Белый лоцман - Петр Бобев

Внезапно луч у одной звезды с треском отломился как гнилая доска. Напуганные этим треском драчуньи отскочили в разные стороны. На поле сражения остался лишь отломанный луч. И странно! Он вдруг начал медленно двигаться, тихонько шевеля своими бесчисленными ножками, словно был настоящим живым существом. А в это время рак, забравшись на верхнюю террасу, лакомился легко добытым завтраком. Вытаскивал своими сильными клешнями мясо мидии кусочек за кусочком и жадно засовывал его в свой страшный рот, в котором, будто мельничные жернова, вращалась дюжина челюстей.

Из-под разорванного тела мидии показалась черная жемчужина, огромная жемчужина, сверкающая своим перламутровым блеском — настоящее сокровище. Обглодав добычу, рак спрятался в свою нору, оставив на дне раковину с ненужной ему жемчужиной. Ведь там не осталось ничего съедобного, значит, и ничего полезного.

А в двух шагах от него сидел на берегу человек, устремив затуманенный взор куда-то на север. И в этом взгляде были тоска и укор чему-то более сильному и непреодолимому. Тоска! И полная беспомощность!

Далеко-далеко, за тысячи километров от этих мест, есть один большой город, закопченный, почерневший от сажи, которую извергают фабричные трубы. Все там черное: и крыши, и стены, и дома, и листья на деревьях. Даже снег зимой становится на следующий же день черным. В этом далеком городе живет она и с утра до вечера вертит колесо швейной машины. Спина ее искривлена от работы, а лицо такое бледное. Но она работает не останавливаясь, потому что надо прокормить двух девочек, которые играют на полу среди кучи лоскутков. Ведь это ради нее, ради них покинул он родной город, самый дорогой ему уголок на земле! Ничего, что там снег чернеет от сажи; ничего, что улицы грязные, дома обветшалые и серые! Ведь он родился в этом городе, сказал там впервые «мама» на самом прекрасном языке на свете — родном языке! Ведь там жили его близкие — те, ради кого он так упорно боролся с жизнью! Но увы! На родине не было хлеба для всех. Казалось бы — там так много хлеба, а на него всегда не хватало… Фабрики производили много, но покупателей не было. Поэтому хозяева закрывали их одну за другой, а рабочих прогоняли, выбрасывали на улицу…

Под ним колышется океан — синяя безбрежность, холодная, бесчувственная, неумолимая. А где-то, далеко-далеко на севере, за горизонтом — ждут его близкие, их образы туманны, словно сон, и как сон недостижимы! Столько недель пути! По разноликой, капризной, а в сущности такой монотонной безбрежности!

Когда он покинул родной город? Вчера или несколько лет, а может, и веков тому назад? Судьба посмеялась над ним, занесла его на край света в погоне за счастьем! Новая Зеландия! Легендарная страна! Можно пригоршнями загребать деньги. И он дал обмануть себя. Впрочем, другого выхода не было. Близкие провожали его на пристани с глазами полными слез, но и надежды. Разве они могли знать, что и там, в той далекой, таинственной стране, затерявшейся среди необъятного океана, где цветет лето, когда у них воет зимняя вьюга, будет то же самое, что и на родине. Откуда они могли знать, что туда стекутся со всего света толпы бедняков, голодавших месяцами по портовым городам Австралии, что на каждом корабле находят в трюмах бородатых, худых бродяг, притащившихся туда в последний раз попытать свое счастье. Откуда они могли знать, что и он, их любимый отец и муж, будет, как и другие, во время пути грузить уголь на каждой пристани, продаст свою одежду, даже обручальное кольцо, чтобы заплатить за билет — за один билет третьего класса. И ничего больше!

И вот, после трехлетнего труда, недоедания и скитаний с одной плантации на другую, он отправился обратно домой таким же бедняком, каким приехал туда. А после кораблекрушения стал еще беднее. Сейчас у него не было ничего, даже надежды на удачу — а может быть… может быть, даже и на то, что он когда-нибудь снова увидит дорогие ему лица.

Внезапно шагах в двадцати от берега показалась из воды украденная мачта. Увидев ее, человек радостно вскочил. Он знал — Новая Зеландия не далеко. Они проплыли не больше восьми часов, когда корабль начал тонуть. Всего лишь восемь часов! Но на веслах это ужасно долго. Лишь мачта и паруса могут помочь ему.

Но как добраться до этой драгоценной мачты? Может быть, волны выбросят ее на берег? Нет! Начинался отлив и мачту потихоньку относило обратно в море.

Нельзя было терять ни минуты! Не раздумывая больше, он спрыгнул на один из подводных выступов скалы, погрузился по колена в воду, протянул руку и схватился за мачту. Но в ту же секунду прямо перед ним шелк моря рассекло какое-то трехугольное острие. Он бросился к берегу, путаясь ногами в густых водорослях, и когда стал карабкаться на скалу, в двух сантиметрах от его ступни щелкнули челюсти больной акулы. Именно так — щелкнули, словно пустой капкан. Но и сегодня она запоздала, и сегодня осталась голодной…

Человек, сгибаясь под тяжестью длинной балки, отбежал шагов на десять от берега и только тогда оглянулся.

— Проклятое место! — прошептал он и понес свой драгоценный груз выше, чтобы надежно спрятать его. Отлив оголил раковину жемчужницы, но беглец, не заметив, наступил на нее ногой и глубоко вдавил в рыхлый песок. А ведь жемчужина стоила дорого! Очень дорого! На нее там, по ту сторону водяной бездны, можно было купить и дом, и одежду для жены и детей, можно было всю жизнь ничего не делать — лишь отдыхать и наслаждаться. Остановилась бы, наконец, швейная машина…

А внизу, в заливе, дельфин продолжал следить за ним, уже не так тревожно, но все еще недоверчиво.

7

Целых две недели — пока не зажила его рана — пролежал Белый запертым в узком заливе. За это время у пострадавшей звезды вырос новый луч, а отломленный — пустил четыре отростка и превратился в какую-то своеобразную морскую комету.

Человек, случайно обнаруживший в одном из ящиков несколько удочек, по целым дням ловил рыбу, нацепляя для приманки креветок. Время от времени он спускался поближе к воде, и в тот же миг Белый подплывал к нему, довольно шлепая по воде хвостом, а его маленькие игривые глазки светились доверием и любовью.

Рыбак бросал ему рыбу, и тот, не давая ей упасть в воду, хватал ее на лету, как собака, потом нырял с ней под воду, а съев, снова выплывал и замирал в ожидании перед своим покровителем. Вторая рыба, третья, четвертая, пятая — пока не опустеет вся жестянка. Тогда человек опять устраивался на скале с удочкой. Ему приходилось трудиться как следует, потому что его нахлебник, к которому вернулись прежние силы и прежний аппетит, никак не мог наесться.

Больная акула больше не досаждала им — от залива ее отогнал запах рыбьей требухи, отвратительный ей запах дохлой рыбы.