Самскард - Ананта Мурти

Сострадание, праведный образ жизни, человечность -- брахминство. Они переплетаются, перепутываются, запутываются в узлы, и это терзает его. Изначальный вопрос заключался вот в чем: почему все-таки Наранаппа свернул с пути, что наполнило его такой ненавистью? В Книгах сказано: лишь прожив великое множество жизней и приобретя множество заслуг в каждой жизни, может человек родиться брахмином. Так как же мог Наранаппа собственными руками выбросить свое брахминство на помойку? Удивительно, как от начала до самого конца довлеет над человеком его природа... Пранешачария вспомнил историю из Ригведы...

Жил когда-то брахмин, и был он неисправимым игроком. Сколько ни старался, а преодолеть свою природу не мог. Благочестивые брахмины запретили игроку появляться в местах жертвоприношений, отовсюду прогоняли его, как собаку. Бедняга вопрошал богов и небожителей:

-- Зачем вы сотворили меня игроком? Зачем вложили вы в меня неодолимую тягу к пороку? Ответьте мне! Ответьте, хранители восьми сторон света! Индра, повели- тель дождей! Яма, бог смерти! Варуна, властитель морей! Спускайтесь на землю и дайте мне ответ!

Другие брахмины приносили богам жертвы и молили Индру, Яму, Варуну оказать милость, принять.

Но боги не снизошли до их жертв, а приняли дерзкий вызов игрока, и пришлось брахминам, смирив свою брахминскую гордыню, идти на поклон к недостойному. Трудно понять, в чем истинный смысл праведности. Жил человек недостойно, неправедно, а последним дыханием восславил бога--и все, сразу достиг освобождения от цепи рождений и смертей. Спросил однажды всевышний своих привратников Джаю и Виджаю, что бы они предпочли: соединиться с ним через семь жизней покорности его воле или через три спора с небесами. Оба выбрали второй путь. Значит, противоборство быстрей приводит к освобождению. Таким, как мы, кто каждодневными молитвами и обрядами очищает свою карму от накопившегося зла, будто кусок сандала оттирает, нужно прожить множество жизней, чтобы освободиться. Невозможно проникнуть в истинный смысл праведности. Кто знает, какие бури бушевали в душе Наранаппы? Играло, бушевало в нем пламя жизни, потом угасло.

Если бы умудрил его господь, дал бы ему силу понять! Неожиданная мысль пронзила Пранешачарию, как знамение свыше, и он затрепетал: завтра на рассвете после омовения он отправится в храм Марути и спросит бога, как же ему быть.

-- О сын бога ветра,-- скажет он,-- укажи мне правильный путь!

Пранешачария встал с легким сердцем и прошелся по комнате.

-- Как же так?-- вдруг вспомнилось ему.-- Эта молодая женщина спит на голом полу, даже без циновки!

Пранешачария сложил циновку, одеяло и подушку. Вышел на веранду.

-- Чандри!

Чандри, раздумывавшая над тем, что ей когда-то говорила мать, вздрогнула и торопливо покрыла волосы.

Пранешачария почувствовал неловкость оттого, что подошел в темноте к лежащей женщине.

-- Возьми постель,--коротко сказал он и ушел в дом.

Чандри будто дара речи лишилась.

Пранешачария остановился на пороге. Свет из комнаты падал на женскую фигуру, замершую в неловкой позе, сжавшуюся от смущения, как бутон.

Пранешачария шагнул было в комнату, но тут еще одна мысль пришла ему в голову. Он подобрал украшения, которые Чандри сорвала с себя, и снова вышел на веранду.

-- Чандри.

Чандри быстро, ожидающе приподнялась с циновки.

-- Послушай, Чандри. Твоя щедрость только запутала дело. Брахмин должен следовать истинному пути, назначенному Законом. Возьми украшения обратно. Наранаппа умер. А тебе еще жить.

Пранешачария стоял рядом с Чандри, высоко подняв Лампу. Он склонился к ней, сочувственно заглянув в ее огромные черные глаза, робко встретившие его взгляд, и опустил украшения в подставленные ладони. Потом вернулся в дом и закрыл дверь.

VII

Дасачария изнывал от голода. Он ворочался с боку на бок, мял ладонями живот, громко вздыха: "Нараяна, Нараяна..."

Проснулся его сынишка и разбудил его мать.

- Воняет, мамочка, воняет! - жаловался он.

Истерзанный муками глода, Дасачария не чуял никаких запахов, но жена принюхалась и сказала:

- И впрямь откуда-то воняет...

Она потормошила мужа

- Послушай, - зашептала женщина,- Запах этот... Сейчас жарко, это мертвец гниет... По всей аграхаре вонь...

И в этот же самый миг с улицы донессы вопль помешанной Лакшми:

- Дух! Дух Наранаппы!

Жена Дасачарии пронзительно завизжала и забилась в судорогах - по аграхаре бродил мертвец, распространяя зловоние!

