Мадам Гали – 3. Охота на «Сокола» (F-16) - Юрий Барышев

Бутылка пошла по рукам, Лев перехватил ее и строго посмотрел на Таню.

— Тань, откуда это? — спросил Лев.

— Это папина. Из бара… — честно призналась Татьяна.

Он рассердится… Не нужно, — попытался образумить ее Лев.

— Да ладно, — махнула рукой Таня. — Папа так волновался, когда я готовилась… Он бы все отдал, лишь бы я, наконец, получила высшее образование.

— Стаканы от лукавого! Пьем из горла! — предложил кто-то. Сопровождаемая радостным пьяным гомоном, бутылка пошла по рукам. «За твою защиту, Тань», произносил каждый, делал несколько глотков и передавал бутылку дальше.

Произнеся тост, Лев с удовольствием сделал большой глоток и передал бутылку Гали… на секунду их пальцы соприкоснулись. Гали почувствовала, как Лев вздрогнул, и, улыбнувшись, провозгласила в свою очередь: «С защитой тебя, Тань!»…

Когда бутылка пошла по третьему кругу, Гали отчетливо поняла, что переборщила с алкоголем, и отправилась на балкон подышать воздухом. Через некоторое время к ней присоединился Лев и, спросив разрешения, закурил.

Гали и Лев даже не взглянули друг на друга. Какое-то время они просто всматривались в вязкую тьму улицы где-то внизу…

Первой молчание нарушила Гали.

— Вы хорошо играете, — произнесла она, отстраняя рукой предложенную ей сигарету.

— Спасибо, не курю и никогда не курила.

Магическим образом в тонких пальцах Льва возникла зажигалка, и в свете вспыхнувшего на секунду пламени Гали увидела, что он улыбается.

— Спасибо… — Лев замялся. — Почему-то мне кажется, что вы не очень любите классическую музыку, предпочитая ее джазовой.

— Может быть… Однако многое зависит от того так исполняют классику.

— Правда? — он, казалось, был неподдельно заинтересован.

— А как вы считаете ее надо исполнять?

— Откровенно, индивидуально — Гали несколько секунд подбирала слова. — И чувственно. Так, как вы играли сегодня Гершвина…

Лев повернулся к ней и внимательно посмотрел на нее… Он попытался обнять ее, но она ловко увернулась и погрозила ему пальцем. — Ишь ты какой прыткий!

Когда Гали увлекалась мужчиной, для нее не существовало запрещенных приемов. Спустя некоторое время она неожиданно зачастила в гости к Тане. Они пили чай, пока Таня однажды не призналась, хотя все было видно невооруженным глазом, что влюблена во Льва. Гали исподволь выспросила у Тани его координаты, и также неожиданно перестала бывать у нее…

Она, конечно, позвонила ему, и они стали встречаться. Вскоре Гали узнала, что Лев не всегда бывает таким интровертированным и застегнутым на все пуговицы. Гали как-то попробовала затащить его в постель перед выступлением. Но Лев решительно отказался и почти сбежал с предложенного ристалища. «Бережешь силы?» — поддразнивала она его. Он мычал в ответ что-то не членораздельное. Но почему-то она не обижалась.

Гали всегда старалась бывать на концертах Льва. Поначалу ей нравилось восхищение студенток из консерватории, нравилось, как они завистливо поглядывают на нее — как же, подруга самого Льва Глузкера, гордости столичной консерватории.

Да и не только своим талантом покорял он этих девиц. Лев был воистину красив. Черноглазый и смуглый, высокий, с волнистыми черными волосами до плеч. Но в то же время — худощавый и даже хрупкий, поражавший грациозностью и своеобразной пластикой движений во время игры на фортепьяно. И этот его взгляд из-за поблескивающих стекол очков в тонкой модной оправе. Прямой, насмешливый и властный — но так преображавшийся без своей стеклянной защиты.

Но однажды, после концерта, Гали оттеснив локтем поклонниц, без стука вошла в гримерную, закрыла дверь на щеколду и, не говоря ни слова пошла в атаку на пианиста.

Неожиданный натиск ошеломил его. Еще не остывший от игры, он исполнил с блеском «Экстаз» Рахманинова, Лев можно сказать, отдался Гали без сопротивления. Крещендо было коротким, но очень бурным. Гали, как опытная наездница, оседлала беднягу на старом видавшем виды диване, крепко сжав бедрами, лишая малейшей возможности вырваться.

— Очки, очки где мои концертные очки!

— Успокойся, вон они на столе, лучше расслабься и не мешай мне. Тебе хорошо?

— Да, очень, но….

— Вот и помолчи….

Гали льстило, что соперницы едят ее завистливыми глазами. Поначалу она старалась, как можно чаще появляться со Львом на публике. Она купалась в лучах его славы и в эти мгновения чувствовала себя королевой.

