Серебряная река - Шеннон А. Чакраборти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы хотите, чтобы я работала в вашем саду?
— Что я могу сказать? Я заинтересовался этими методами, которые используют люди, я о них в полном неведении, а дитя человеческое так хорошо информировано. Кто знает, чему еще вы сможете меня научить.
Дарийя насторожилась. Бага Нахид казался довольно дружелюбным — он был гораздо добрее, чем в тех историях, которые она слышала, — но Дарийя на собственной шкуре узнала, что такое довериться джинну.
— Вы часто делаете такие предложения женщинам, которые пускают вам кровь?
Рустам поймал ее взгляд:
— Такого предложения я не делал никому.
Так. Сердце Дарийи забилось чуточку быстрее. Она даже подумала, что он слышит, как оно стучит. Люди говорили, что Нахиды способны на такое.
Люди говорили, что Нахиды способны на кое-что и похуже. Ее категорически предупреждали держаться подальше от священников мужского и женского пола из черноглазых дэвов. От тех, что под надзором нощно и денно, потому что они считаются очень опасными. А она теперь флиртовала с самим Багой Нахидом в его саду.
Люди столько всего говорили, и она часто думала — а сколько из них и в самом деле встречали кого-нибудь из Нахид?
Храбрость вернулась к ней.
— Я слышала, что ваш народ не любит таких, как я, — без экивоков сказала она. — И вы хотите, чтобы кто-то с человеческой кровью работал у вас в саду? А это позволяется?
— Решать, кто работает в моем саду, — одна из немногих свобод, что у меня еще остались. — Его рот на мгновение исказила гримаса горечи, а сам он словно занервничал. Он взял свою вуаль, принялся возиться с бечевками. — Но только если вас интересует такая работа. Правда. Я не поставлю вам в вину, если вы откажетесь.
Отказ, видимо, был мудрым выбором. Дарийя не была ни молода, ни глупа, и, хотя он надел свою вуаль, она успела отметить румянец на его щеках. Стирать тряпки для злобного джинна было занятием отвратительным, но встречаться взглядом с Багой Нахидом казалось делом опасным на совершенно другом уровне.
«И ты собираешься вот так провести свои оставшиеся десятилетия? Века». Почувствовав себя немного смелее, Дарийя посмотрела на его руки, его длинные пальцы, испачканные землей, в которой он возродил млухию, а потом заглянула в черноту его мягких глаз.
Она глубоко вздохнула:
— Хотите супа, Бага Рустам?
Он моргнул:
— Что?
Дарийя провела рукой по кустам млухии.
— Вы довели их до стадии зрелости. Может быть, я смогу приготовить суп, из-за которого я и набросилась на вас, и мы сможем обсудить справедливое жалованье?
В уголках глаз Рустама появились морщинки — он улыбался.
— Это будет восхитительно.
Хацет
Эти события происходят за два десятилетия до «Латунного города» и не содержат спойлеров.
Сеиф Шефали, казалось, исполнился решимости покончить с браком дочери еще до того, как он начнется.
— Выглядит он старовато, — сказал ее отец довольно громко, чтобы все слышали. — Старее, чем они говорили.
— Баба, да его и не видать совсем, — возразила Хацет. Их корабль еще не пришвартовался у призрачной набережной за пределами стен Дэвабада, и ее будущий муж был всего лишь крохотной фигуркой в черных одеяниях. — О его внешности отсюда невозможно судить.
— У меня превосходное зрение. Благодать, никому не нужная в этом несчастном логове туманов. — Сеиф шмыгнул носом. — Они хотя бы могли привести в порядок пристань к твоему прибытию.
Хацет и хотелось бы что-нибудь возразить, но город, с которым она связала свою судьбу, не встречал ее с приветливым лицом этим утром. Прежде она лишь один раз была в Дэвабаде, еще маленькой девочкой, и до сих пор с трепетом вспоминала туман, скрывавший остров. Его латунные стены сверкали на ярком солнце, зеленеющие горы служили задником для этого поразительного города с его тысячью башен и храмов. В тот раз Дэвабад показался ей самой сущностью магии.
Теперь Дэвабад был окутан таким саваном тумана, что Хацет даже не видела города, только слабый намек на его стены. Пустые пристани выступали из мглы, разломанные сваи торчали из воды или лежали, переломанные, на берегу, как брошенные мертвые тела. Не очень гостеприимный вид. Их песчаный корабль беззвучно прошел по неподвижной воде озера, и Хацет могла только представлять себе, насколько чуждым это цветастое судно должно было выглядеть на фоне невыразительной серости. Перед отплытием его разукрасили для торжества, для гордого провозглашения богатства и силы Аяанле. Поверхности корабля были позолочены, эта краска могла бы сверкать, будь на небе солнце, но теперь обрела желтый цвет опавших листьев. До нелепости дорогие шелковые паруса безвольно висели в безветрии, и герб ее народа и Аяанле не был виден.
Все казалось не таким, каким должно было выглядеть. Хацет крепче ухватилась за корабельные поручни.
— Ты ничего не хочешь сделать, чтобы мне стало полегче.
— Я и не пытаюсь сделать тебе полегче. Я пытаюсь сделать так, чтобы ты отказалась от этой нелепой схемы. — Ее отец повернулся к ней лицом, озорство в его глазах сменилось озабоченностью. — Ты чужая в этом месте, дочка, и меня убивает мысль о том, что я должен оставить тебя здесь. Ты должна править Шефалой, а не этой голой дэвской скалой.
«Мне нужно нечто большее, чем Шефала». Но вслух Хацет этого не сказала.
— Повернуть назад невозможно, и ты это знаешь. Если я переменю свое решение сейчас, это станет таким ужасным оскорблением для гезири, что три века пройдет, прежде чем наш народ снова обретет здесь какое-либо влияние. — Хацет сжала его руку, пытаясь придать своему лицу выражение уверенности. — И ты, вероятно, помнишь, что этот выбор сделала я сама.
— Детям нельзя позволять делать выбор.
— Баба, мне уже сто лет.
Они оба замолчали, а сахрейнский экипаж уже приближался к берегу и начал готовиться к причаливанию. В животе у Хацет забурлило, когда корабль стукнулся о берег, и ей пришлось приложить усилие, чтобы не подпрыгнуть. Новый город и новый муж. Новое будущее на совершенно иной политической шахматной доске. С того мгновения, когда ноги Хацет коснутся этой земли, она перестанет представлять только себя. Она станет самой Та-Нтри, первой женщиной не гезири за тысячу лет, которая выходит замуж за короля Кахтани, и теперь судьба ее народа будет зависеть от ее возвышений и падений.
И теперь этот король был достаточно близко, чтобы его разглядеть.
