Последнее убийство в конце времен - Стюарт Тёртон

Она оглядывает пустую комнату. Раньше с ней жили здесь Джек и Клара, но Джек погиб, а ее дочь в прошлом году переехала к Хуэй. Ей хотелось готовиться к экзаменам, не отвлекаясь на мать, которая то и дело заглядывает ей через плечо, называя новую причину, по которой ей не стоит становиться ученицей Теи.

Эмори вдруг чувствует себя такой одинокой.

Она кладет руку на нетронутую подушку дочери, вспоминая, какой Клара была в детстве. В те времена, когда любовь была простой, они сочиняли друг другу сказки на ночь, перед комендантским часом. Тогда они еще ладили. Смерть Джека как будто оборвала связь между ними, и с тех пор они медленно дрейфуют в разные стороны.

– Как у нее дела? – спрашивает она.

– Она будет дома сегодня днем.

– Можешь передать ей, что я скучаю по ней?

– Конечно, – отвечаю я.

Эмори относит свою чистую одежду вниз, в старые душевые, самое жуткое помещение в общежитии. Кафель здесь зацементирован плесенью, из стен торчат огрызки водяных труб, душевые головки съела ржавчина.

Куском жасминового мыла, которое варит Келвин, Эмори торопливо смывает вчерашнюю грязь ведром холодной воды.

Моясь, она думает о Матисе, и слезы капают в мыльную пену.

Отжав воду с волос, она одевается и выходит во двор, где на столах уже стоят свежие фрукты, апельсиновый сок и корзины с горячим хлебом, только что вынутым из духовки. Миски с медом, джемом и творогом накрыты марлей от мух.

Рядом с купальней для птиц стоит тележка, на ней лежит мертвый Матис. Эмори так потрясена, увидев его, что у нее перехватывает дыхание, но больше никто не реагирует. Все смеются и болтают, проходя мимо покойника, и, даже не взглянув на него, усаживаются за столы.

Похороны Матиса прошли вчера, и сам он насладился ими так же, как все остальные. То, что лежит теперь на тележке, – это всего лишь плоть, которая создает беспорядок. В подвале старого лазарета есть печь, которую топят дровами. Как только огонь достаточно разгорится, труп Матиса отвезут туда и сожгут.

Рядом с тележкой стоит Сет. Его лицо мрачно, взгляд отсутствующий, как будто он погружен в воспоминания. Однако все эмоции исчезают, когда он видит Эмори.

– Ты был с ним? – тихо спрашивает она отца.

– Мы заснули за разговором, – говорит он, изо всех сил стараясь скрыть горе. – Я только что привез его.

– Ему бы это понравилось. – Эмори морщит лоб. – Ты видел кого-нибудь еще вчера вечером? Мне показалось, я видела кого-то у ворот. Кто-то хотел поговорить с Матисом.

– Я был внизу, у залива, – отвечает Сет. – Я слышал голос, но не видел, кому он принадлежал. Но о чем бы они ни говорили, это расстроило его.

– Деда мало что могло расстроить, – удивленно отвечает Эмори. – Ты не знаешь, о чем у них шла речь?

– Понятия не имею. – Сет теребит ремешок сандалии, вытряхивая застрявший камешек. Он отчаянно хочет, чтобы вопросы закончились.

– Это наверняка есть на его кристалле памяти, – говорит Эмори и подходит к тележке, чтобы взять кристалл с шеи Матиса, и тут обнаруживает, что его нет. – Где он, Аби?

– Шнурок развязался, – говорю я, – и его кристалл памяти упал в океан вчера ночью.

Глаза Эмори расширяются, а Сет отчаянно вскрикивает. Он был готов к смерти отца, но не к тому, что его полностью вычеркнут из мира.

Эмори нежно трогает Сета за плечо, но тот словно каменеет от ее прикосновения, и она отдергивает руку.

Ее лицо становится таким же напряженным, как и мысли.

– Дед что, заходил в воду вчера ночью? – спрашивает она.

– Какое это может иметь значение? – сердито спрашивает Сет.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы люди теряли свой кристалл? – огрызается Эмори в ответ. – Тебе не кажется странным, что шнурок, который он носил всю жизнь, ни с того ни с сего развязался именно вчера и уплыл в океан, а с ним и единственный способ узнать, с кем он говорил напоследок?

Сет смотрит на дочь злыми, воспаленными глазами.

– Ты никогда не остановишься, да? – недоверчиво говорит он. – Ты просто не умеешь останавливаться. Ты будешь долдонить свои вопросы, не глядя, ранят они кого-нибудь или нет.

– Есть что-то странное…

– Нет, – говорит он, грозя ей пальцем. – Матис просил меня быть терпеливым с тобой, но мой колодец сух. Я не могу больше.

– Папа…

– Нет, – повторяет он, отшатываясь от дочери. – Мой отец умер, а тебе не терпится попинать его тело, чтобы удовлетворить свое жалкое любопытство. С меня хватит, Эмори. Держись от меня подальше.

Взявшись за ручки тележки, он толкает ее к лазарету, оставив Эмори стоять в одиночестве.

9

Наша художница Магдалина собирает своего сына Шерко в школу. Пеплос оказывается ему великоват, и она решает подшить его прямо на мальчике, а тот извивается, стонет и ерзает. Он уже почти четыре минуты стоит неподвижно – целая вечность для мальчишки.

Магдалина сдерживает раздражение, что легко сделать, когда держишь в зубах кусочек ткани. Утро началось неудачно: она обнаружила грязные следы, ведущие к двери, – видимо, Шерко забыл вытереть сандалии, когда вернулся вечером, но не признался.

Не в первый раз Магдалина задается вопросом, правильно ли она сделала, став матерью.

Заявление на родительство может подать любой житель деревни. Для этого им нужно обратиться ко мне, а я оцениваю их темперамент и пригодность и на основании этого принимаю решение. Родительство – слишком серьезное дело, чтобы полагаться на лучшие намерения, поэтому большинство заявок я отклоняю, а удовлетворительные кандидаты проходят затем тщательное обучение. Обычно это вселяет в избранных чувство гордости и уверенность в том, что они справятся со своей задачей. Но сегодня утром Магдалине трудно поддерживать в себе эту уверенность.

– Мама, – спрашивает Шерко голосом, в котором чувствуется готовность выплеснуть новую порцию раздражения.

– Да, – отвечает она, осторожно проталкивая кончик иглы сквозь ткань.

– Почему ты выпрямила картины?

– Я не выпрямляла, – рассеянно отвечает она.

Стены комнаты увешаны ее полотнами. Все они разного размера и тематики, выполнены маслом, акварелью, карандашами или из кусочков ткани. Пожалуй, единственное, что в них есть общего, – это что они всегда висят криво. Магдалина винит в этом сочетание ненадежных стен, гнутых гвоздей и шаткой головки молотка.

– Нет, выпрямила, – утверждает он, взволнованный своей правотой. – Смотри. Все висят прямо.

Ее взгляд скользит по стенам. Гляди-ка, и правда, все висят прямо. Магдалина оглядывается. Все до одной.

Ее сердце останавливается. Это уже не в первый раз. Он повторяет свою проделку уже несколько месяцев.

– Наверное, это Адиль, – рассуждает мальчик.

Магдалина застывает – она отвыкла