Особый отряд 731 - Акияма Хироси

Теперь я с предельной ясностью понял, в чем заключался строго охраняемый секрет Отряда 731, разоблачения которого так боялись!

«А если бы я оказался вражеским шпионом?!» — эти недавние слова Акаси мне теперь хотелось повторить ему.

— Когда теперь удастся встретиться снова, не знаю… Если меня поймают, я буду убит так же, как эти люди… — Акаси кисло усмехнулся. — Что поделаешь: мы их, а они нас!

После этого разговора я не видел его больше месяца. Мои начальники, узнав о том, что я встречался с Акаси, стали относиться ко мне гораздо мягче.

— Значит, ты знаком с господином Акаси? — спрашивали они.

— Да, конечно, ведь он из соседней деревни, — отвечал я, умышленно напирая на слова «соседняя деревня», чтобы подчеркнуть нашу близость.

— Вот как?.. Это очень большой человек. Ведь он возглавляет всю службу разведки нашего отряда, — льстиво говорили некоторые, рассчитывая, вероятно, на то, что я когда-нибудь передам их слова Акаси.

В то время как моих товарищей, особенно Хаминака и Хаясида, за малейший пустяк избивали начальники, мне можно было теперь не бояться затрещин. Поэтому я почувствовал еще большее уважение к Акаси, и меня стала беспокоить его судьба.

Однажды мне приснилось, что Акаси убит. Впрочем, сон этот был вызван, вероятно, не столько моим беспокойством о нем, сколько сознанием того, что я сам в любой момент могу незаметно для себя заразиться и умереть.

Испытательный полигон

После разговора с Акаси я, пользуясь каждой свободной минутой, стал читать толстые книги по бактериологии, стремясь убедиться, что опыты над людьми действительно практикуются.

Однако ни в одной из этих книг о таких опытах, конечно, не говорилось. Проведение экспериментов на людях, в особенности заражение такими болезнями, как чума и холера, дающими высокий процент смертности, считается преступлением и приравнивается к преднамеренному убийству. Поэтому наивно было ожидать, что о них будут писать открыто. Но когда я стал искать доказательства того, что такие эксперименты проводятся, в глаза мне бросилось то, на что раньше я как-то не обращал внимания.

Возле книжной полки в лаборатории я заметил шкаф с книгами, на котором было написано: «Выносить запрещается». Как-то во время обеденного перерыва я решил потихоньку заглянуть в него. Пользуясь тем, что все ушли в столовую, я зашел в комнату. Я свободно ходил в нее и раньше, и сейчас, конечно, не было оснований заподозрить меня в чем-либо предосудительном, но цель, с которой я пришел сюда на этот раз, заставила сердце колотиться в груди, словно я задумал какое-то преступное дело. Шкаф не запирался, открывать его никто не запрещал. Выносить книги было нельзя, но вряд ли запрещалось читать их тут же, на месте. Так я собирался оправдываться.

Однако в самый последний момент я заколебался. Ведь если неправильно истолкуют мой поступок или, больше того, припишут мне злой умысел, рассудил я, последствия будут ужасными. И я не стал трогать шкаф, но на следующий день, посоветовавшись с Хасака и Саса, обратился к технику-лаборанту Сагава:

— Нельзя ли нам посмотреть некоторые дополнительные материалы?

— Материалы? Какие материалы? — изумился он, наморщив лоб, и поднял глаза от стола.

— Некоторые вещи по одним лекциям трудно понять, и мы хотели бы посмотреть снимки больных, если они есть… Нам хочется лучше знать симптомы болезней.

— Вот как? Ну что ж, молодцы! Вы уже достаточно здесь работаете. Можете смотреть, сколько хотите, — удивительно просто сказал Сагава и кивком указал на шкаф, к которому накануне я боялся подойти.

— Нам можно открывать этот шкаф? — робко спросил я.

— Конечно. Занимайтесь усердней. Работы хватит. Научиться работать самостоятельно не так-то просто.

По-своему оценив наше рвение, Сагава пришел в хорошее настроение. Ему, нашему ближайшему начальнику, очевидно, было приятно, что с такой просьбой к нему обратился именно я, всегда добросовестно выполнявший работу и не имевший никаких замечаний по службе. Этим как будто лишний раз подтверждалось, что нас вполне можно использовать на серьезной работе, несмотря на все нелестные замечания майора Такаги по нашему адресу.

— Только из комнаты выносить эти книги нельзя, слышите? — строго предупредил нас Сагава.

С этого дня у нас появилось новое занятие. Многие материалы, просматриваемые нами, представляли собой, как мы и предполагали, свежие снимки, сделанные в процессе опытов, проводившихся над людьми.

