Кольцо (другой перевод) - Кодзи Судзуки

Асакава уселся за компьютер и принялся обрабатывать материал, выбросив из головы таинственный вирус. Он достал рабочий блокнот и аудиокассету с сегодняшним интервью и принялся за дело. Статью нужно было закончить сегодня во что бы то ни стало — на воскресенье, то есть на завтра, Асакава и его жена Сидзука договорились встретиться с невесткой. Ёсими Оиси, мать погибшей Томоко, пригласила их к себе домой. Асакава хотел воочию увидеть то место, где умерла несчастная девочка. Надеялся услышать внутренним слухом отголоски того страшного вечера. Сидзука, его жена, конечно же не подозревала о настоящих намерениях мужа и согласилась ехать только потому, что хотела утешить сестру, потерявшую единственную дочь.

На ходу составляя план статьи, Асакава застучал по клавишам клавиатуры.

Жена Асакавы в последний раз виделась со своими родителями около месяца назад. Оказалось, что с тех пор, как умерла их старшая внучка Томоко, они каждые выходные приезжают из Асикага в Иокогаму, чтобы хоть как-то поддержать безутешную Ёсими. Сидзука узнала об этом только сегодня. У нее сердце сжалось при виде измученных, посеревших от горя старых родителей. Нельзя сказать, чтобы до этого несчастного случая у них было так уж много внуков. Всего трое — по одному на каждого ребенка: у старшей, Ёсими, — дочь Томоко, у средней дочери Норико — сын Кенъити и у Сидзуки — маленькая Йоко.

Бабушка с дедушкой обожали свою старшую внучку, при встрече с ней они никогда не могли удержаться от радостной улыбки и баловали ее неимоверно. Смерть Томоко была для них страшным ударом, и они горевали не меньше несчастных родителей девочки, а может быть, даже и больше…

…неужели внуки — это что-то настолько милое?..

Сидзуке, которой в этом году исполнилось тридцать, хотелось понять, что происходит с ее старшей сестрой, прочувствовать сестрино горе. Она попыталась было представить себе, что ее дочка тоже внезапно умерла, но разве можно сравнивать полуторагодовалую Йоко с семнадцатилетней старшеклассницей? Сидзука не знала наверняка, но ей казалось, что за те годы, пока ребенок взрослеет, родительская любовь и привязанность становятся сильнее и глубже.

Около трех пополудни родители Ёсими засобирались обратно в Асикага.

Сидзука никак не могла взять в толк, что происходит. Ее вечно занятый муж неожиданно предложил ей навестить старшую сестру. Тот самый муж, который отказался идти на похороны Томоко, сославшись на редакционный аврал. Бог с ним, конечно, но скоро нужно начинать готовить ужин, а он, похоже, и не собирается возвращаться домой. Что это на него нашло, ведь не из уважения же к покойной он здесь торчит — он и видел-то ее всего пару раз. Никогда не поговорил, не поинтересовался ею, а вот ведь…

Она легонько похлопала мужа по колену и шепнула ему на ухо:

— Дорогой, мы ведь уже скоро пойдем, а?

— Куда же мы пойдем? — ответил Асакава. — Ты посмотри на Йоко: она вот-вот заснет. По-моему, будет лучше, если мы ее сейчас уложим. Прямо здесь.

И верно, Йоко, которую они взяли с собой, тихонько клевала носом — дома она обычно спала в это время. Но если ее сейчас уложить, значит, им придется остаться здесь еще на два часа. А остаться еще на два часа в доме людей, у которых недавно умерла единственная дочь, означает, что надо придумывать какую-то приемлемую тему для разговора…

Сидзука еще тише, чем раньше, сказала:

— Может быть, она в электричке поспит?

— Нет уж! Помнишь, какой она устроила скандал в прошлый раз? Мне этого до конца жизни хватит.

И это верно — если Йоко вдруг захотелось спать, а кругом толпа народу, то девочка приходит в неистовство, и ничего с этим поделать невозможно. Она сучит ручками и ножками, орет во все горло, короче, как может позорит своих родителей. И даже прикрикнуть на нее нельзя — это все равно что подлить масла в огонь. Поэтому, конечно для собственного спокойствия, будет лучше уложить ее здесь.

Иначе Асакава опять надуется и будет с недовольным видом посматривать на соседей по вагону, наглядно демонстрируя, что «ребенок мешает всем, но прежде всего родителям». А те в свою очередь будут мрачно смотреть на него, намекая на то, что пора бы уже и успокоить свое чадо. Тогда Асакава начнет задыхаться от гнева, нервно играть желваками и… Сидзука не стала дорисовывать страшную картину до конца — ей совершенно не хотелось видеть мужа в таком состоянии:

— Ну, раз так…

Асакава взглянул на полусонную Йоко, сидящую у матери на коленях, и перебил жену:

— Не волнуйся, я сам уложу ее на втором этаже. — С этими словами он погладил дочку по щеке.

Странно было слышать подобное предложение из уст человека, который при любой возможности увиливал от возни с ребенком. Может быть, его настолько тронуло горе несчастных родителей, что он, потрясенный до глубины души, изменился до неузнаваемости?

— Что это с тобой сегодня? Ты какой-то не такой.

— Такой, такой. Давай-ка ее сюда. Она у меня быстренько уснет, вот увидишь.

Сидзука, передавая ребенка Асакаве на руки, произнесла:

— Слушай, а ты не мог бы всегда оставаться таким милым?

Переходя из материнских рук в отцовские, Йоко на мгновение сморщилась, но, так и не успев заплакать, провалилась в глубокий сон. Асакава, прижав дочку к груди, поднялся по лестнице на второй этаж. На втором этаже было три комнаты: две японских, устланных татами, и третья — обставленная по-европейски — комната Томоко. Асакава положил Йоко на футон[2] в южной комнате. Она как будто и не заметила — продолжала спать, мерно посапывая. Асакава решил, что ее вполне можно ненадолго оставить без присмотра.

Тихонько выйдя из комнаты, он на мгновение прислушался к тому, что происходило внизу, и направился в комнату Томоко. На пороге комнаты Асакава вдруг почувствовал себя виноватым — было как-то неприятно вмешиваться в личную жизнь другого человека. Особенно если этот человек уже умер. «Впрочем, я всегда старался не лезть людям в душу, — подумалось Асакаве, — просто сейчас у меня нет выбора. Я же не для себя стараюсь, а для других. Ради борьбы с великим злом я готов даже на такой низкий поступок». Жалкие оправдания, но деваться некуда. Он пообещал себе, что, осматривая комнату, не будет думать о статье, а лишь попытается найти факты, которые помогут ему установить время и место встречи четверых погибших. «Все, я захожу», — сказал он про себя.

Первым делом Асакава заглянул в ящик стола. Там лежали аккуратными стопочками канцелярские принадлежности, необходимые для учебы в школе. Кроме этого он обнаружил в ящике три фотоснимка, маленькую шкатулку, письма, записную книжку и швейный набор. Было похоже на то, что родители уже успели навести порядок в вещах покойной. Хотя, возможно, Томоко сама по себе была аккуратной и чистоплотной девочкой. Лучше всего, если отыщется личный дневник: «…в такой-то день такого-то месяца мы вчетвером (Харуко, Такэхико, Сюити и я) отправились туда-то и туда-то…» Что-нибудь в этом роде. Где же его искать?