Преследование - Юрий Константинов

— Так, — отозвался Кроули. — В принципе. Но в любом правиле могут быть исключения. Тем более, когда существуют люди, которые вообще плевать хотели на всякие правила. Думаю, это дело рук парней из тайной полиции. Только они вправе корректировать программу в особых случаях — для каких-то своих целей или по указанию свыше. Видимо, то, чем занимается этот твой Сторн, не нуждается в особой рекламе?

— Похоже.

— Я пытался навести кое-какие справки через личную агентурную сеть. Удалось выяснить очень мало. Несколько лет назад он развелся с женой. Катрин Бакст, тридцать пять лет. Адрес диктовать?

— Диктуй, — сказала Элен Кроули. — А что, у Сторна из родственников больше никого?

— Один как перст. И никаких контактов. Вернее, почти никаких. Изредка он навещает приятеля по университету. Его фамилия Глаух.

— Тот самый, знаменитый биолог?

— Тот самый. Ну, и еще такая деталь: в последнее время Макс Сторн начал наведываться в секс-кварталы, причем выбирает самые фешенебельные заведения. Судя по тому, что раньше он себе такого не позволял, у Сторна завелись деньжата. И немалые.

— А точнее?

— Чтобы это узнать, нужно специальное разрешение. Я не собираюсь его добывать.

— Почему?

Виктор Кроули вздохнул.

— Могу дать тебе хороший совет, девочка. Оставь этого парня в покое. Не наводи справок, не прилипай к нему. Это опасное дело. Боюсь, ты не представляешь, насколько опасное…

— Есть какие-нибудь факты? — осторожно поинтересовалась журналистка.

— Факты… — презрительно хмыкнул полицейский. — Когда работаешь в службе надзора столько, сколько я, начинаешь ощущать опасность кожей. — Он красноречиво похлопал себя по затылку. — Это трудно объяснить. Обрывки случайно услышанных фраз, сопоставление разрозненных деталей, интуиция, наконец… Все это позволяет строить лишь предположения, но я еще ни разу не ошибся, заметь.

— Понимаю.

— Ничего ты не понимаешь. За этим парнем стоит что-то страшное. Есть такие люди — айсберги, на поверхности только краешек, к ним даже приближаться опасно. Если досье на человека выведено из компьютера, он не по зубам даже полиции, что бы ни совершил. Здесь какая-то очень крупная игра. Подумай об этом.

— Подумаю, — отозвалась Элен Кроули. Полицейский помолчал, пристально глядя на нее, потом произнес:

— Похоже, я не убедил тебя. А жаль! — и отключил аппарат.

— Человек-айсберг..! — тихо повторила Элен Кроули.

Глава пятая

Сергей Градов: приказ из трех фраз

Не слишком веселое занятие — быть тенью пожилого человека. Я начинаю сочувствовать парням из СБЦ, которые годами вынуждены заниматься тем, на что я убил без малого месяц. Они действуют достаточно осмотрительно, их наблюдение за стариком можно определить лишь по некоторым косвенным признакам, заметным только глазу профессионала.

За это время в меня несколько раз стреляли. К счастью, эти выстрелы грозят всего лишь легкой мигренью. Мальчишки в куртках рекламных агентств высматривают прохожих, которые выглядят посостоятельнее и выпускают в их сторону из специального распылителя множество крохотных бесцветных шариков. Их называют «поющими клопами». Миниатюрные устройства впиваются в складки одежды, прячутся в волосах, затаиваются где-нибудь в обивке машины, чтобы в урочный час оказаться неподалеку от вашего уха и пропищать тонко, но вполне отчетливо нечто вроде: «Покупайте таблетки концентрированного спиртного «Алко». «Алко» — это то, что наши пра-пра-прадеды называли виски, только гораздо, гораздо лучше». Избавиться от «поющего клопа» чрезвычайно трудно, он проворно выскальзывает и умело маскируется. Можно, правда, применить специальное средство «антирекламин», но оно не каждому по карману.

В мегалополисе любят стрелять. Стреляют в объемные изображения животных на так называемых «гала-сафари», в очень точные подобия людей, чьи роли исполняют специальные роботы, и в людей настоящих. К убийствам здесь привыкли и считают их скорее несчастным случаем, нежели преступлением. Такая точка зрения, как ни парадоксально, отчасти оправдана, поскольку большинство преступлений остается нераскрытым: мегалополис кишит бандами — крупными и помельче.

Впрочем, если постоянно быть начеку, вести себя осторожно, не показываться в пользующихся дурной славой кварталах, вероятность подвергнуться нападению можно свести к минимуму. Мой подопечный, судя по всему, не отличается склонностью к излишнему риску.

Наши сотрудники не замечают в поведении седовласого ничего подозрительного, однако меня это не успокаивает. Люди, годами ведущие слежку, поневоле привыкают к объекту и способны упустить в его поведении нечто существенное.

И хотя есть веские основания информировать руководство СБЦ о том, что с Изгоем все в порядке, я не тороплюсь. А удерживают меня несколько мутноватые, почти неразличимые пятнышки на зеркально блестящей поверхности той идиллической картинки, которую ежедневно преподносит нам старик. Возможно, это плоды излишнего, мудрствования, но они не дают поверить окончательно в подлинность оригинала. Что же беспокоит мою требовательную совесть сыщика?

Иногда, в ожидании обеда, старик рисует чертиков на белоснежной салфетке, выводит какие-то замысловатые знаки. Словом, занимается той самой чепухой, которую проделывают тысячи людей, не знающих, как убить время. Разве что другие не рвут затем салфетки на мелкие клочки, подобно седовласому джентльмену. Впрочем, у каждого свои причуды. В иной ситуации я не обратил бы на это внимания. Но сейчас любая деталь в поведении подопечного может стать ключом к разгадке сложного психологического ребуса из области эволюции его характера. А посему мне приходится подбирать жалкие клочки мусора и воссоздавать из хаоса необычной мозаики нечто цельное.

Выяснилось, что почтенный джентльмен корябает на салфетке одну-единственную фразу, смысл которой наводит на размышления о далеко не безоблачном состоянии его духа. «К чертям собачим! К чертям собачим! К чертям собачим!» — вот что выводит он с упрямым, постоянством.

Я запрашиваю в СБЦ образец почерка Изгоя и вскоре получаю ответ, что такового не имеется. Молодой человек с волевым взором питал отвращение к любому виду эпистолярного творчества. Можно допустить, что за многие годы, в течение которых он превращался в седовласого джентльмена, привычки могли измениться. Однако почему моему подопечному так не хочется, чтобы другие знали, как опостылела ему эта сытая, размеренная жизнь?