Александр Великий - Пол Догерти

Другие авторы более осторожны. Аристотель в своей «Политике», рассуждая о правителях, которых убили скорее по личным, нежели политическим причинам, утверждает, что Павсаний был убийцей-одиночкой. «Павсаний, – пишет он, – напал на Филиппа, потому что тот позволил Атталу и его друзьям оскорбить его». Превосходный философ не предлагает другой версии опять же по причине пристрастности. Александр был его учеником, студентом. Он говорил когда-то, что Аристотель для него больше отец, чем Филипп. К тому же у Аристотеля хватало проницательности, чтобы понять: делая выбор между жизнью и смертью, лучше пойти на компромисс. А потому философ и заявил: смерть Филиппа – дело рук одного человека и никакой ответственности за нее Александр не несет. Заключение Аристотеля весьма значительно еще и из-за слухов, которые ходили по Вавилону шестнадцать лет спустя. Согласно им, великий философ и бывший царский учитель Аристотель был замешан в этом убийстве. (См. гл. 4.)

Диодор Сицилийский также описывает Павсания как одинокого, погруженного в свои мысли человека, вынашивающего план мести. «И не только тому, кто причинил ему зло, но также и тому, кто отказался за него отомстить». Тем не менее он делает довольно неожиданное замечание о том, что на цареубийство Павсания натравил софист Гермократ. Павсаний спросил его: «Как можно достигнуть величайшей славы?» Гермократ ответил: «Убей того, кто совершил величайшее».

Плутарх, однако, идет дальше и делает причастной к убийству Олимпиаду: «Это она подговорила и побудила к действию разъяренного молодого человека». Юстин, не столь надежный источник, повторяет это утверждение:

На это действие Павсания спровоцировала Олимпиада ‹…› она испытывала не менее горькие чувства из-за развода и женитьбы Филиппа на Клеопатре, чем Павсаний от нанесенного ему оскорбления ‹…› нет никакого сомнения, что это она приготовила лошадей для того, чтобы убийца мог скрыться с места преступления.

Юстин подробно затем описывает, как после убийства Филиппа Олимпиада поспешила в Македонию, чтобы выказать уважение распятому на кресте трупу убийцы, вместо того чтобы оказать почести бывшему супругу.

В ту же ночь она [Олимпиада] приехала и возложила на голову висевшего на кресте Павсания золотой венок. Такого поступка – пока жив был ее сын – никто, кроме нее, совершить бы не осмелился. Несколько дней спустя, когда тело убийцы было снято, она сожгла его на останках своего мужа и уложила его в одну с ним могилу. Она распорядилась также ежегодно приносить жертвоприношения духу Павсания ‹…› и, наконец, кинжал, которым убит был царь, посвятила Аполлону, назвавшись при этом своим прежним именем Миртала. Все эти поступки были совершены публично, так чтобы все знали, от кого они исходят.

В последнем утверждении Юстина есть ядовитый намек. Если Олимпиада боялась, что поступки эти припишут не ей, то, стало быть, тем самым она выгораживала кого-то другого – кого же, как не возлюбленного сына Александра? Другие авторитетные лица в этом отношении настроены не столь категорично. Хотя Плутарх и обвиняет Олимпиаду, он добавляет: «Часть вины за содеянное ложится и на Александра». Плутарх рассказывает довольно любопытную историю о том, как Павсаний обратился к Александру за помощью. Царевич выслушал строки из Еврипида, в которых Медея угрожала «всем отомстить – отцу, невесте, жениху». Стих относится к той части трагедии, где Креонт очень беспокоится о том, что может сделать Медея ему, его дочери и зятю, после того как ее отверг и унизил муж. Персонажи пьесы могли быть аналогами живых людей – Аттала, его племянницы Клеопатры и Филиппа. Медея, конечно же, ассоциировалась с Олимпиадой. Все трое – Аттал, Клеопатрам Филипп – умерли в один и тот же год. Плутарх добавляет также, «что между Павсанием и семейством Аттала существовала глубокая неприязнь». Нет сомнений, Плутарх, поклонник Александра, попытался сгладить сказанные им же самим слова о том, как новый царь «постарался отследить и наказать заговорщиков». Юстин, однако, заявляет, что именно Александр побудил Павсания к этому «страшному преступлению».

Естественно, что вопрос об участии Александра в убийстве отца является предметом горячей дискуссии историков. Я считаю, что Александр в лучшем случае был пассивным свидетелем преступления, а в худшем – активным его участником и даже, возможно, организатором убийства собственного отца.

