Последний легион - Валерио Манфреди

— Моя мать… она мертва, да?

Амброзин склонил голову и не произнес ни слова в ответ.

— Она мертва? — настойчиво повторил мальчик.

— Я… боюсь, да, — произнес, наконец, Амброзин, обняв мальчика за плечи и прижимая к себе.

Но Ромул дернулся, уходя в сторону, и закричал:

— Оставь меня! Я тоже хочу умереть! Я хочу к маме! Я хочу видеть ее! Куда ты ее спрятал?! Я хочу ее видеть!

Он бросился на одного из варваров, бешено колотя кулаками по его щиту. Варвары заржали и принялись дразнить мальчика, толкая его со всех сторон. Амброзин попытался удержать Ромула и успокоить, но не сумел поймать своего воспитанника. Тот словно обезумел. На самом деле мальчик был полностью опустошен. Он больше не видел впереди ни малейшей надежды, он не видел способа избежать грядущего ужаса. Он был безутешен, и его воспитатель испугался, что Ромул может попытаться свести счеты с жизнью.

— Позвольте ему увидеть мать, — умоляющим тоном обратился Амброзин к стражам. — Может быть, он тогда сумеет дать выход своим чувствам и успокоится. Прошу вас, если вы знаете, где ее тело, позвольте ему увидеть ее. Он ведь просто испуганный мальчик, пожалейте его хоть немного!

Амброзин смотрел в глаза по очереди каждому из варваров, и их смех начал понемногу затихать. Взгляд старого воспитателя был таким напряженным, такая сила изливалась из его голубых глаз, что стражи смущенно склоняли головы, словно придавленные волной загадочной энергии. Потом один из них, вроде бы старший по должности, сказал:

— Не сейчас. Вы с ним должны вернуться в свою комнату; нам приказали запереть вас обоих там. Но я передам твою просьбу нашему командиру.

Ромул, наконец, затих, истерзанный душевными муками и изможденный физически, и они вернулись в комнату. Амброзин молчал, потому что любое его слово могло сейчас лишь ухудшить дело.

Ромул сел на пол в дальнем конце комнаты, прислонившись затылком к стене и глядя прямо перед собой. Время от времени он глубоко вздыхал и содрогался всем телом. Его воспитатель, наконец, решился подойти поближе, чтобы всмотреться в мальчика и попытаться понять, то ли тот задремал, наконец, то ли окончательно провалился в бредовую лихорадку. Но так ничего и не понял. И в таком тревожном состоянии прошел остаток ночи.

Когда слабый молочный свет начал просачиваться в комнату сквозь две смотровые щели высоко в стене, они услышали за дверью какой-то шум.

Потом дверь распахнулась — и появились две прислужницы. Они втащили в комнату большую лохань с водой, принесли чистую одежду, кувшин с целебной мазью и поднос с едой.

Затем осторожно подошли к Ромулу, кланяясь, и по очереди почтительно поцеловали ему руку. Ромул позволил искупать и переодеть его, но отказался съесть хоть крошку, несмотря на настойчивые увещевания Амброзина. Одна из служанок, девушка лет восемнадцати, была очень хорошенькой и явно добросердечной. Она налила в чашку горячего молока с медом и сказала:

— Прошу вас, мой господин, выпейте немножко. Это придаст вам сил.

— Пожалуйста, выпейте! — попросила и вторая девушка, лишь немногим старше первой. Ее взгляд был задумчивым и искренним.

Ромул взял чашку и сделал большой глоток. Потом поставил чашку на поднос и поблагодарил девушек.

В нормальном своем состоянии этот мальчик никогда не благодарил слуг, и Амброзин отметил это. Возможно, страшная боль и одиночество заставили его научиться ценить любое проявление человеческого тепла, от кого бы оно ни исходило. Когда девушки собрались уже уходить, старый наставник спросил их, не заметили ли они этим утром кого-нибудь незнакомого, кто выходил бы из дворца или входил в него. Но девушки отрицательно покачали головами.

— Нам нужна ваша помощь, — сказал Амброзин. — Любые сведения, какие только вы сможете сообщить нам, могут оказаться совершенно бесценными. Или даже жизненно важными. Сейчас на кону стоит жизнь императора.

— Мы сделаем все, что сможем, — ответила старшая девушка, — но мы не понимаем языка варваров, и часто понятия не имеем, о чем они говорят.

— Вы можете вынести отсюда записку?

—Они нас обыскивают, — смущенно порозовев, сказала девушка, — но мы можем выучить послание наизусть, если хотите. Конечно, они могут и проследить за нами… Они ужасно враждебно настроены, и подозрительны ко всем латинянам

— Да, я понимаю. Но мне нужно знать, был ли этой ночью взят в плен некий римский солдат, человек около сорока пяти лет, крепкий, с темными волосами, немного поседевшими на висках, с темными глазами. Он ранен в левое плечо.

Девушки переглянулись и сказали, что не видели никого, подходящего под такое описание.

— Если увидите его, хоть живого, хоть мертвого, дайте мне знать как можно скорее, ладно? И еще один вопрос, последний: кто послал вас сюда?

—Хозяин этого дворца, — ответила старшая девушка — Благородный Антемий.

Амброзин кивнул; Антемий был одним из высших чиновников и всегда преданно служил императору, кем бы этот император ни был, и при этом не задавал вопросов. Видимо, он счел, что его долг — служить Ромулу, пока не назван его преемник на троне.

Девушки ушли, и их легкие шаги сразу же заглушила тяжелая поступь стражей, сопровождавших служанок. Ромул снова свернулся в углу комнаты и погрузился в упорное молчание, отказываясь ответить хоть словом наставнику, пытавшемуся втянуть его в разговор. У него просто не хватало сил на то, чтобы выбраться из той бездны отчаяния, в которую он провалился. И, судя по напряженному, тоскливому выражению лица, его переполняли чувства, не поддающиеся усмирению… а из глаз то и дело стекали капли слез, падавшие на грудь.

Время шло; должно быть, уже близился полдень, когда дверь комнаты снова распахнулась, и на пороге появился тот самый страж, с которым Амброзин разговаривал ночью; он сказал:

— Можешь увидеть ее сейчас, если хочешь.

Ромул мгновенно стряхнул с себя апатию и поспешил за стражем, даже не подождав своего наставника, последовавшего за ними. Амброзин не стал ничего говорить, потому что слишком хорошо знал: не существует на свете таких слов, которые могли бы облегчить страдания мальчика; он просто верил, что сама природа проявит сострадание и защитит свое дитя… ведь только время способно залечить подобные раны, даровать забвение…

Они направились в южное крыло дворца, мимо пустующих ныне помещений дворцовой стражи. Потом спустились по лестнице, и Амброзин вдруг понял, что они идут в императорскую базилику, в которую он так недавно попал через женскую галерею. Они пересекли неф и спустились в склеп, частично залитый просочившейся из лагуны солоноватой водой. Центральный алтарь и маленькая ризница возвышались над поверхностью воды, словно небольшие острова, прикованные к полу кирпичной дорожкой. Вода брызгала из-под ног идущих, разбивая вдребезги мозаику пола, изображавшую танцующие Времена Года. Тело Флавии Серены лежало на мраморном столе в алтаре. Оно было белым, как воск, и покрыто белым шерстяным одеялом; кто-то позаботился о том, чтобы расчесать волосы Флавии, умыть и слегка подкрасить ее лицо. Должно быть, это постаралась одна из дворцовых служанок.