Белли тоже не спалось. Она привстала с циновки. В хижине стояла кромешная тьма. Белли выбралась на воздух. Лачуга, в которой умерли муж и жена, сгорела дотла. Ветерок, налетая, ворошил пепел, выдувая из него последние искорки. В лесу мерцали светлячки. Белли потихоньку подошла к деревьям, сняла с себ набедренную повязку, с наслаждением подставив голое тело теплому ветру. Белли наловила светлячков, собирая их в тряпку, снятую с бедер. Прибежав домой со светлячками, она высыпала их на пол. Они летали по хижине, неровно освещая ее своим то разгорающимся, то меркнущим светом. Белли шарила по полу.

- Что там творится?- сос стоном спросил спросоня ее отец, когда Белли неосторожным движением коснулась его.

- Крысы!- вскрикнула Белли, наткнувшись рукой на леденяще холодную шкурку.- Дохлая крыса! Вот откуда вонь!

Она ухватила крысу за хвост и вышвырнула ее.

- Откуда они только берутся, проклятые! - злилась Белли.- Прибегают и сдыхают одна за другой, конца и краю нет!

Белли обернулась куском ткани, устроилась поудобней на циновке и заснула.

Голод колотил в животы, как в барабаны, отгоняя сон, заставляя брахминов бродить словно тени, с налитыми кровью глазами.

Они встали утром, ополоснули лица и потянулись на деревенскую площадь, понося Наранаппу за то, что он натворил в аграхаре. Дети выскакивали на веранды и во дворы, потому что в домах нечем было дышать. Женщины боялись, как бы дух Наранаппы, разгуливая по улицам, не тронул их детей, и загоняли их обратно в комнаты. Дети ревели, им раздавали шлепки и подзатыльники, затаскивали домой и запирали на ключ. Впервые деревенские двери запирались среди бела дня. Не выкладывались узоры из крашеных рисинок перед порогами, не сбрызгивались кизячной водой дворы. Казалось, будто в аграхару так и не пришел день. Все выглядело опустелым и заброшенным--как если бы в каждом доме в темном чулане было спрятано по трупу. Брахмины сидели на площади, опустив головы, не зная, что им дальше делать.

Только шкодливые дети Венкатарамана удрали из-под присмотра матери и торчали за домом, считая крыс, которые выбирались из кладовки во двор. Дети хлопали в ладоши и притопывали в такт счету, а считали они крыс, как взрослые считают мерки риса:

Раз--и--раз,

два--и--два,

три--и--три,

че-е-ты-ре,

пять -- и -- пять,

шесть -- и -- шесть,

и еще...

Мать отыскала их за домом и, размахивая метелкой, велела сейчас же идти на веранду, но дети вошли в раж.

-- Смотри, мама, смотри! Восемь! Девять, десять! Десять крыс, смотри, мама!

-- Налопались с утра, когда все вокруг от голода умирают, и теперь с ума сходите! Что это еще за выдумки--поганых крыс считать! А ну домой, пока до синяков не излупила! Домой, кому говорят! Считают крыс! Они кишмя кишат в кладовке, что рис, что чечевица -- везде полно крысиного помета!

Ругаясь на чем свет стоит, мать прогнала детей в дом и заперла дверь. Но и в доме откуда ни возьмись вдруг появилась здоровенная крыса, завертелась на месте, будто ловя собственный хвост, и упала замертво, опрокинувшись на спину. Дети радостно заверещали.

Брахмины, зажимая носы, медленно продвигались к веранде дома Пранешачарии. Дургабхатта останавливал одного, другого, допытываясь:

-- Это же неправда, что чокнутая бабка болтает? Враки, верно же?

Не желая выказывать гложущий их страх, брахмины отвечали:

-- Поживем--увидим.

И медленно приближались к дому Наранаппы. Вид большой, широко распахнутой двери заставил их замереть в ужасе: покойник, несомненно, обратился в призрак и шатается по аграхаре... Если не совершить соответствующие обряды, он станет демоном, и уж тогда здесь никому не жить.

Дасачария плачущим голосом укорял всех остальных:

-- Жадностью своей вы всех нас погубили! Не говорил ли я? Брахмин ведь умер, брахмин. А без обряда он станет демоном! Но кто послушает бедного человека? Разве не ясно, что в такую жару труп начнет разлагаться и мы все подохнем от вони? И сколько можно поститься и не умереть с голоду? Хватит с нас и одного покойника...

Его поддержал сильно оголодавший Дургабхатта:

-- Мадхвы называется! Что же это у вас за вера, если вы не можете найти выход из тупика!

-- Я не против,-- примирительно заявил Гаруда,-- если только Пранешачария скажет "да". Что тут говорить! Забудем о золоте, об украшениях этих. Верно говорю? Покойника нужно перенести к месту сожжения. Что тут говорить! Пускай только Пранешачария подтвердит, что мы касты не лишимся.