Таверна «Не уйдешь!» - Федор Московцев

— За какой ещё нахрен колонной, я сидела вон там, — она указала в сторону малого зала. — А вы трындели на весь ресторан, как обманули меня!

Стремясь сладостью речи прикрыть страх и лукавство, Майкл добавил:

— Надо провести ревизию ушной полости, чтобы проконтролировать наличие присутствия…

— Да, сделаем это прямо здесь и сейчас, — оборвала его миссис Юргенс.

— Было бы лучше, если бы мы отдохнули как следует и встретились бы завтра утром в нашей больнице.

За непродолжительное время такого общения чокнутые Юргенсы выжали из собравшихся все соки. Душевное волнение и страх жертв подпитывали энергией мучителей, делали их сильнее и свирепее. Трагедия миссис Юргенс находила облегчение в страданиях жертв. С дьявольским удовлетворением созерцала она потрясённые лица.

— У меня нет инструментов, нет анестезии, — возразил Майкл на её требование вытащить из её уха паука прямо здесь, в таверне.

И мысленно добавил: «И паука тоже нет», незаметно подмигнув Артуру.

— Вызывай своего помощника! — потребовала миссис Юргенс.

Майкл притворно задумался:

— Посмотрим, что можно сделать…

Словно найдя выход, он предложил устроить импровизированную операционную на каком-нибудь диване, тут, в заведении, а помощник пускай привезёт сюда необходимые инструменты и анестезию.

— Не вздумай сказать что-то лишнее, сразу башку прострелю, ублюдок! — пригрозила миссис Юргенс.

Майкл позвонил Джамалу Хамиди, назвал адрес таверны, и попросил срочно подъехать и привезти всё необходимое для операции.

— И доставь сюда Latradectus Lugubris… — добавил он слегка притихшим голосом. — Да, ты не ослышался, захвати Latradectus Lugubris.

— Достань где хочешь, это крайне необходимо, без этого не приезжай! — нервно произнёс Майкл, когда Джамал сказал, что не сможет так запросто раздобыть нового паука; а предыдущего уже куда-то выбросили.

— Не могли бы вы убрать оружие, или по крайней мере не наставлять его на нас, — обратился Ванвингарден к миссис Юргенс.

— А мы что, похожи на убийц? — ответила она. — Я занимаюсь бизнесом, например, а Клэй мне помогает, и, между прочим, он пишет стихи.

— Да, это заметно… Но когда я вижу, как он выпускает стрелы по людям, мне кажется, что его поэтическая структура оказывается полностью намертво привязана к его убийственной деятельности, то есть поэтическая кнопка соединена с курком его арбалета.

Не выражая страха внешне, а как бы печалясь о самочувствии пациентки, Майкл спросил за её здоровье, и участливо добавил:

— Спасибо, что понимаете меня и причисляете всё услышанное здесь к тревожному сну, в своём милосердии вы позволили мне провести новую операцию.

Он говорил мягко, точно стелил не слова, а лебяжий пух: «Отважусь произнести такие слова: мы здесь не для того, чтобы вас наколоть… совсем нет, мы здесь для того, чтобы помочь вам».

Он посмотрел в сторону раненых, которые кровоточили отнюдь не клюквенным соком:

— И неплохо было бы оказать помощь пострадавшим.

Говорил он недолго, но достойно. Артур более решительным тоном заметил, что пострадавшим уже не нужна помощь, и что дело попахивает серьёзным уголовным сроком. Юргенсы никак не отреагировали. Майкл вспомнил свою семью, и мысленно запричитал: ну что, казалось, кроме слепой и неумолимой механики случая, могло связать его судьбу, его клинический стаж, с шизофреничкой и с её не менее неадекватным сынком! И он горестно покачал головой. Артур сидел, судорожно выпрямившись. Ванвингарден пристально всматривался в лицо миссис Юргенс, будто пытаясь загипнотизировать её. И только Шмудо держался совершенно безучастно, будто всё происходящее вокруг не имеет к нему никакого касательства. Миссис Юргенс смотрела на Майкла тяжелым взглядом.

Ванвингарден снова заговорил:

— Я хочу, чтобы между нами была достигнута полная ясность: во всём этом нашем случае есть что-то основательное. Это дзен-буддистские взаимодействия разумов, которые надо осмыслить, а не пропускать мимо себя и думать, что, мол, мы перед вами кривляемся, чтобы вас обмануть. Это неправда. Мы здесь, чтобы вам помочь.

— Что ты несёшь, придурок? — обратился к нему Клэй. Он уже сгруппировал всех связанных пленников возле барной стойки, теперь надо разобраться с четырьмя докторами.

И он приказал им отдать ему свои мобильные телефоны. Треск разбиваемых о пол трубок спровоцировал у миссис Юргенс новую вспышку гнева.

— Обманщики! Поганые врачишки! Ублюдки!

