Я дрался на Т-34. Третья книга - Артем Драбкин

Обучение поначалу шло на танкетках Т-27. Там экипаж состоял из двух человек, а вооружена она была пулеметом. Помню, что очень тяжело поднималась крыша. Команды все отдавались флажками – радио не было. С конца 1941 года мы приступили к изучению иностранных танков, которые с ноября начали поступать по ленд-лизу. Сперва это были английские «Валентайн» и «Матильда», потом американские М3Л, «Генерал Ли», М3С. Учеба больше проходила в классе, на тренажерах. Разбирали и собирали пушку и пулемет, изучали, как обслуживать двигатель, ходовую часть, отрабатывали натяжение гусеницы. После Т-27 пересели на Т-26. Их заводить было тяжело. На рукоятку надевали длинную трубу, которую называли «взводный стартер». Командир становился у конца трубы, а остальные брались двумя руками и по команде начинали крутить. Учили нас на старых танках – ленд-лизовские берегли. Даже в Горьком, когда сформировали наш полк, нас вывезли на полигон и дали три штатных снаряда. Все! Вся подготовка!

Тем не менее преподаватели были просто замечательные. Они к нам в училище пришли из инженерных вузов – были высококлассными специалистами, которые очень хорошо готовились к занятиям. Такую дисциплину, как военная топография, в училище преподавал полковник Привалов, который был преподавателем еще в школе прапорщиков в царской армии. Очень строгий! Учить начал с того, как правильно точить карандаш. Командиры взводов были с опытом войны в Испании. Так что о своих преподавателях, командирах взводов, командирах рот могу сказать только хорошее. Добросовестные люди были.

– На фронт их не отправляли?

Шла ротация. Многие из них писали рапорта на фронт. У нас командир взвода был семейный – жена, двое детей. Он прибыл к нам из Саратовского танкового училища. Все пытался попасть на фронт, хотя жена плакала, умоляла, чтобы он остался. Да и мы ему говорили: «Куда ты? Детей на кого оставишь?» Когда я уехал, он еще оставался в училище. Я его встретил после войны, уже будучи подполковником, а он так и остался старшим лейтенантом, потом получил звание капитана. Бывает и так…

– Горючее было все время?

Наверное, проблем не было. Если бы даже были – нам бы не сказали. Абсолютно. В этом отношении строго было.

– Какое настроение было у курсантов в 41-м году?

Настроение было всяким, но открыто высказывать сомнения или опасения люди боялись. Панического настроения не было и быть среди курсантов не могло – возраст. Когда наступать начали, то тут стало получше. Помню, у моего близкого товарища Саморукова Вадима освободили родной город Ростов. Мы так радовались!

– На фронт рвались?

Рвались. Во-первых, снимались многие проблемы: тебе давали хорошее обмундирование, кормили здорово, одевали, обували. Так что рвались. Зима 41/42-го выдалась тяжелая, холодная, морозная. Есть всегда хотелось, хотя курсантская норма была привилегированная. Конечно, не такая, как в действующей армии, но и не тыловая. Надо сказать, что страна была не подготовлена к таким испытаниям. Помню, весной 42-го года пошла рыба. Мы ходили на Казанку, ловили оставшуюся после разлива рыбу, бросали ее прямо в противогазные сумки.

– То, что Красная Армия несет большие потери, знали?

Среди своих – знали. А так никакой информации не было.

Выпуск из училища проводился по мере прибытия караванов, которые шли в Архангельск, Мурманск или Иран. Проходил он следующим образом – пришел караван, танки выгрузили, скомплектовали полк. Командующий бронетанковыми и механизированными войсками, генерал Федоренко, звонит начальнику училища: «Нужно столько-то командиров танков, младших лейтенантов, столько-то командиров взводов». Начальник училища вместе с начальником строевого отдела и командирами батальонов отбирают лучших и направляют в полк.

Таким образом, в сентябре 1942 года я, в числе первых из своего набора, был направлен в 252-й танковый полк 2-й механизированной бригады, который формировался в Горьком. Полк был ротного состава: 4 роты по семь танков и два танка командования – всего 30 танков. После формирования мы попали на Брянский фронт, где до ноября 1942 года находились в резерве. В ноябре получили команду на погрузку и отправились в район Сталинграда. К нашему прибытию там уже началось контрнаступление. Выгрузились на правом берегу Волги, севернее Сталинграда. Оказалось, что наши «Валентайны» и «Матильды» не приспособлены к передвижению по замерзшей земле – пробуксовывают. Механики быстро придумали, как с этим бороться, – к танкам подъезжали летучки и электросваркой приваривали к гусеницам костыли.

Надо сказать, что командование не ждало, когда сосредоточится весь наш полк. В это время Манштейн пошел на деблокаду окруженных в Сталинграде. Так что скомпоновали сборную роту – и в бой.

– Свой первый бой помните?

Да. Под Суровейкино. Что можно рассказать? Во-первых, прячешься, сломя голову не идешь. Ты можешь идти сломя голову при прорыве, когда тебя развернули, когда пошла линия. А тут были элементы встречного боя. Разрозненная наша группировка встретилась с разрозненной группировкой противника. И каждая группировка пытается перехитрить другую, где-то спрятаться. Но нам-то как: прячься-прячься, но имей в виду, что за тобой следят. Если ты долго прячешься, тебя заставят идти. Смотри и выбирай место, с которого можно вести огонь. Люки, когда идешь в бой, особенно при прорыве, закрыты. А при таких маневрах тут уже открываешь, смотришь, чтобы не провалиться в яму. Провалишься, а потом тебя будут вытаскивать через СМЕРШ. Скажут: «Ах ты, сволочь, ты сам полез в эту самую яму!»

Командиром роты был у нас лейтенант Савченко – хороший, толковый парень. Он уже повоевал, и мы ему доверяли. Вскоре его ранило, и больше мы его не видели. Помню первого замполита Иннокентия Воробьева с монголоидными чертами лица, откуда-то из-под Иркутска, которого мы все назыаали Кеша. Мы-то были пацанами, а он с 18-го года, лет на пять старше. Нам он уже казался дедом. Он в танк не садился, у него танка не было. А Савченко в танке воевал.

Я скажу свое мнение. Я не верю тем, кто начинает рассказывать все до мельчайших подробностей, хотя, может быть, и есть такие люди, кто все помнит, но через 60 лет все события помнятся как в тумане, и ты уже начинаешь воспроизводить то, что в тебя вошло после, начинаешь приукрашивать. Не хочется рассказывать, что ты струсил, что ты боялся, что тебя поставят к стенке. А ведь было разное… В танках были спиртовые компасы. В них – два литра спирта. Ну и пропадать начал, конечно… Контрразведчики сразу подняли шум, и многие дельцы за это поплатились.