Но, очень быстро Гали поняла, что на концертах она лишняя. Лев растворялся в игре. Он не искал ее глазами, пока был на сцене, не пытался даже намеком, жестом дать понять, что рад ей. Едва он склонялся над клавишами рояля, Лев погружался в другой мир, где была только музыка, оживающая под его пальцами. В такие минуты он не принадлежал никому. Если бы ей сказали, что она ревнует Льва к музыке, Гали посмеялась бы. Но в глубине души… конечно же, она ревновала ко всему, что ставилось мужчиной выше ее самой.

Каждый раз, когда Гали слушала его выступления, ей продолжало казаться, что все, что играет ее любовник, такая же импровизация, как тогда, в первую их встречу… Лицо Льва менялось, будто не Шостакович или Скрябин, а он сам в этот самый момент творил эту музыку.

Концерт заканчивался, слушатели аплодировали, на сцену летели цветы, скрипачи стучал смычками. Лев скромно кланялся. Ускользнув от экзальтированных поклонниц, они уезжали ужинать в один из полюбившимся им ресторанов. Глубоко за полночь, смертельно уставшие, они возвращались в съемную квартиру и неистово занимались любовью. Откуда на это бралась энергия они не могли понять. Но это их и не очень волновало.

Здесь она целиком отдавалась ему. Он нежно прикасался к ее извивающемуся от возбуждения телу, растворялся в ее желаниях, казалось, забывая о себе. Гали удивляло его умение чувствовать партнершу и творить любовь дуэтом, как бесконечную импровизацию на темы кудесников из Нью-Орлеана. В такие моменты она чувствовала себя сказочной скрипкой, рождающей завораживающие звуки в умелых руках исполнителя. У него всегда получалось делать с ее телом что-то невообразимое…

Как это ни странно именно благодаря сексу со Львом, Гали по-настоящему начала чувствовать и любить классическую музыку. Глядя, как Лев исполняет очередное творение Рахманинова, она всем телом чувствовала, как звуки отдаются где-то внутри. Каждое музыкальное произведение рождало в воображении Гали яркие сюрреалистические картины.

Гали чрезвычайно возбуждала мысль о том, что она сидит среди людей, даже не подозревающих о том, что творится в ее теле.

Но иногда, вынырнув из сладостных волн оргазма, Гали замечала в его поведении что-то… Складывалось ощущение — оно было мимолетным, но все-таки безошибочно чувствовалось: часто мыслями он витал где-то далеко, и не с ней.

Гали гнала от себя эти мысли. К чему? Ведь все так хорошо. Она понимала, что может быть, именно из-за этой ускользающей от нее тайны в их отношениях, она и любит его. А в том, что она начала влюбляться, Гали не сомневалась. И то, что иногда происходило со Львом, притягивало именно своей неразгаданностью. И ей очень захотелось завоевать его и безраздельно владеть его душой и телом.

В своих мечтаниях она видела себя его женой. И жила бы жизнью жены артиста. Тем более, что возможности этот брак открывал безграничные. Уже сейчас никто не сомневался, что его имя когда-то прогремит на весь мир.

К 15-ти годам Лев уже занял первое место в международном конкурсе. И с тех пор шел только вперед, становясь все более значимой фигурой в мире классической музыки.

Ему стали делать предложения о турне по странам Европы. Известный лондонский оркестр приглашал сделать запись концерта с его участием.

С таким мужем Гали увидела бы мир. Тот мир, что столь сильно притягивал ее. Госпожа Глузкер, фрау Глузкер, миссис Глузкер, мадам Глузкер… Ей нравилось вслушиваться в музыку этих слов.

Правда, Лев пока не делал ей предложения. У него бывали периоды, когда он исчезал. Просто пропадал без объяснений — обычно на три-четыре дня. Гали поначалу очень злилась. Пару раз она даже пыталась закатить сцену ревности или разыграть истерику, но Лев лишь замыкался в себе и делался совсем непробиваемым.

Гали поняла — не стоит давить на него. Не нужно его ни о чем спрашивать, не стоит пытаться привязать его к себе. Нужно просто уметь ждать. И Гали ждала.

Проходило время, и Лев вновь появлялся, звонил ей и просил приехать. Он встречал ее с цветами, улыбаясь, выслушивал истории Гали, о том, что происходило с ней за время его отсутствия, но сам лишь отмалчивался или говорил ничего не значащие слова.

Ночи они проводили в богато обставленной квартире в высотке на Котельнической набережной, принадлежащей другу родителей Льва, директору магазина на улице Горького. Он уехал в очередную командировку, оставив ключи семейству Глузкер. Старшее поколение, в свою очередь, будучи людьми прогрессивными, отдало ключи сыну. О его отношениях с Гали они знали, но мнения своего не высказывали. Отец и мать души не чаяли в единственном сыне.