Любовь не кончается: Джулитта - Элизабет Чедвик

Лошадь, нетерпеливо пританцовывая, резко мотнула головой — во все стороны полетели брызги слюны. Опасаясь за свое безупречно чистое голубое платье, Жизель поспешно отскочила в сторону.

— Я распоряжусь, чтобы к твоему возвращению служанки приготовили ванну. — Она поджала губы и смерила Бенедикта холодным взглядом из-под опущенных ресниц. У него не было никаких сомнений, что едва он переступит порог ее дома и примет ванну, как за ним начнут следить и приглядывать, контролируя каждый жест, каждый шаг, каждое слово. Бенедикт мрачно усмехнулся: Жизель, несомненно, не позволит жениху ни единой вольности до тех пор, пока брачные узы не затянутся петлей у него на шее Неизвестно даже, позволит ли она прикоснуться к себе после свадьбы. Однако при мысли о теплой душистой ванне и чистой одежде он испытал прилив благодарности, улыбнулся Жизели и лишь затем пришпорил Сайли.

Застоявшийся в конюшне конь стремительно рванулся с места. С откровенным отвращением поведя носом, Жизель развернулась и поспешила вернуться в башню.

Узнав у крестьян, что Рольф поехал в сторону одной из прибрежных рыбацких деревушек, Бенедикт доскакал до мельницы, а там свернул на тропу, усыпанную песком и мелкой галькой. По обе стороны виднелись посадки маслин, пшеницы и ржи. Нежно-зеленые стебельки плавно покачивались на ветру. С моря доносились громкие крики суетливо метавшихся над водой чаек. Высоко в небе величаво парил белохвостый орел. На лугу овцы мирно пощипывали побеги молодого клевера. В тени сидел пожилой пастух, его обветренное морщинистое лицо почернело от загара. Вскоре Бенедикт увидел на горизонте силуэт всадника и пришпорил коня.

Когда расстояние между ними порядком сократилось, Рольф оглянулся, развернул коня и натянул поводья.

— Значит, мне не померещился стук копыт. — Он окинул подъехавшего ближе крестника внимательным взглядом. — Что за спешка? Ты привез какие-то новости для меня?

Яркое солнце светило ему прямо в лицо, подчеркивая глубокие морщины в уголках глаз и вокруг губ. Посеребренные сединой густые рыжие волосы горели тем же огнем, что и кудри Джулитты.

— Да. Причем весьма важные, — ответил Бенедикт и замешкался, не зная, с чего начать.

Как сообщить человеку, что жена и ребенок, по которым он долго и безутешно скорбел, воскресли из мертвых? Как?

— Ну, говори же! Почему ты молчишь? — нетерпеливо проговорил Рольф. — Признавайся, уж не купил ли ты вместо кобылы свинью? А может, ты продал моих лошадей за гроши?

— Нет, сэр, на ярмарке все прошло прекрасно, — смущенно бросил Бенедикт. Он решился снова открыть рот только тогда, когда они спустились к песчаному берегу и неторопливо поехали вдоль кромки воды. — Вам необходимо немедленно отправиться в Лондон. Леди Эйлит и ваша дочь живут в доме моих родителей. Госпожа Эйлит тяжело больна: у нее чахотка.

Лошади, словно два собеседника, увлеченные разговором, брели вперед, кивая друг другу головами и размахивая хвостами. Рольф опустил поводья и положил руки на колени. Лицо его стало непроницаемым.

— Сэр, я… — встревоженно заговорил Бенедикт.

— Я все слышал, — отрезал Рольф, невидящим взглядом уставившись на серебристый загривок Слипнира. — Полагаю, говоря «тяжело больна», ты имел в виду, что Эйлит умирает?

— Да, сэр.

Снова воцарилась гнетущая тишина. Впереди показались рыбацкие хижины. Рядом с ними лежали две перевернутые вверх дном лодки. Далеко в открытом море колыхалось на волнах несколько суденышек с поднятыми парусами. Деревня как будто вымерла: в этот час все мужчины находились в море, а женщины работали на полях. Вдруг Рольф резко натянул поводья и остановился.

— Но как они попали в дом твоего отца? Расскажи.

Бенедикт попытался собраться с мыслями, но так и не смог определить, о чем стоит говорить, а о чем лучше промолчать.

— Мы с Моджером искали… — начал он.

— Я хочу знать правду, — сердито оборвал его Рольф. — Ты думаешь, что за последние восемь лет я так и не научился жить с правдой? Не нужно жалеть меня, мой мальчик. Рассказывай все как есть.

Бенедикт никогда не умел скрывать свои чувства и почувствовал, что краснеет.

— …Мы с Моджером искали лодку, чтобы добраться из Саутуорка…

По мере того как повествование приближалось к завершению, лицо Рольфа становилось все более непроницаемым. Казалось, он превратился в каменное изваяние.

— Вульфстан мертв, — подытожил свой рассказ Бенедикт. — Ходят слухи, что он умер от удара. Семья тщательно скрывает правду о случившемся..

Рольф по-прежнему молчал. Бенедикт не на шутку встревожился.

— Сэр, может быть, я… — проговорил он и осекся.

— Оставь меня одного. Я должен подумать. — Рольф говорил медленно и отчетливо, так, словно осторожными шагами погружался в пучину вод. — Возвращайся в замок и передай Арлетт, чтобы меня не ждали к ужину.

— Говорить ли ей что-нибудь еще?

— Нет. — Рольф категорично покачал головой и натянул поводья, разворачивая жеребца. — Я сам все расскажу.

Бенедикт, огорченный и растерянный, посмотрел на море. Рыбацкие лодки возвращались. Они подплыли уже так близко, что можно было разглядеть на палубах людей и свисающие за кормой сети. Некоторое время юноша стоял в нерешительности, жадно вдыхая теплый соленый воздух. Затем он бросил долгий прощальный взгляд на удаляющуюся фигуру всадника и поскакал в сторону замка.

Рольф ехал вдоль моря. Отчаянные мысли пульсировали в голове, словно кровь, бьющая мощными струями из открытой раны. Перед глазами мелькали картины прошлого. Сначала он увидел Слипнира, резво бегущего к нему с вздернутым хвостом, и Эйлит, преследующую жеребца с метлой. Потом он вспомнил кузницу Голдвина и нож в руках Эйлит. Рольф увидел и себя: вот он отобрал у нее нож и отшвырнул его в сторону. Как ему хотелось спасти ее! По его воле Эйлит не приняла смерть от ножа, но потом умирала медленно, бесконечно долго. Умирала от любви. А теперь тот нож из прошлого по самую рукоятку вонзился в его сердце.

Уже сгустились сумерки. Линия горизонта расплылась, слившись с небом. Рольф вытер глаза рукавом и облизал пересохшие губы. Призраки прошлого не собирались покидать его. Он снова видел Эйлит — она кормила грудью Бенедикта, ее тяжелая коса поблескивала, освещенная языками огня, горящего в камине. Он вспомнил, с какой яростью она окунала белье в котел с бурлящей водой и как в тот же день приняла его предложение приехать в Улвертон. Разве можно было забыть тот первый робкий поцелуй при луне, который, казалось, едва не расплавил их тела? Или ее волосы, рассыпанные на подушке? Ее прекрасное, щедрое тело, подарившее ему столько наслаждений, давшее ему Джулитту?