Жизнь и смерть как личный опыт. Реанимация. Исповедь человека, победившего приговор врачей - Игорь Зудов

На таком информационном дефиците нечистые на руку люди – язык не поворачивается называть их медиками – делают грязный бизнес. Им ничего не стоит представиться лечащими врачами людей, которых они не знают даже по фамилии. За отдельную плату они сообщают родным больного «самые достоверные сведения» о его состоянии – как правило, полную чушь. Хорошо, если жулики от медицины только приукрашивают действительность. Бывали случаи, когда обнадеживали родственников тех, кто уже находился в морге.

Представьте себе, что вечером вам сообщают: близкий вам человек или знакомый идет на поправку, все у него хорошо, скоро переведут в обычную палату. А наутро следует официальный звонок из реанимации (почему-то это тоже обязанность медсестер) с просьбой забрать тело из морга. Такое трудно представить нормальному человеку, но, поверьте, здесь нет ни одного слова преувеличения. Где же предел человеческой низости, если бизнес делают даже на человеческом горе?

Другой вид наживы – допуск родственников к больному в реанимацию. Разумеется, не бесплатно. Да-да, я не оговорился, в святая святых можно легко проникнуть, заплатив дежурному врачу. И никаких проблем с инфекцией. Видимо, она, инфекция, не выдерживает запаха денежных купюр.

«Проникновение» случается только поздним вечером, когда более строгие, чем в тюрьме, законы с легкостью нарушаются. Но только в том случае, если больной находится в сознании или идет на поправку, словом, имеет «товарный вид». Ко мне пустили сыновей только на пятнадцатый день, когда основные угрозы миновали. А вот жене, у которой в глазах были слезы, не помог даже материальный стимул. Не положено волновать больного. Какая трогательная забота!

Знали бы эти горе-эскулапы, что значит для эмоционального человека моральная поддержка, осознание того, что ты нужен своим близким!

Не случайно столетние горцы на Кавказе, где почитание старших возведено едва ли не в культ, где с ними принято советоваться по всем вопросам, одной из причин долголетия считают постоянную востребованность их мудрости и жизненного опыта со стороны молодых. Некогда умирать – вот и живут.

Заряд бодрости

До сих пор подступает комок к горлу, когда вспоминаю такой важный для меня визит моих слегка растерянных сыновей. Получаемая ими из разных источников информация, в том числе и от самозваных лечащих врачей, была настолько противоречива, что они готовились к чему угодно, только не к тому, что увидели. Какая-то внутренняя сила заставила меня приподняться на локтях самому, без помощи посторонних, и это был самый лучший знак для них. Опасения исчезли, и общение стало оживленным, как в прежние добрые времена.

Мы не говорили о болезни, а строили планы на будущее, и я даже на какое-то время забыл о своей неполноценности и о своих сомнениях, удастся ли мне ее преодолеть. Хотя посещение продолжалось не более 10 минут, положительного заряда от него мне хватило надолго. Весь следующий день лечащий врач долго пыталась понять, от какого чудодейственного лекарства или от какой процедуры мое состояние так изменилось в лучшую сторону всего лишь за одну ночь.

Еще и еще раз хочу сказать, что не стоит «замуровывать» больных в реанимации, как это делается сейчас. Ведь за рубежом мужьям разрешают присутствовать даже при родах, родственникам – следить за ходом операции и в последующем выхаживать тяжелобольных. Негативных последствий от такой практики никто не наблюдал.

Из собственного опыта, да и из опыта соседей по палате знаю, что изоляция, практикуемая в реанимации российских больниц, никому на пользу не идет. А вот вред был бы заметно меньше. Да не останется это гласом вопиющего в пустыне!

Уже через день при очередном врачебном обходе один из авторитетных докторов предложил лечащему врачу начать мою подготовку к самостоятельной ходьбе. Нужно ли говорить, с каким энтузиазмом воспринял я эти слова? Не говоря о том, как мучительно лежать целыми сутками на спине, разрешение ходить стало доказательством окончательного выхода из затянувшегося кризиса.

Но мое приподнятое настроение длилось недолго. Накопилось слишком много прозаических трудностей.

Вполне естественно, что лечащий врач не хотела рисковать, а рисковать было чем. Как поведет себя больной при переходе с искусственного на естественное питание? Нужно удалить трубку, подводящую пищу непосредственно в желудок. Из-за сильного сужения пищевода и дыхательных путей пациенту требовалась еда достаточно жидкой консистенции, но оставалось опасение, что и такая пища легко может вызвать затруднение дыхания.

