Особый отряд 731 - Акияма Хироси

К нам подошел уличный фотограф китаец, и мы окружили его. Пятерка, в которой был Хаясида, тоже присоединилась к нам.

— Ну как, господа солдаты, не угодно ли? — заговорил с нами фотограф на хорошем японском языке. Польщенные тем, что нас назвали «господами солдатами», мы оживились. Один из нас сказал:

— Нам хотелось бы сфотографироваться, но только мы не можем сказать вам, куда прислать фотокарточки.

— Да этого и не нужно. Я делаю моментальные снимки. Через пятнадцать минут они будут готовы.

С этими словами фотограф нацелился на нас большим фотоаппаратом и хотел снимать. Мы уже стали позировать, но тут Сэкинэ закричал:

— Эй, брось, такие снимки нельзя делать!

Фотограф ушел, кисло улыбаясь.

— Мне что-то совсем не хочется возвращаться в отряд, — неожиданно проговорил Хаясида, молча глядя на синее небо.

— Смотри, услышат! — предостерегающе сказал я, но товарищи из его группы поддержали Хаясида.

— При таком начальнике группы… и правда не захочешь! — недовольно проговорил один.

— В группе за тобой охотится начальник, а пойдешь в увольнение — за тобой охотятся шпионы… Разве этот фотограф не показался вам подозрительным? — заключил другой.

— Ладно, хватит, не стоит портить себе настроение, — пытался успокоить их я.

Но разговор в таком духе продолжался. Хаясида очень хотелось излить все то, что у него накипело в душе против Комия.

— Этот Комия любит давать волю рукам. Чуть что, сразу пускает в ход кулаки, — продолжал Хаясида и затем с горькой усмешкой добавил то, что было понятно только мне.

— После того раза мне все тяжелее приходится…

Дело в том, что однажды я надоумил его воспользоваться именем техника-лаборанта Сагава, чтобы избежать неприятностей. Может быть, из-за этого он и попал в еще более скверное положение… При мысли об этом я остро почувствовал свою вину перед Хаясида.

Около трех часов дня мы вернулись к харбинскому вокзалу в пункт связи с отрядом. Но здесь пришлось долго ждать. Пробило четыре часа, нас все еще не отправляли.

— Не вернулся Китадзима, — сообщил нам Хаманака, узнав, в чем дело.

К пяти часам весь пункт связи был охвачен тревогой. Начальники со злыми лицами озабоченно сновали взад и вперед, перешептывались друг с другом, звонили по телефону.

В конце концов мы вернулись в отряд без Китадзима. Он исчез, и больше его никто не видел. Хаманака, служивший в общем отделе, потом рассказал нам, что по одним слухам Китадзима захватила иностранная разведка, а по другим — он сам оказался шпионом.

Неожиданный визит

Был день отдыха. Занимались стиркой белья. Каждый был обязан сам делать это для себя. Но так как мы мылись два раза в день и каждый раз непременно проводили дезинфекцию и отбеливание одежды, то стирка нас не слишком тяготила. Самым большим удовольствием в свободный день для нас было хорошо выспаться, ведь изо дня в день приходилось выполнять строгий распорядок: вставать в пять часов, работать весь день, а вечером до десяти часов сидеть на лекциях. В этот свободный день я собирался, как обычно после небольшой стирки, часов с двух улечься спать. Но на этот раз мне не удалось.

— Здесь Акияма-кун? — спросил кто-то, обращаясь к Морисима.

Я в это время был в комнате и, услышав из коридора этот вопрос, насторожился. Хотя в голосе спросившего слышались мягкие интонации, я испугался: не жандарм ли? Правда, я не чувствовал за собой никакой вины, но почему-то внутри у меня все похолодело. С трудом сдерживая волнение, я вышел в коридор и увидел незнакомого мне человека в штатском.

По голосу и движениям этот человек казался молодым, лет тридцати, но по лицу ему можно было дать все сорок.

— Ты на каком краю живешь в деревне С.? — спросил он, любезно улыбнувшись, и украдкой оглядел меня с головы до ног.

Когда я ответил, что живу у реки, он сообщил мне, что сам он из соседней деревни, и его полное лицо расплылось в широкой отеческой улыбке. Я тоже невольно улыбнулся и почувствовал облегчение: слава богу, страхи мои оказались напрасными.

Впервые со дня приезда в Маньчжурию у меня произошла такая неожиданная встреча. На меня сразу нахлынули милые сердцу воспоминания о родном доме. Хотя этот человек был из соседней деревни, наши дома находились как раз там, где деревни граничили друг с другом, и мы, оказывается, были близкими соседями.