Легочная чума, бубонная чума, глазная чума, кожная чума…

Один за другим бросались в глаза фотоснимки, сделанные на различных стадиях болезни, на некоторых сопоставлялись различные случаи заболеваний в зависимости от инфекционной силы бактерий, количества введенных возбудителей, фотографии, четко фиксировавшие расширение очага поражения. То были не обычные клинические снимки, и это придавало им особенно зловещий смысл. С затаенным дыханием мы переводили глаза с одной фотографии на другую.

Однажды мы натолкнулись на описание опытов, проведенных на полигоне в Анада. Питательной средой, в которой находились возбудители газовой гангрены и столбняка, начиняли бомбы и сбрасывали их с самолета. Опыты имели цель установить степень заражения в зависимости от радиуса разлета зараженных осколков бомбы. Для этого через каждые десять-двадцать метров от точки, где должна была упасть и взорваться бомба, врывали в землю столбы и привязывали к ним «бревна» (так почему-то называли заключенных). На этих «бревнах» и проверяли эффективность действия таких бомб в зависимости от расстояния до объекта, от количества бактерий, помещенных в бомбу, от температуры воздуха, плотности одежды, величины участка заражения на теле человека и т. п.

Сагава объяснил нам, что «бревна» с повязками на глазах привязывали к столбам либо в одних трусах, либо одетыми, оставляя открытыми только ягодицы или только лицо и руки. При этом старались одевать подопытных в одежду, которую обычно носит большинство населения.

Что должны были испытывать здоровые, в полном сознании люди, привязанные к столбам, слыша гул приближающихся самолетов, а затем взрывы бомб в непосредственной близости от себя! В их тела впивались осколки бомб, острые камешки и песчинки, зараженные смертоносными бактериями. Несчастные заболевали, затем над ними производили опыты по лечению ужасных болезней, хотя никакой надежды на спасение не было. Даже если случайно кто и выздоравливал, его все равно не оставляли в живых.

Однако опыты с обычными бомбами, по-видимому, не давали значительного эффекта, так как из-за высокой температуры и давления, возникающих при взрыве, большая часть бактерий погибала, а оставшиеся быстро утрачивали активность. Даже бактерии газовой гангрены и сибирской язвы, сравнительно более устойчивые к теплу, почти на семьдесят процентов погибали, а из бактерий, особенно плохо переносящих сухую среду, таких, как бактерии чумы, сохранялось не более десяти-двадцати процентов.

— Однако все это, можно сказать, позади. Нам удалось изготовить бактерии, хорошо сохраняющиеся в сухой среде. Разработаны методы разбрасывания бактерий без применения взрывчатых веществ. Уже почти открыты концентраты анаэробных бактерий… Ну, теперь вам все понятно! — сказал однажды Сагава в заключение своего пояснения, как бы желая подчеркнуть, что наши исследования имеют определенный смысл.

Часть II

Первые жертвы

Очень скоро мне пришлось иметь дело с анаэробными бактериями, такими, как возбудители газовой гангрены, столбняка и ботулизма (спороносный возбудитель этой болезни, поражающий кишечник, иногда обнаруживали в самой Японии, в префектуре Акита, но я конкретно ничего не знал). В отряде в каждой секции был свой профиль работы, а нас по мере надобности то и дело перебрасывали из одной секции в другую для выполнения самых различных обязанностей. Однажды это привело к первому со дня нашего прибытия в отряд ужасному происшествию.

Как-то утром лаборант Сагава спросил нас:

— Вы слушали лекции по анаэробным бактериям?

Все стояли с растерянным видом. Тогда я, как-то незаметно принявший на себя роль представителя новичков, ответил:

— Да, нам рассказывали о них, хотя мы не особенно хорошо усвоили этот материал.

— Гм… Ну ничего, вы скоро все поймете, как только начнете работать в другой комнате.

Сагава отвел нас в комнату № 8 в нашей же секции и передал в распоряжение трех незнакомых лаборантов. На помощь к нам из других секций были переведены Абэ и Оцу, и мы впятером стали работать в одной комнате, в новой для нас обстановке.

Вольнонаемный Исидзука показал нам, что нужно делать. Он подошел к красному лабораторному столу, взял чистую пробирку, поместил в нее жидкую питательную среду цвета чая, куда был добавлен препарат из лошадиной печени, шесть-семь минут кипятил ее, затем быстро остудил и, произведя на среду посев бактерий газовой гангрены, закупорил. Свои действия он сопровождал пояснениями. Мы внимательно следили за каждым его движением.