Запретная стена - Серж Брюссоло

Глава 8

Нат долго стоял, глядя на свой родной край. Именно здесь он появился на свет, среди руин некогда славного города, построенного в давние времена властителями равнины. Здесь не было ни бараков, ни торфяных хижин — только богатые виллы, дворцы и нарядные храмы, сплошь узорные балконы, поддерживаемые кариатидами, фронтоны с колоннадами и, само собой, величественная главная площадь в обрамлении дивных статуй. От этих зданий веяло богатством, властью и престижем. Проклятие уничтожило все это великолепие. Что же осталось сегодня от этой воплощенной мечты, возведенной горсткой богачей? Жалкая кучка облезлых домишек, прилепившихся к маленькому холмику, затерянному среди грязевой равнины. Слепые, осыпающиеся, заляпанные птичьим пометом фасады, все в щербинах от каменных ливней.

С самого утра Нат бродил среди этих развалин в безнадежных попытках устроиться хоть на какую-нибудь работу — шатался от лавки к лавке, предлагая себя в качестве рабочей силы. Но до сих пор натыкался только на отказы.

Он упрямо обходил одну улицу за другой, не обращая внимания на щебнистую морось, от которой его лицо сплошь покрылось мелкими ссадинами.

Город ничуть не изменился. Разве что сторожевая башня, на которой служил его отец, погрузилась в землю еще на метр или два под действием силы тяжести.

Прошло уже пять часов с той минуты, как Нат сошел на берег, оставив канонерку продолжать путь на север без него. Растерявшись от внезапного одиночества, он шагал наугад, глазея по сторонам. Никто его не узнавал. Вернее, так: никто не проявлял к нему ни малейшего интереса. По правде сказать, какое-то оживление в городе наступало лишь к вечеру, когда рыбаки и охотники возвращались с промысла, нагруженные добычей, усталые и заляпанные грязью. Тогда над торфяными лачугами взвивались дымки очагов, распространяя аппетитные запахи жареного и печеного мяса.

На самом верху холма, среди жалких развалин некогда роскошного квартала, проживали наиболее влиятельные семейства горожан. Остальное население теснилось в немногочисленных домах, крепко укоренившихся в земле. И все же мало кто селился выше третьего этажа: из-за силы тяжести лестницами пользовались неохотно, и тот, кому приходилось забираться на пятый, рисковал свалиться на месте с сердечным приступом.

Нат снова и снова возвращался к одной и той же мысли: какие причины побудили его вернуться в этот город, где его никто не ждал? Ему вдруг пришло в голову, что куда разумнее было бы остаться на борту канонерки вместе с Небом Орном.

Когда он уже собирался в очередной раз поинтересоваться насчет работы, на этот раз в кузнице, к нему приблизилась кучка одетых в лохмотья юнцов. Узнать их не составило труда. Выходит, они так и продолжали безобразничать на улицах! Их предводителя звали Жосс. Это был опасный, неприятный тип с бледной кожей; почему-то он пользовался большим влиянием среди своих прихвостней, хотя намного уступал им в физической силе. Ната всегда удивляло, почему Жосса так почитали в его шайке. Он отличался нездоровой жестокостью, и каждое его слово буквально истекало нечистотами. Приблизившись, Жосс уселся на пятки: на Алмоа тратить силы на то, чтобы держаться на ногах, могли только обладатели крепкой мускулатуры.

— Значит, ящеры тебя не схарчили? — спросил он негромким, без всякого выражения голосом. — Наверное, тебе просто не хватило смелости хоть раз к ним приблизиться…

Шайка за его спиной захихикала в полумраке.

— Моряки, которые время от времени заходят в наш порт, рассказывали, что ты снюхался с какой-то Мягкоголовой, — продолжал Жосс. — С дикаркой, которая бегает на четвереньках… Говорят, ты даже прижил с ней детеныша? Щенка, который только тявкать умел? Гав! Гав! Ты вроде даже построил ему конуру, и он служил тебе сторожевой собачкой. Верно, да? А зачем ты сюда явился? Есть наш хлеб? Тискать наших девчонок? Или хочешь и сам наняться к кому-нибудь сторожевой собакой? Ты хоть лаять-то умеешь?

Нат знал, что Жосс нарочно пытается спровоцировать скандал, чтобы получить основание вышвырнуть его из города. Поэтому он решил не попадаться в ловушку и, пожав плечами, под глумливый хохот оборванцев вошел в кузницу.

— Правильно, беги! — сплюнул Жосс. — Возвращайся к своим Мягкоголовым, пока мы тобой не занялись. Тебе здесь больше нечего делать! Это уже не твой дом! Ты предал свою расу!

Но Нат уже подходил к наковальне, на которой хозяин кузницы отбивал раскаленный докрасна брусок стали, рассчитывая выковать из него меч. Юноша в очередной раз предпринял попытку выговорить себе рабочее место, старательно маскируя усталость и тоску под деланой оживленностью.

Ремесленник оглядел его с ног до головы лишенным всякого интереса взглядом.

— Бедняга, — пробурчал он. — Я ведь тебя знаю. Не стану врать: здесь тебе нигде работы не найти. Тебя не любят и заставят заплатить сполна за твое бегство. Людям не понравилось, что ты оставил родной остров и отправился искать счастья в чужих краях. У нас, знаешь ли, так не делается. Если не хочешь умереть от голода, у тебя есть только один выход: отправляйся в погребальную пещеру и поступи на работу к Барнабасу.

Нат ощутил, как все его внутренности сжались. Барнабасом звали единственного в Сольтерре похоронных дел мастера, управляющего подземным кладбищем. Его именем стращали уже не одно поколение городских детишек, которым нередко приходилось слышать: «Будешь плохо себя вести, Барнабас заберет тебя!»

— Я серьезно говорю, — настойчиво повторил кузнец. — Барнабас состарился, и ему давно нужен подмастерье. Беда в том, что никто из его помощников долго не выдерживает. Очень уж все… странно там внизу. Он-то тебя примет с распростертыми объятиями, можешь не сомневаться! По крайней мере, у тебя всегда будет крыша над головой и кусок хлеба… пока ты не сломаешься. Помнишь, как к нему пройти?

Нат поморщился. Кто же сможет забыть вход в подземный некрополь?

Поблагодарив кузнеца, он вышел. Городские катакомбы были настоящей гордостью жителей Сольтерры. Нат не раз слышал, как отец с презрением отзывался о племенах, которые хоронили своих усопших, погружая их в ил. По его мнению, такие похороны были недостойны человека, и в этом обычае ему виделись признаки варварства, присущие тем же Мягкоголовым.

«Как мертвецы могут довольствоваться тем, что их просто закопают в грязь? — негодовал он. — По мне, так это значит низводить человеческий прах до уровня испражнений!»

Нат вздохнул. Желудок мучительно сводило от голода. Спать под открытым небом, укрывшись среди развалин, ему тоже совсем не хотелось: это означало добровольно отправиться на корм ящерам, которые по ночам рыскали по окраинам города в надежде поживиться такими вот бездомными.