Мой земляк немного знал нашу семью, но я его совершенно не помнил, может быть потому, что был значительно моложе его. Он хорошо знал знаменитые храмы в окрестностях нашей деревни, прекрасно помнил бытующие у нас сказки, например о принцессе, которая полюбила молодого самурая, околдованного злой ведьмой, и, опечаленная тем, что он не ответил на ее любовь, превратилась в камень. Я слушал его рассказы, и от этого на душе у меня становилось спокойно и легко.

Потеряв надежду вернуться домой, я уже смирился со своим безрадостным существованием, но рассказы этого человека о родных местах прозвучали как сладкая, щемящая душу мелодия, напомнившая о далеком прошлом, и вновь пробудили во мне тоску по дому.

Когда мы разговаривали, мимо нас прошел начальник учебного отдела. Он вежливо поздоровался с моим собеседником. Я решил, что гость, наверное, известный человек, и близость к нему наполнила мое сердце гордостью.

— Не пойти ли нам прогуляться, — сказал мой земляк.

И мы вышли на улицу, в небольшой садик, где росла одна сосна и несколько маньчжурских вишен. В Маньчжурии мало лесов и сосны встречаются очень редко. Сосна, росшая в этом саду, была, вероятно, одним из трех таких деревьев на всю провинцию Биньцзян. Сев рядышком на скамеечку, мы продолжили нашу беседу.

— Ты молодец, что приехал сюда… Хоть ты и молод, но правильно поступил… Ну как тут тебе, трудновато приходится? — начал земляк.

— Да нет, ничего, все хорошо, — невольно солгал я.

У меня как-то незаметно вошло в привычку давать всегда такой стереотипный ответ. Но к этому человеку я чувствовал доверие и поэтому добавил:

— Правда, иногда бывает скучно, ведь изо дня в день занимаешься одним и тем же — возишься с чумными бактериями, которые мы выращиваем.

— Перестань! — вдруг резко одернул он меня, И хотя он не повысил голоса, я почувствовал себя так, словно меня окатили холодной водой.

— Ты должен быть бдительным! Понимаешь… А если бы я оказался вражеским шпионом?

Тут только я хватился, что до сих пор не спросил его имени.

— Ну ладно, теперь будешь осторожнее. Из собственного опыта могу тебе сказать, что шпионы умеют раскрывать важные секреты, извлекая для себя пользу, казалось бы, из ничего.

Мой собеседник сообщил, что в Харбин сейчас съехались из разных стран чуть ли не три или четыре тысячи шпионов, пытающихся проникнуть в тайны нашего отряда. Сейчас Япония превосходит все страны в области подготовки бактериологической войны, поэтому их внимание приковано именно к нашему отряду. Вокруг Харбина развернулась тайная война, о которой знают только в узком кругу руководителей Квантунской армии и военного министерства, но ни народ, ни солдаты не имеют о ней ни малейшего представления.

— «731» — этот номер гораздо известнее за границей, чем в самой Японии, — заметил мой гость.

Из дальнейшей беседы я узнал, что моего гостя звали Акаси Ёситака. Он был кадровым разведчиком Квантунской армии, трижды тайно пробирался в Чунцин, и Чан Кай-ши даже назначил награду за его голову — сто тысяч долларов.

Акаси занимался вылавливанием вражеских шпионов, пытавшихся разведать секреты нашего отряда. По его словам, тех из них, кого не удавалось использовать как шпионов-двойннков, вместо расстрела отправляли в отряд для проведения на них опытов.

Я узнал, что люди, которых привозили к нам каждую субботу и помещали в тюрьму, — это вражеские шпионы, что уже около двух тысяч из них погибло в результате опытов на них и что сейчас во внутренней тюрьме заключено около пятисот человек.

«Опыты на людях!» — вырвалось у меня. Я смотрел на Акаси, задыхаясь от волнения, словно меня крепко схватили за шиворот. Акаси, вероятно, думал, что все это мне уже известно. Но я только теперь от него услышал об этих фактах и ни на секунду не сомневался, что он говорит правду.

В бактериологии важное место занимают опыты на животных. Я вспомнил, что в книгах по бактериологии, которые я просматривал в лаборатории в свободные минуты, было написано: «Следует помнить, что при одной и той же вирулентности возбудителя ход болезни у животного очень часто резко отличается от течения ее у человека». Естественно, что при опытах на человеке можно гораздо быстрее получить достоверные результаты, чем при работе, например, с мышами. Умерщвление в глубокой тайне шпионов поистине давало возможность сразу убить двух зайцев, если, конечно, отбросить в сторону соображения гуманности!