Последняя радиограмма - Алексей Леонтьев

Лодка подвсплыла. Глубина — тридцать.

— Самый малый вперед!

Зашумели винты. Теперь их, несомненно, услышит враг, если он еще рядом.

Газиев бросился к акустику, взял запасные наушники. На лбу у командира крупные капли пота, у переносицы залегли глубокие морщины. Он постарел за этот бой. Отбросил наушники.

— Лево на борт! Самый полный вперед!

И тут же запоздалый доклад акустика:

— Слышу торпеду! Справа по борту!

Но лодка уже стремительно поворачивает. На рулях стоит Шухов… Где-то совсем рядом, едва не задев обшивку, проходит ищущая нас смерть…

Сейчас все решится. Что будет делать теперь враг?

Газиев снова метнулся к акустику. Напряженно вслушивался.

— Боцман, на перископную!

— Слышу воздух! — доложил акустик. — Продувают цистерны!

Всплывают. Значит, враг безоружен и хочет уйти… Вот теперь должна сработать наша последняя торпеда в кормовом аппарате. Там все давно готово на «товсь».

— Право на борт! — прильнув к перископу, командует Газиев.

Лицо его просияло. Наконец он видит врага. Вражеская подлодка заплясала в перекрестке нитей перископа.

— Пли!!!

Мгновенье. И тревожный, особенно громкий выкрик торпедиста:

— Торпеда сработала, вышла не полностью!

Лицо Газиева исказилось.

— Что?!

— Во втором аппарате торпеда сработала, вышла не полностью, — повторил торпедист.

Кто-то охнул рядом. Каждый представил себе выступившую за кормой головку торпеды и нависшие над капсюлями острия инерционных ударников.

А главное, это была наша последняя торпеда!

Газиев стиснул кулаки. Вновь наклонился к перископу. Резко бросил:

— Всплытие! Артиллерийская тревога! Артрасчеты обеих пушек — в смежные с центральным постом отсеки!

Газиев встал у люка, нетерпеливо ожидая, когда можно будет открыть его.

— Артиллеристы к трапу! Шухов! На мостик к рулю!

Шухов молча подошел к люку.

Я шагнул к командиру. Тихо спросил:

— Что ты задумал?

Он отмахнулся:

— Артрасчеты за мной!

Газиев первым выскочил на палубу. Следом Шухов, комендоры, потом я. Артиллеристы бросились к орудиям. Газиев стоял на мостике. Всего в восьми кабельтовых по левому борту виднелось низкое тело подлодки врага.

— Курс… — выкрикнул Газиев. — Носовое, прицел… Фугасным…

Шухов повернул голову.

— Нельзя! — глухо произнес он.

— Что?!

Газиев непонимающе смотрел на рулевого.

— Нельзя вступать в артиллерийский бой при невышедшей торпеде, — тихо, чтобы не слышали комендоры, сказал Шухов. — Один разрыв рядом — и нам конец.

— Трус!

Я никогда не видел, чтобы так мгновенно бледнел человек, как побледнел Шухов. Но Шухов справился с собой.

— Мы должны дойти, товарищ командир!

— Пререкания в бою? — так же тихо и оттого страшно проговорил Газиев. — Расстреляю!

Я поверил — сейчас бы он застрелил Шухова, будь у него под рукой пистолет.

Я загородил Шухова. Взглянул в округлившиеся от ярости глаза командира.

— Комиссар! — выдохнул Газиев.

— Да, я комиссар… А ты командир, твой приказ — закон. Не забывай!

Газиев задохнулся. Секунду на мостике стояла тишина.

— Носовое орудие к бою готово! — доложил командир расчета.

— Кормовое орудие к бою готово!

Газиев резко отвернулся. Перевел дыхание.

— Отставить! — устало произнес он.

На запад, к заходящему солнцу, удалялась вражеская подлодка…

жены военнослужащего Ольги Свиридовой

ЗАЯВЛЕНИЕ

Мой муж, подводник капитан-лейтенант Газиев Ф. М., находится в действующем флоте. Мне двадцать два года, я радист 1-го класса, работала в условиях осажденного Ленинграда. Я абсолютно здорова, имею первые спортивные разряды по лыжам и волейболу, второй — по плаванию. Я не могу, не смею быть сейчас на Дальнем Востоке, в глубоком тылу. Убедительно прошу Вас, товарищ нарком, использовать меня на любой, самой опасной работе в районе боевых действий Северного флота…

1 января 1943 года. Вот и Новый год. А мы все еще в пути. Позади Тихий океан, Панамский канал, стоянка на Кубе. Теперь наш курс лежит на север.

Новый год встретили скромно, по-походному. Свободные от вахты матросы и командиры собрались в кают-компании. Газиев поднял тост за победу.

Самую большую радость доставил нам старшина радистов Виктор Мигунов. Он ухитрился принять и записать последние известия, переданные московским радио. Как слушали эту обычную хронику дня Родины наши ребята!

Они изменились за время похода, стали мужественней, взрослей. Правда, много еще от молодости, от непережитой романтики юности. Кое-кто обзавелся пиратскими бородками, и юношеские лица сейчас покрывает кудрявая поросль. Это были близкие, родные мне люди. Я знал каждого из них, знал их заботы и думы, знал, что на каждого можно положиться в самую трудную минуту.

Среди собравшихся в кают-компании не было Шухова. Мы с Газиевым прошли по отсекам, поздравили с Новым годом стоявших вахту. Не было Кости и в центральном посту.

Я поднялся на верхнюю палубу. Новогодняя ночь была темной, прохладной. Тропики позади. На вахте приходится кутаться в меховой реглан. Поздравил с праздником штурмана Вихрова, рулевого и сигнальщиков и уже собрался вернуться в кают-компанию, когда заметил на корме одинокий силуэт.

Я спустился с мостика, подошел ближе. Укрывшись за кормовым орудием, курил сигарету Шухов. За последнее время он еще больше осунулся, над впалыми щеками резко выступили скулы.

— С Новым годом, Константин Петрович!

Шухов обернулся. Выпрямился.

— Спасибо, товарищ старший политрук.

— Почему ты сейчас здесь?

— Я нахожусь на палубе с разрешения вахтенного командира.

— Я не о том… Почему ты один?

Шухов промолчал. Мы были наедине. Вахтенный сигнальщик и рулевой стояли далеко.

На подводной лодке не так легко найти место для разговора с глазу на глаз.

— Почему не со всеми, Константин Петрович? — вновь спросил я.

— Душно там, — проговорил Шухов, не поворачивая головы.

— Душно? — удивился я. — Для тебя, старого подводного жителя…

Вот этого, пожалуй, не следовало говорить. Я почувствовал, как Шухов весь подобрался в темноте. Я достал трубку, спросил огня. Мой собеседник молча чиркнул зажигалкой.

— Константин Петрович, — сказал я, закурив, — что происходит?

— Душно… — упрямо повторил Шухов.