В возбуждении она метала слова, схожие с раскаленными камнями и острыми стрелами. То были настоящие именины сердца для её низкого, временами почти андрогинного голоса. Пленники погружались в монотонную мрачную мглу, ощущая сквозняк потустороннего, словно в окутанном ядовитыми испарениями подземелье. Врачам было дозволено находиться за своим столом, тогда как остальные посетители лежали или сидели возле барной стойки, связанные скотчем по рукам и ногам. Артур, Майкл, Ванвингарден и Шмудо глядели на деревянные балки и древесную обшивку, словно изнутри гроба на крышку.

Когда миссис Юргенс отшумела, Ванвингарден нашёл в себе силы продолжить дискуссию:

— Я видел людей, которые в ту секунду, когда достигали критической массы, немедленно закрывали двери перед собственным прошлым, перед тем, кто они на самом деле, и становились самими же собой, со всеми теми же недостатками, от которых они хотели избавиться, но только ещё хуже, в нарциссической версии, и неважно, какая травма привела их к тому, что половина их энергии уходит на попытки чего-то достичь, потому что их больше не воспринимают так, как они воспринимают себя сами. И видеть это нелегко. Вы должны понимать, что здесь собрались близкие вам люди, в отличие от тех, кто преувеличивают всё о вас или сосредотачивают эту информацию для её дальнейшей передачи куда-либо ещё. Сейчас нам отчаянно нужен прорыв, и я, как и все мы, хочу радоваться этому: здорово, когда есть чему радоваться, но ведь это можно и испортить, замарать дурными свойствами характера…

Прервавшись, он обратился к Клэю:

— Не надо в меня целиться, убери свою игрушку, сынок… вот так-то лучше.

После чего продолжил:

— Ибо ещё хуже то, что стыдно не понимать, что это правда, потому что без контекста — вот почему мы должны всё сделать сообща — без чьего-то контекста, без контекста того человека, который целиком оценивает то, что перед нами встаёт, и то, что мы делаем, и то, чего мы хотим добиться, или человека, который понимает, какие трудности связаны с первым и вторым оперативным вмешательством на ухе, на вашем ухе, миссис Юргенс, как-то так; и уверен — пусть даже мы специально фиксируем, где кончается первичное вмешательство, где будет финальное избавление от паука, или пауков, или паучьей болезни, что если сейчас наш метод сработает, то сработает потому, что так оно было задумано и детерминированно, и так оно правильно и нужно, потому что вы должны знать: перед вами открывается новая жизнь, жизнь без пауков в вашей голове, и в то же время владение всей информацией об этих пауках. И безусловно, в нашей партнёрской группе, в союзе дополняющих друг друга людей, где все несут одинаковую ответственность, будь то хирург, выполняющий операцию, или анестезиолог, дающий наркоз, или, допустим, специалист по дезинфекции. Это замечательно, правда, миссис Юргенс — когда всё без спешки, всё хорошо организовано и происходит в нужное время и в нужном месте.

Говорил он воодушевлённо, тогда как на лице Майкла не наблюдалось никаких следов энтузиазма:

— Нам нужно подкрепление, миссис Юргенс. Нужно вызвать операционную бригаду, а ещё лучше — провести операцию в стационаре. Всё-таки здесь заведение общепита, нет условий для нормальной операции.

Ванвингардену пришлось отдуваться в непростом деле переговорщика-психолога. Он продолжал доносить до миссис Юргенс мысль о том, что нужно провести операцию не здесь, в антисанитарных условиях таверны, а в больнице, и сделать это нужно по меньшей мере завтра, после того, как все хорошенько отдохнут и как следует подготовятся. Эту мысль он выражал очень витиевато: речь его следовала двойной спиралью метафор и аллюзий; звучало это частью — красиво, а частью напоминало сюрреалистичный, зубодробительный официальный документ вроде договора аренды автомобиля. В целом — усыпляюще, и в этом была главная цель его лингвистических изысканий.

— …вам сделали серьёзную операцию, что повлекло за собой очень сильные изменения в области рецепторов, в области восприятия, в том числе отмирание определенных зон чувствительности, огрубление многих рецепторов. Соответственно, ваш мозг уже не воспринимает ситуацию в чистом виде, как она есть на самом деле. Вы воспринимаете ситуацию не такую, как она есть, а в изменённом виде. В тех словах, что мы произносили за этим столом, и которые вы услышали, в них был определенный месседж, воспринятый вашими рецепторами в искаженном виде. Произошло отклонение. И отклонение от первоначального смысла нашего месседжа — будь то со знаком плюс или минус, либо с наличием какого-то сентимента, либо с наличием восхищения или насмешки — в любом случае находится под зоной этого как бы цветущего яблока, пусть даже это и яблоко зла. Но проблема в том, что речь не идёт ни о каком цветении никакого яблока, а речь идёт о сугубо агональных процессах, очень судорожных, очень мучительных и пахнущих смертью, поэтому уклонение от этих процессов вряд ли можно назвать таким словом, как «яблоко», а тем более «месседж». И в общем-то, в чистом виде это поведение являет собой, на самом деле, как ни парадоксально это будет звучать, в чистом виде прагматизм. Потому что эта модель прагматизма, которая сейчас предлагается, уже не является настоящим прагматизмом, а является продуктом подмены. Это квазипрагматизм. Но мы фактически живём внутри него, как паук внутри уха, и нам надо что-то с этим делать.