Русская революция глазами современников. Мемуары победителей и побежденных. 1905-1918 - Роджер Петибридж

«Государь, не вините нас в том, что мы прямо и честно обращаемся к Вам. Наш поступок продиктован верностью и любовью к Вам и нашей стране и тревогой за то, что происходит вокруг нас. Вчера на заседании Государственного Совета, где Вы председательствовали, мы единодушно просили Вас не смещать великого князя Николая Николаевича с поста главнокомандующего. Мы опасаемся, что Ваше Величество не пожелает внять нашим мольбам, которые, как мы думаем, являются мольбой всех верноподданных русских людей. Мы осмеливаемся еще раз сказать, что, по нашему глубокому убеждению Ваше решение угрожает серьезными последствиями России, династии и Вам лично. На том же заседании Вы сами могли убедиться в непримиримых противоречиях между нашим председателем и нами в оценке ситуации в стране и политики, проводимой правительством. Такое положение вещей недопустимо в любое время, а в данный момент оно носит фатальный характер. В данных условиях мы не верим, что в полной мере можем служить Вашему Величеству и нашей стране.

Николай, как полагалось, отправился на фронт, оставив двор под болезненным влиянием императрицы, которая всецело находилась под воздействием личности Распутина, с которым мы еще встретимся. Даже куда более способный и сильный человек, чем Николай II, был бы ошеломлен и подавлен сложностью и объемом тех обязанностей, которые в силу двойного поста царя легли ему на плечи. На фронте он подвергал опасности свою жизнь из-за глупой бравады и отсутствия здравого смысла. В письмах императрицы на него обрушивался безудержный поток слов. Они передают ту псевдоистероидную атмосферу, которая в то время господствовала в придворных кругах.

«Я не могу найти слов, чтобы выразить все, что хочу, – мое сердце переполнено… Я хочу всего лишь шептать слова, полные горячей любви, мужества, силы и бесконечных благословений… Ты ведешь великую борьбу за свою страну и за трон… Наши души борются против зла на стороне добра… И это куда глубже, чем может показаться взгляду… Ты показал себя подлинным Самодержцем, без которого невозможно существование России… Во время коронации ты получил помазание Господне… Он поставил тебя на то место, которое ты занимаешь, и ты исполняешь свои обязанности… Твое единственное спасение – быть твердым и непреклонным – я знаю, чего тебе это стоит, и ужасно переживаю за тебя; прости, что досаждаю, мой ангел, что не оставляю в покое и так тревожусь из-за тебя, – но я слишком хорошо знаю твой удивительно мягкий характер, а в это время ты должен отказаться от него, и только ты один должен одержать победу против всех и вся. Это будет великая страница в истории твоего царствования и в истории России – повествование об этих неделях и днях – и Господь, Который всегда рядом с тобой, через твою твердость спасет и страну, и трон.

…Наш Друг (Распутин) день и ночь возносит молитвы о тебе к Небесам, и Господь услышит их… Твое солнце встает… Спи спокойно, мой свет, Спаситель России».

Несмотря на энтузиазм, с которым русские поначалу восприняли военные усилия, вскоре самой точной характеристикой хода войны стали плохое управление и нераспорядительность. Посетив в ноябре 1914 года Варшаву, Родзянко, председатель Думы, обратил внимание на беспорядок в армии и обсудил ситуацию с великим князем Николаем Николаевичем, который в то время еще был Верховным главнокомандующим.

«Во время пребывания в Варшаве я попросил у великого князя Николая Николаевича разрешения побывать в Ставке. Я хотел рассказать ему то, что я увидел и услышал в Варшаве. Генерал Рузский жаловался мне на нехватку боеприпасов, на плохое снабжение армии. Катастрофически не хватает обуви. На Карпатах солдаты воюют босиком…

Больницы и лазареты Красного Креста, которые числятся в моем ведении, имеют прекрасные условия, но военные госпитали полностью дезорганизованы. В них не хватает даже бинтов и т. п. Конечно, самое большое зло – это отсутствие сотрудничества между двумя организациями. На фронте приходится идти десять и более верст от военного госпиталя до больницы Красного Креста. И нанять повозку невозможно, потому что местные жители или сбежали, или потеряли все свое имущество.

