Старые долги - Ande

Деньги есть, заеду к дяде Жене, договорюсь. И сторожа предупрежу. А оттуда сразу в Питер, на электричке.

— Я пойду, — сказал Стоцкий — Рад был видеть. Дерзай.

— Садись, пиши заявление, — распорядился брат. — Я пока водителя вызову.

В девяносто четвертом брат и Горик приватизируют свое управление. Заодно и несколько смежных организаций. Создадут крупный концерн. Недостающие на приватизацию деньги возьмут у одного ныне известного на всю страну инвестора. Горик станет президентом. Паша — Генеральным директором. А потом третий инвестор их рассорит. В итоге владельцем концерна станет тот самый инвестор. Паша продаст свою долю и сильно запьет. И умрет в две тысяча восьмом. Его жена переживет его на год. У Горика останется три процента акций и парадная должность. При случайных встречах со мной он будет делать вид, что не узнает меня.

Я приехал к Паше, надеясь присмотреться. А тут такой роскошный подарок. Я теперь знаю, что на приватизацию им денег хватит. Всю жизнь Паша очень обижался на меня за то, что я уехал. Говорил, что если б я был рядом, то все могло пойти по другому. Мне было стыдно.

Но теперь я этот свой долг закрою. Посмотрим, что получится.

Глава 4

Меня дергали за ногу. Сквозь сон было трудно сообразить что лучше. То ли брыкаться, то ли сесть и понять что происходит. В конце концов я решил сесть, и с ноги разъяснить про дергать меня во сне. Сесть не вышло. Резко и со всего маху стукнулся головой о потолок. То есть об багажную полку. Зато полностью проснулся, без переходов и томных потягиваний.

Я на верхней полке, в общем вагоне поезда Ленинград-Вологда. Еду в колхоз на картошку. Проводница опытно стояла так, что я никак не мог ей навредить.

— Просыпайся студент! Через двадцать минут тебе сходить. Стоянка одна минута. Приходи, я как ты просил, тебе чаю сделала.

Загадочный полумрак. Где-то плакал ребенок. Вагон скрипел и кряхтел на стыках рельсов. Нервный саундтрек путешествия. Пять пятнадцать утра.

Я Антон Мостовский, пятидесятисемилетний московский бизнесмен. В процессе переговоров об участии в сложной многоходовочке выше среднего уровня, потерял сознание за рулем. Придя в себя, был уведомлен, что помер и буду помещен в себя же молодого. До сих пор не исключаю, что меня пичкают свежими наркотиками с неизвестной целью. Но глюки выходят столь натуральные, что решил жить как в реальности.

Поэтому — ноги в руки, и в тамбур. Стащил с полки рюкзак и чехол с гитарой. Побрел на выход.

В купе проводника получил легендарный стакан в подстаканнике. С пожеланием обязательно вернуть. В тамбуре бросил на пол рюкзак, пристроил гитару, закурил и хлебнул чаю.

Вчерашний день получился насыщенным. Отсутствие мобильных телефонов делает жизнь активной. Если в нулевых ты делал два звонка, то здесь ты едешь сначала в одно место, потом в другое. Чтоб коротко переговорить. Это подбешивает.

Брат мне выделил УАЗик с военным водителем. Он отвез меня в столярный цех управления, где я договорился с дядей Женей, хорошим приятелем моего отца, о том, что он закончит отделку дачи в Лебяжьем. Оставил денег и поехал на дачу. На большом участке в дюнах, на берегу залива два дома. Собственно дача, и сторожка. В сторожке живет сторож-узбек с женой. Сторож — отец моего армейского друга, глупо погибшего в восемьдесят четвертом, за три месяца до дембеля.

В будущем, Союз будут вспоминать в теплых, ламповых тонах. А на самом деле, то там, то тут не по детски полыхало. Выражаясь языком будущего, Карим Мирсатов и его жена Лола — беженцы. В Оше случился погром, в результате которого они все потеряли. На похоронах Азата, я предложил ему обращаться, если что. Зимой восемьдесят пятого он объявился в Питере. Рассказал, как толпа жгла дома и требовала убираться. Просил помощи. Ну какая помощь от нищего студента? Тем не менее, я отвез его на дачу и поселил в строжке. Они неожиданно прижились. Он и присматривал за домом. Когда я, в девяносто пятом, продавал дом, то оформил на него шесть соток с бывшей сторожкой.

Предупредил, что скоро появятся рабочие, что будут делать отделку. Отказался от плова и мантов. Пошел на электричку.

В Союзе было много странного. Культ секретности и закрытости. Дача расположена в особой зоне, организованной вокруг Ленинградской АЭС. Это выражается в том, что на машине прямо из Питера тебя не пропустит КП на дороге. Если у тебя нет отметки в паспорте или пропуска. Но пешком, на электричке, или в объезд на машине — пожалуйста.

Русские цари левый берег финского залива укрепляли всерьез. Недалеко от дачи два артиллерийских форта, простреливающих залив. В войну они стреляли вглубь территории. Обеспечив существование Ораниенбаумского плацдарма. Собственно плацдарм был радиусом дальности фортов. Как только немцы начинали шевеление, к ним прилетал чемодан в треть тонны весом, и на этом попытки уничтожить плацдарм заканчивались.

Все эти мысли мелькали в голове пока я стоял на платформе. Вокруг толпились моряки, офицеры-пехотинцы, и всякие летчики. В Москве двадцать первого века столько военных можно было увидеть одновременно только на параде. А здесь – обычный понедельник.

В деканате института я сразу нарвался на того, кто мне нужен. Замдекана по работе со студентами, Ядвигу Федоровну. Коренная петербурженка, всегда стильно одетая, милая с виду женщина. Но все кому нужно, знали, что буйные студенческие массы затихают при одном её приближении. При этом она еще читала высшую математику. Очень крутая тетка.

— Антон! — заулыбалась она.

Не то чтоб она меня как-то особо выделяла. Просто она знает поименно всех студентов факультета.

— Здрасьте, Ядвига Федоровна!

— Ты почему здесь? Все кто был в стройотрядах, могут смело отдыхать до следующего понедельника. В понедельник вечером едете в колхоз. На доске посмотришь объявление.

— Я как раз по этому вопросу тоже, Ядвига Федоровна. А давайте я уеду сегодня, а вот за неделю до окончания картошки — вернусь? У меня тут семейные дела, никак не отвертеться.

Она глянула мне в глаза.

— Наследство будешь оформлять?

Блин! Ну откуда она про нас