Екатерина Великая - Анри Труайя

В мае 1744 года Елизавета и ее двор вновь отправляются на богомолье в Троице-Сергиеву лавру. Софи, Иоганна и великий князь получают приказ следовать за ее величеством. Тотчас по прибытии императрица приглашает Иоганну в свои покои. С ними Лесток. Пока все втроем совещаются за закрытыми дверями, Софи и Петр весело беседуют, сидя на подоконнике локтем к локтю и болтая ногами. Повзрослевшая за время болезни, Софи чувствует себя ближе к миру взрослых людей, чем к детским играм кузена, любителя оловянных солдатиков и сплетен. Дурно воспитанный мальчик, никем не любимый, грубиян, относится к ней не как к невесте и даже не как к девушке. Никакого почтения к ней он не испытывает. Но притом ищет встречи с ней. И вот в момент, когда она смеялась какой-то глупости, сказанной им, дверь в комнату отворилась и вбежал Лесток, врач и советник императрицы. С мрачным выражением лица он грубо обращается к Софии: «Чему радуетесь? Сейчас же перестаньте! Собирайте лучше багаж! Уезжайте, возвращайтесь к себе!» От столь непочтительных слов Софи лишилась дара речи, а великий князь попросил объяснений. «Потом все узнаете!» – сказал Лесток и ушел с важным видом. Тут же Софи догадалась, что мать сделала какую-то глупость. «Но если ваша мать в чем-то виновата, вы же не отвечаете за это», – говорит великий князь. «Мой долг – следовать за матерью и выполнять ее волю», – отвечает Софи. В глубине души она надеется, что великий князь будет умолять ее остаться. Но ему это и в голову не приходит. Она ли, другая ли… «Мне стало ясно, что он расстанется со мной без сожаленья», – напишет она в своих «Мемуарах». «Видя такое отношение, я почувствовала, что он мне безразличен, но мечту о короне Российской империи мне терять не хотелось». Неужели ее надежды рухнули? Неужели придется вернуться в Цербст с поникшей головой? Терзаемая опасениями, Софи чувствует, что в эту минуту там, за закрытой дверью, где императрица разговаривает с матерью, решается ее будущее. Наконец выходит царица, лицо ее пылает гневом, взгляд злой и мстительный. За ней семенит Иоганна, на ней лица нет, красные глаза набухли от слез. Инстинктивно молодые люди спрыгнули с подоконника. Похоже, что их поспешная реакция смягчает гнев императрицы. Улыбнувшись, она целует обоих. От сердца Софии отлегло, и надежда воскресает. Значит, не все потеряно, если Елизавета подчеркивает разницу между провинившейся матерью и невиновной дочерью.

Когда царица уходит, София узнает наконец от зареванной матери причины скандала. Пока Иоганна с друзьями Франции и Пруссии предавалась интригам с целью свержения вице-канцлера Бестужева, тот перехватывал и расшифровывал секретную почту Ла Шетарди, который, хотя и был официально в отпуске, пользовался прерогативами посла. В своих письмах француз весьма непочтительно отзывался об императрице, подчеркивая ее лень, легкомыслие, ненасытную страсть к нарядам, в подтверждение чего цитировал высказывания Иоганны и представлял ее как агента на службе у короля Пруссии Фридриха II. Собрав достаточное количество компрометирующих материалов против своих противников, Бестужев принес их и положил перед царицей. Разъяренная Елизавета приказывает, чтобы Ла Шетарди в двадцать четыре часа покинул пределы России. Затем вызывает к себе Иоганну и обрушивает на нее поток брани. Так принцесса Анхальт-Цербстская лишается доверия при дворе. Страсть к интригам погубила ее. Она тотчас ощущает пустоту, изоляцию вокруг себя. Уже никто не осмеливается посещать ее салон. Однако за пределы страны Иоганну не выставляют. Из уважения к дочери ей позволено обитать в своих покоях. Она злится, победил ее враг Бестужев, которого тут же из вице-канцлеров назначили канцлером. С обиды и печали она набрасывается на Софи, чья выдержка и уравновешенность характера бесят ее. Мать саркастически издевается над ней и обвиняет дочь во всех их бедах. Софи стоически берется исправить все, что оказалось нарушено из-за оплошности матери.

