уровне от десятков тысяч (в случае «локальной войны») до миллиона (в случае «большой войны») человек.

Не следует забывать, что сегодня собственно военные угрозы представляют собой всего лишь часть общего спектра угроз национальной безопасности страны и связаны с прямым либо опосредованным применением военной силы.

Трансформация глобальной геостратегической ситуации пока не привела к приоритету невоенных методов разрешения межгосударственных противоречий. Изменилось лишь соотношение вероятных масштабов будущих войн, форм и методов ведения вооруженной борьбы, характеристик оружия и военной техники. При этом военная сила, как и прежде, остается главным аргументом мировой политики.

Угроза глобальной ракетно-ядерной войны, доминировавшая в эпоху недавнего открытого противостояния двух мировых социально-экономических систем и блоков – СССР и США, ОВД и НАТО, в целом ослабла. Определенные угрозы подобного формата гипотетически исходят и от других ядерных стран: КНР, Израиля, мусульманских государств, прежде всего Пакистана и некоторых других. Но реальная угроза массированного ракетно-ядерного удара по территории России на ближайшие десятилетия сохранится лишь со стороны США и их союзников. При этом вероятность такой войны на данном этапе можно считать минимальной в силу сохранения Россией своего стратегического ядерного потенциала и потенциала гарантированного нанесения ответного ракетно-ядерного удара. Всё это делает ядерное оружие потенциалом «последнего аргумента» и объектом непрерывного военно-технического соревнования сверхдержав в попытках нейтрализовать этот силовой фактор. В то же время в локальных и местных войнах тактическое оружие приобретает новый приоритет. В последние десятилетие США и страны НАТО активно разрабатывают концепцию обезоруживающего неядерного удара по системам управления и стратегическим ядерным силам России такой силы и масштаба, который полностью исключал бы возможность какого-либо ответного применения российского ядерного оружия с нанесением США «неприемлемого ущерба».

За последние годы наивысший приоритет в программах военного строительства США получили именно те системы ударных вооружений, которые отличаются высокой точностью, трудностью для обнаружения и повышенной дальностью. К таким системам, в частности, относят крылатые ракеты морского и воздушного базирования (для нанесения ударов с рубежей, недоступных для средств обороны противника), самолёты, выполненные по технологии «стелс» (стратегические и тактические), беспилотные средства поражения (прежде всего для ударов по РЛС и космическим аппаратам воздушно-космической обороны), разведывательно-ударные комплексы (для поражения групповых бронетанковых, а также точечных высокозащищенных целей в глубине обороны противостоящей стороны). Новым этапом в развитии этих средств стали активные работы в области гиперзвуковых средств доставки, что к уже упомянутым качествам ВТО добавляет ещё одно важнейшее для воздействия по ядерному потенциалу России качество – минимальное подлётное время. Постановка таких систем на вооружение фактически вернёт национальную безопасность России в положение 80-х годов XX века, когда в Европе были развёрнуты ракеты средней дальности, и время реагирования на военную угрозу ужалось до 8–10 минут.

Западные аналитики подчеркивают ориентацию указанных систем прежде всего на неядерный конфликт. При этом отмечают, что, в силу своей высокой эффективности, сочетания большой мощности, точности и скрытности, действующие и перспективные обычные вооружения, будут способны решить практически все боевые задачи, включая и стратегические. Показательно, что в ходе российско-американских переговоров по разоружению подобные системы специально не ограничиваются, а крылатые ракеты морского базирования большой дальности американская сторона последовательно и с особой настойчивостью вообще исключает из предмета каких-либо переговоров.

Таким образом, налицо явное стремление США к приобретению возможности обезоруживающего неядерного удара по стратегическим ядерным силам России.

Также показательно, что неоднократные в течение последних 20 лет попытки России выстроить союзнические отношения с США и НАТО заканчивались ничем. Нашей стране в ответ всегда давали понять, что в структуре НАТО для неё места нет. Максимум, чего удалось добиться российской дипломатии, – это создать комиссию Россия – НАТО, которая является не более чем совещательно-дискуссионным органом. Единственный путь в НАТО, который предлагается России, – это полный отказ от суверенной внешней политики, масштабное разоружение и встраивание в блок в качестве государства-«неофита», наряду с Хорватией, Латвией и т. д. При этом вооружённые силы НАТО неоднократно использовались для нанесения военного поражения странам, с которыми у России были выстроены партнёрские отношения, что явно свидетельствует о нежелании руководства блока НАТО всерьёз учитывать национальные интересы России или её позицию в ходе принятия своих решений.

Военная угроза со стороны НАТО еще не является угрозой «завтрашнего дня», но вероятность её резко возрастает в условиях обострения глобального системного кризиса и нарастающей борьбы между «центрами силы» за ресурсы и рынки, что уже сегодня требует принятия эффективных мер по противодействию такой угрозе.

В отличие от глобальной ядерной угрозы, резко возросли военные угрозы локальных, региональных масштабов. Многосторонние конфликты разной степени интенсивности сегодня разгораются на Ближнем и Среднем Востоке (Израиль, арабские страны Северной Африки, Сирия, Ирак, Афганистан, Иран), в недавнем прошлом – на Юге Европы (Югославия и постюгославские страны), непростая обстановка складывается в Южной Азии (Индия – Пакистан) и ряде других регионов современного мира. Ограниченные региональные войны, очевидно, останутся в обозримом будущем наиболее распространенной формой межгосударственных вооруженных конфликтов. Для России самыми оформленными угрозами такого рода являются претензии Японии на Южные Курильские острова, а также непризнание Грузией итогов конфликта 2008 года в Южной Осетии.

Кроме того, как уже отмечалось выше, одной из самых актуальных угроз для безопасности России является усиление экспансии салафитского (ваххабитского) проекта в «национальные» субъекты Федерации на Северном Кавказе и в Поволжье, а также угроза вторжения исламских радикалов из Афганистана в республики Средней Азии. Данный проект ставит своей целью не только вычленение из состава России «мусульманских» регионов, создание там исламских «амиратов» с «зачисткой» немусульманского населения. Накопившиеся в этих регионах многолетние проблемы: тотальная коррупция, клановость, деградация образования и социальной сферы в целом, имущественное неравенство, неразвитость производящих секторов экономики и безработица – стали питательной средой для политических сил экстремистского толка. После всплеска их активности в 90-е годы, новому руководству страны в начале 2000-х удалось сбить «ваххабитскую волну», но за последние три года приходится констатировать новое и скачкообразное усиление активности экстремистских движений и организаций под флагом ваххабизма, который подается как «исламский социализм». Неприятной новостью для структур федеральной власти стало появление экстремистских бандформирований на территории ранее стабильных «исламских» регионов страны: Татарстана, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии. Не в последнюю очередь это связано с тем, что салафитские центры Катара и Саудовской Аравии, в ходе «арабской весны» в Судане, Египте и Ливии отработав технологии свержения неугодных режимов, теперь решили, что вполне могут повторить подобные «революции» на территории России, а потому многократно увеличили финансирование экстремистским силам. Кроме того, идёт массовая переброска «высвободившихся» после Ливии и Египта боевиков, накопление оружия, взятие под контроль местных органов власти и захват духовных центров. Всё это позволяет сделать вывод о неизбежности эскалации террористической активности в регионе, вплоть до перерастания её в вооружённый мятеж и диверсионную войну.