Великий князь принял меня очень дружелюбно… Он одобрил мое предложение, что необходимо собрать телеги, навалить в них соломы и так перевозить раненых. В течение нескольких дней в нашей губернии были реквизированы повозки и лошади для использования на фронте…

Великий князь заявил, что скоро ему придется временно приостановить боевые действия из-за нехватки боеприпасов и обуви.

– Вы пользуетесь влиянием, – сказал он. – Вам доверяют. Попробуйте приложить усилия и раздобыть обувь для армии. И чем скорее, тем лучше.

Я ответил, что это может быть сделано, если обратиться с просьбой о помощи к земствам и к общественным организациям. В России достаточно материалов и рабочей силы. Но сегодня положение дел таково, что в одной губернии есть кожа, в другой гвозди, в третьей подметки и всюду – дешевая рабочая сила. Лучше всего созвать съезд из глав губернских земств и попросить их о сотрудничестве. Великий князь был полностью удовлетворен этой идеей.

Вернувшись в Петроград, я попросил членов Думы высказать свое мнение – как лучше обеспечить армию обувью? Обсудив проблему, мы решили разослать циркуляры главам земств и градоначальникам».

После первых месяцев военных действий положение России становилось все хуже и хуже. Русские армии потерпели поражение в Восточной Пруссии, а затем весной 1915 года – в Галиции. Непролазная грязь на фронте в сочетании с неумелым управлением в Петрограде (с началом войны он был из патриотических побуждений переименован и расстался со своим германизированным названием Санкт-Петербург) привела к подлинной катастрофе. В январе 1917 года Бернард Парес, английский студент из России, делился своими впечатлениями об обстановке на фронте:

«Несколько раз во время посещений фронта я брал с собой соотечественников из Англии. Как-то со мной отправился доктор Флавелл, глава русско-английского госпиталя. Мы оказались в неприятном месте, у склона, по которому невозможно было подняться при свете дня, ибо он постоянно обстреливался немецкими пулеметами. На самом верху его люди пытались отрыть окопы в каменистой почве; порывистый ветер постоянно заносил их снегом, пусть даже снегопада не было, и весь день проходил в тяжелой работе, чтобы траншеи не осыпались. Когда мы вернулись, я спросил доктора Флавелла о его впечатлениях. У него были основания для сравнений, потому что немалую часть военной зимы ему пришлось провести в Вогезах. Он сказал мне, что пришел к трем выводам. Во-первых, офицеры в полной мере разделяют нелегкие условия жизни рядовых, в которых я с трудом представляю собственное существование; во-вторых, в таких условиях человек может выдержать не больше двух недель и поэтому любая воинская часть должна находиться на передовой именно две недели, после чего ее на неделю переводят в резерв; в-третьих, как он сказал, любой, который получил тут ранение в голову или живот, может считать себя покойником, потому что в таких условиях практически невозможно доставить раненого в тыл. Передовая линия была ужасающе тонкой – не более одного человека на пять ярдов, и порой второй линии траншей просто не существовало. Войсками на этой длинной тонкой линии окопов командовал юный, неопытный офицер, который лишь недавно оказался в армии. Тут было одно зловещее место, которое русские солдаты постоянно называли Электрической Лампой. Это была крутая высота, которая в нескольких местах нависала над нашими позициями. Именно ее и не смог взять Ново-Троицкий полк. Ночью я мог различить ее мрачные очертания. Вот так все и было в предвестье революции».

Максим Горький, знаменитый русский писатель, который позже стал флиртовать с Советами, оставил следующие впечатления о реакции «человека с улицы» в Петрограде, когда с фронта приходили невеселые известия:

«В саду перед Народным домом разнородная толпа слушала откровенный рассказ солдатика. Голова его была забинтована, а глаза горели возбуждением. Он говорил высоким голосом и время от времени хватался за тех, кто стоял рядом, чтобы произвести впечатление на аудиторию.

– В общем-то, – говорил он, – мы покрепче, но во всех остальных смыслах сравнения с ними не выдерживаем. Немец воюет по расчету, своих солдат использует заботливо, а нас со всего размаху бросают на бойню, как пушечное мясо…

Могучий коренастый крестьянин в рваном армяке деловито заметил:

– Да у нас слишком много народу. Не знаем, чем занять их. Слава богу, к работе относимся по-иному, чем немцы. Наше главное дело – сократить число людей в стране, чтобы у тех, кто останется, было больше места.