Процедура извлечения трубки оказалась болезненной, и больше часа ушло на устранение негативных последствий. Наконец под наблюдением врача и медсестры, готовых прийти на помощь в любую минуту, – а опасались они возможного удушья от застрявшей пищи, – я приступил к первой за 18 дней самостоятельной трапезе.

Сама подготовка к ней, напряженные лица наблюдателей создавали довольно нервозную обстановку, и первый кусочек омлета удалось проглотить только с третьей попытки. Второй – простите за подробности, – как и ожидалось, вылетел через отверстие в горле. Тем не менее процесс, начатый с утра, благополучно завершился к обеду поглощением детской порции омлета. Это восприняли как достижение – получилось с первого раза. Очередной этап возвращения к нормальной жизни был пройден.

Первые шаги

Однако хотелось большего. Хотелось ходить, благо что и рекомендация имелась. Но не тут-то было. Прежде чем сделать первые шаги, следовало научиться сидеть. «Да что же здесь трудного?» – подумал я, опуская ноги с кровати. И тут же почувствовал, как потолок и стены закружились в невеселом хороводе. Если бы не вовремя подставленная рука медсестры, я рухнул бы с постели на пол. И еще большой вопрос – удалось бы мне отделаться только разбитым носом.

В течение двух дней меня приучали сохранять равновесие в сидячем положении, чтобы подготовить тело к обычной ходьбе.

Трудно поверить, что за две с небольшим недели можно так утратить привычные навыки, чтобы пришлось заново учиться есть, сидеть и, наконец, ходить.

Тем не менее первые шаги дались намного труднее, чем младенцу. Хотя бы потому, что удержать в вертикальном положении более высокое тело сложнее. Ноги как будто приклеивались к полу, и оторвать их стоило неимоверных усилий. Уже на третьем шаге я упал на постель как подкошенный. Пот лил с меня градом, сил не хватило даже на то, чтобы забросить ноги на кровать.

Мое состояние ошеломило меня. Ведь казалось, что я довольно легко поднимался на локтях, когда делали перевязку, и самостоятельно переворачивался со спины на бок, когда меняли белье. Не ощущал при этих процедурах особого упадка сил. Но чтобы не суметь сделать трех шагов – такого я не ожидал. Естественно, после этого наступил очередной приступ депрессии, свидетелем которого стал дежуривший в тот вечер заведующий отделением реанимации.

Увидев мое унылое лицо и узнав причину плохого настроения, он рассказал, что мои жена и сын совершили невозможное, мобилизовав на борьбу за мое выздоровление лучших врачей города. Многие из них настолько поразились необычному набору моих «хворей», что уже по собственной инициативе приняли участие в дальнейшем лечении.

Он впервые рассказал, что на протяжении восьми дней они давали сводки о болезни, где шансы на выживание оценивались намного ниже, чем на неблагоприятный исход. Мой случай, по его мнению, – одна из тех редких удач, которая необъяснима с точки зрения современной медицины. Раньше такое считалась бы просто чудом.

Он позавидовал мне, еще распластанному после трех первых шагов, что у меня есть такой сын, и дал понять, что хотел бы с ним познакомиться.

Он стыдил меня, но от его упреков настроение почему-то поднималось. Мои качели снова пошли вверх.

Освобождение от оков

Пожалуй, самым ценным результатом беседы стало принятое заведующим – конечно, после тщательного осмотра (благо времени в течение ночного дежурства у него было достаточно) – решение о возможности освобождения меня от всех датчиков непрерывного наблюдения за пульсом и давлением. Накануне в связи со стабилизацией температуры тела снизили чудовищную дозу вводимых через капельницы лекарств. И я превратился в обычного больного, ждущего... нет, не выписки, а перевода в хирургическое отделение, где намечалось «долатать» меня, устранив последствия трахеотомии.

Ко мне вернулась возможность повернуться на правый бок, если захочу – на левый. Согнуть ноги в коленях – пожалуйста. Приподнять туловище – тоже можно, не боясь сорвать датчики, манжету для измерения давления, катетеры для капельниц на руках и ногах. Неизъяснимое блаженство – размять окостеневшее за 18 дней тело, когда круглые сутки приходилось лежать на спине.

Даже физиотерапевт, направленная ко мне для проведения лечебной физкультуры, не смогла придумать практически ни одного упражнения, пока меня опутывала густая сеть проводов и подводок для капельниц. Ей тоже пришлось ждать моего «освобождения».