Она восстанавливает связи, исправляет ошибки Иоганны, вновь завоевывает симпатии. Предоставленная сама себе при этом иностранном дворе, в стране, нравов которой она не знает, а язык понимает с трудом, с тщеславной и злобной матерью, без друзей, без советчиков, опасаясь ловушек, она твердо следует избранному пути. Ее задача: расположить к себе императрицу, раз уж невозможно обольстить Петра, смягчить ужасного Бестужева, раз невозможно его устранить. После короткого периода панической растерянности ей кажется, что она с успехом выбирается из кризиса, погубившего Иоганну. Словно в противовес лицемерным ухищрениям матери честность дочери представлялась в глазах царицы особенно трогательной. Чувствуя, что на этот раз все обошлось, Софи с удвоенной энергией изучает русский язык и догматы православной веры. Гроза миновала. Вновь заговорили о крещении и об обручении. Даты приближены. София старается быть нежной с жалким Петром, при всем его косоглазии, бледности и худосочности. Возникнет ли чувство между ними? Нет, великий князь относится к женитьбе с таким же безразличием, как если бы речь шла о новом платье. «Ничего хорошего сердце мне не предвещало, – напишет Екатерина в своих „Мемуарах“. – Двигало мной только честолюбие. В душе моей что-то говорило без тени сомнения, что я сама добьюсь своего и стану русской императрицей».

Глава IV

Обручение

Наконец указом императрицы назначен день крещения Софии в православную веру – 28 июня 1744 года. А в день Петра и Павла состоится обручение новообращенной с великим князем Петром. По мере приближения этих событий Софию все сильнее охватывает смешанное чувство восторга и тревоги. Когда желания ее вот-вот должны исполниться, у нее вдруг возникает сомнение: а не ошиблась ли она, выбирая этот путь? Однако внешне не выдает своего смятения. «Она крепко спала всю ночь, – пишет ее мать, – что свидетельствует о душевном ее спокойствии».

В императорской придворной церкви толпится много народу; вот появляется Софи в платье, напоминающем одеяния императрицы, из плотной ткани из Тура, красного цвета, с серебряной вышивкой; в волосы, не тронутые пудрой, вплетена белая лента. «Должна сказать, она мне показалась красивой», – замечает ее мать. Все присутствующие восхищаются элегантностью этой темноволосой девушки невысокого роста, с бледным лицом, голубыми глазами, с благородными и скромными манерами. Она читает по-русски с сильным немецким акцентом «пятьдесят страниц в четвертую долю листа» и твердым голосом, без запинки произносит наизусть Символ веры. У императрицы от волнения слезы на глазах; придворные, разумеется, стараются не отстать и тоже слезоточат. Среди всеобщего умиления Софии хочется выглядеть счастливой, спокойной и сильной: «Я держалась хорошо, и меня за это хвалили». В тот день она меняет имя. Конечно, она могла бы креститься под именем София, распространенным в этой стране. Но императрица возражала: ей неприятно воспоминание о своей тетке, сводной сестре Петра Великого и грозной регентше Софии, которую за необузданное властолюбие пришлось заточить в монастырь. А вот Екатерина – имя матери императрицы. Чем плох выбор? В России у каждого, кроме своего имени, есть отчество. Но отца новой Екатерины зовут Христиан Август. Екатерина Христиановна или Екатерина Августовна звучало бы не очень по-русски и неприятно напоминало бы регентшу Анну Леопольдовну, мать младенца Ивана VI, которого Елизавета лишила трона. И решили: будущую невесту великого князя величать Екатерина Алексеевна, что должно понравиться славянской душе. Так что отец Софии, которого даже не пригласили на церемонию, не оставит следа в дальнейшей жизни дочери. С новой верой, новым именем, оторванная от своих корней и пересаженная на русскую почву, она «меняет кожу». Во всяком случае, внешне. На самом же деле она отлично понимает, что между вчерашней Софией и сегодняшней Екатериной нет существенной разницы. Просто она прошла еще один этап на намеченном ею пути. При выходе из церкви она получает от императрицы бриллиантовые колье и брошку. Утомленная церемонией, она просит разрешения не присутствовать на обеде. Ей необходимо сохранить силы перед предстоящими празднествами.