• Большинство источников высказываются в пользу Александра. Арриан был страстным его почитателем, и он основывался на ныне утерянной информации от огромного числа источников о Птолемее, сыне Лага. Птолемей был приятелем Александра, будущим полководцем и основателем новой династии в Египте. Он забрал тело умершего Александра, чтобы похоронить его в Египте. Тем самым он заявлял о своей дружбе с покойным и одновременно давал понять, что он отныне законный наследник Александра в Египте (см. гл. 8). Птолемей никак не мог назвать Александра отцеубийцей. Помимо того, к моменту смерти Филиппа Птолемей входил в близкое окружение Александра, и если бы вдруг начали подозревать наследника, то лишилось бы доверия и все его окружение. Птолемей, как будет видно из дальнейшего повествования, сыграл особенную роль в смерти Филиппа. Возможно, тогда он проявил истинно дружеские чувства к Александру: ходили слухи, что убитый царь был его отцом. Пристрастный Аристотель тоже не осмелился бы бросить тень на имя Александра. Диодор Сицилийский тоже проявил сдержанность: отсутствие реальной дискуссии или анализа смерти Филиппа в его работе заставляет задуматься. Другие авторы защищают Александра не столь рьяно. Плутарх лишь подозревает его в соучастии, зато Юстин твердо в нем убежден.

• Заявление Плутарха о том, что Александр выследил всех заговорщиков, кто был повинен в смерти отца, не вполне соответствует истине. Александр скор был на обвинения других людей, в том числе Демосфена и даже царя Персии Дария. Абсолютно верно то, что некоторые македонские аристократы, принадлежавшие к соперничавшему клану (дому Аэропа), были казнены, а прах их высыпали на могилу Филиппа, однако и в этом случае удаление потенциальных соперников было на руку Александру: он скорее защищал себя, нежели мстил за отца. Источники не указывают никаких свидетельств о том, что Павсанием руководила какая-то группировка или фракция македонского двора. Арриан мельком замечает об устранении возможных соперников.

• Раскопки, произведенные на могиле Филиппа в Вергине, показывают: царю устроили пышные похороны как национальному герою. Позднее Александр серьезно намеревался обожествить Филиппа. Было это скорее попыткой откупиться, нежели чем-то еще. Мертвого Филиппа можно было славить, потому что мертвый Филипп проблем не создавал. Историки, не согласные с моим тезисом, отмечали, что в 331 году до н. э. Александр совершал долгий и опасный поход через пески Ливии к храму Амона-Ра. Он спросил у оракула, живы ли еще убийцы его отца. Шестисотмильное паломничество Александра к святилищу (оракул которого славился наряду с Дельфийским) являлось смесью фактических событий и пропаганды. Амон-Ра был божеством, обладавшим всеми характеристиками греческого Зевса и египетского Ра. Причиной паломничества, свершившегося после покорения Египта армией Александра и перед грядущим столкновением с Дарием, был потос – непреодолимое стремление утвердить свою божественную власть и завершить путь Геркулеса и Персея. Александр не отвергал Филиппа, но, подобно другим великим героям, обнаруживал двойную природу своего происхождения, при этом его смертный отец исполнил подчиненную роль, посеяв божественное семя в лоно матери. В таком контексте следует рассматривать вопрос об отношении Александра ко все еще живым убийцам отца. И такой подход представляется примечательным: ведь Олимпиада наверняка принимала участие в подготовке убийства мужа. К тому моменту она была жива и здорова, и ее присутствие явственно ощущалось в Македонии. Историки ухватились за вопрос Александра как за доказательство не только полной его невиновности, но и незнания о том, кто готовил убийство отца. Тем не менее можно предложить более жесткий вариант его обвинения. Во время походов в Персию вера Александра в собственное божественное происхождение становилась все крепче, и в этой мысли его укрепляли выдающиеся военные успехи. Влияние Олимпиады на умонастроения юного Александра оказалось определяющим. Она говорила сыну «правду» о его происхождении незадолго до его похода в Азию, а победы Александра, казалось бы, неопровержимо подтверждали ее правоту. Одной из причин его паломничества к оракулу было желание задать вопрос о родстве с Амоном, почитаемом эллинами египетским богом, которому Филипп принес жертвоприношение, еще когда он шпионил за женой и спрашивал совета у Дельфийского оракула. Вопрос, который Александр задал оракулу, может иметь три варианта подтекста. Первый: живы ли до сих пор убийцы моего отца? Так можно было проверить правдивость оракула, ведь он должен был видеть вес насквозь: знать прошлое и предсказывать будущее. Во-вторых, вопрос этот можно было рассматривать как своего рода признание в том, что Александр, хотя и не был активным участником убийства отца, но все же искал себе оправдания в том, что позволил этому убийству совершиться. В-третьих, Александр впал в некую ментальную казуистику, пытаясь освободить себя от какой-либо вины в смерти отца. То есть если отцом его был Амон, то Александр не виновен в отцеубиистве, потому что Филипп ему человек посторонний. Ответ оракула был столь же изворотливым: отец Александра не из числа смертных, а потому как же он мог умереть? Имеются сведения, что Александр перефразировал свой вопрос: не избегли наказания кто-либо из убийц его отца? Ответ, такой же двусмысленный, должен был порадовать и освободить Александра: Филипп отомщен полностью. Всю жизнь преследовала Александра память об отце, в каждом кризисе (Филота, Черный Клит, мятеж македонян в Описе) Александр не подражал Филиппу, но его постоянно сравнивали с отцом, и он на это ярос! Но реагировал. Это обстоятельство наводит на подозрение, что многие втайне считали истинным убийцей Филиппа его сына. На такое обвинение Александр не мог отвечать публично, а потому и отвечал намеками: рассказывал, например, в подробностях о посещении оракула.