Последний шакальчик - Брюс Стерлинг

— По твоим словам выходит — культ личности.

Взметнув длинный хайер, Раф горестно покачал головой:

— Ну да, полагаю, ты бы предпочел, чтобы все они потихоньку погибли! Как все и каждый в современном мире, кто никогда и пальцем не шевельнет, чтобы им помочь!

— А что, если местные возмутятся?

— Я дам иностранцам гражданство. Их голоса тогда перевесят голоса местных. Я буду диктатором, пришедшим к власти по праву, волеизъявлением большинства — ну не чудесно ли это? Я установлю постмодернистскую статую Свободы, которая осветит мир ради теснящихся масс. Свою, а не ту лицемерную ханжу, что стоит на Гудзоне. Беженцы — это не вредители, даже если богачи презирают их. Они — лишенные дома человеческие существа, у которых нет места, чтобы сомкнуть ряды. Пусть они сплотятся здесь вокруг меня! К тому времени, когда я отойду от власти — через много лет, когда я буду совсем седым и старым, — они будут творить великие дела на этих северных островках.

Проститутки прибыли на рыболовецком траулере. С виду они очень походили на обычных проституток из самой быстро растущей в мире экономики проституции России. Они вполне могли сойти за женщин из стран Балтии. Во всяком случае, внешне они были славянки. С борта траулера они спустились потрепанные качкой, но, похоже, преисполненные решимости. Не паникующие, не ошеломленные, не раздавленные ужасом. Просто группа из пятнадцати более или менее молодых женщин в микроюбках и спандексе, которым предстоит тяжкий труд заниматься сексом с незнакомыми людьми.

Старлитц был вовсе не удивлен, увидев, что проституток пасет Хохлов. Хохлова сопровождали два новеньких телохранителя. В силу необходимости число людей, посвященных в тайну местонахождения Рафа, было очень невелико.

— Ненавижу работу сутенера, — простонал Хохлов. На борту траулера он пил. — В такие дни я точно знаю, что стал преступником.

— Раф сказал, эти девушки — рабская рабочая сила из Боснии. Какая тут сенсация?

Хохлов даже вздрогнул от удивления:

— Что ты имеешь в виду? За кого ты меня принимаешь? Это эстонские шлюхи. Я сам привез их из Таллинна.

Старлитц внимательно наблюдал за тем, как телохранители гонят своих подопечных в сторону улюлюкающих скотов в сауне.

— Но, судя по речи, говорят они на сербо-хорватском, ас.

— Ерунда. Это эстонский. Не делай вид, что понимаешь эстонский. Никто не понимает этой финноугорской тарабарщины.

— Раф уверял меня, что эти женщины боснийки. Сказал, что купил их и собирается при себе оставить. Зачем ему говорить такое?

— Раф над тобой подшутил.

— Что ты имеешь в виду этим «подшутил»? Он говорил, они жертвы гулага насильников! Ничего в этом нет смешного. Просто никак не выставить такое смешным.

Хохлов воззрился на Старлитца в скорбном удивлении:

— Леха, почему ты хочешь, чтобы гулаги были «смешными»? Гулаги — это не смешно. Погромы — это не смешно. Война — это не смешно. Изнасилование это совсем не смешно. Человеческая жизнь, знаешь ли, очень трудна. Мужчины и женщины действительно страдают в этом мире.

— Это я знаю, приятель.

Хохлов оглядел его с головы до ног, потом медленно покачал головой:

— Нет, Леха, ты этого не знаешь. Ты не можешь этого знать так, как знает это русский.

Старлитц задумался. Это казалось неизбежной и неотвратимой правдой.

— Ты спросил этих девушек, из Боснии ли они?

— С чего мне их об этом спрашивать? Ты знаешь официальное отношение Кремля к конфликту в Югославии. Ельцин говорит, что наши братья, православные славяне, не способны на подобные преступления. А рассказы о насилии в лагерях — паникерская клевета, распространяемая католиками, хорватами и боснийскими мусульманами. Расслабься, Леха. Все женщины, кого я привез, — эстонские профессионалки. Даю тебе слово.

— Раф только что дал мне свое слово, что все обстоит иначе.

Хохлов поглядел ему в глаза:

— Леха, кому ты веришь? Какому-то хиппи-террористу или бывалому закаленному офицеру КГБ, который на хорошем счету в русской мафии?

Старлитц поглядел на усыпанный цветами аландский луг:

— Ладно, Булат Романович… Я тут было… я действительно подумывал… ну знаешь, может, мне следует что-то предпринять… Ладно, не важно. Теперь к делу. Наша операция с банком разваливается на части.

Хохлов был неподдельно поражен.

— О чем ты говоришь? Ты это не всерьез. Все у нас идет отлично, в Петербурге нас любят.

— Я имею в виду, что старую даму нельзя купить. Она просто вне досягаемости. Сделка провалена, ас. Не знаю, как и когда выдохся драйв, когда мы потеряли темп, но, уж поверь, запах гнили я чую. Эту ситуацию не вытянуть, приятель. Думаю, настало время нам с тобой к чертям отсюда убираться.

— Ты не смог провести свою рекламную сделку? Очень жаль, Леха. Но это не важно. Я уверен, мы сможем отыскать другую схему добывания капитала, такую же дешевую и быструю. Всегда остаются «наркотики и оружие».

— Нет, сам расклад тут смердит. Это затея с видео меня на это навела. Булат, я когда-нибудь говорил тебе о том факте, что я лично никогда не появлюсь на видео?

— То есть как, Леха?

— По крайней мере, раньше так было. Если б на меня тогда, в восьмидесятые, направили видеокамеру, она бы треснула или раскололась или плата бы сгорела. Меня просто нельзя заснять на видеопленку.

Медленно-медленно Хохлов вынул из внутреннего кармана пиджака серебряную фляжку. Он сделал долгий задумчивый глоток, потом скривился, лицо у него дернулось. Наконец взгляд его с усталой неторопливостью сосредоточился на Старлитце.

— Прошу прощения. Не мог бы ты это повторить?

— Все дело в видео. Вот почему я и занялся онлайн бизнесом. Первоначально я был самым что ни на есть обычным агентом, образцовым «никем». Но это видеонаблюдение начало серьезно действовать мне на нервы. Я не мог даже дойти до забегаловки на углу за пачкой сигарет, чтоб не забили тревогу с полдюжины, черт бы их побрал, камер. Но потом я обнаружил онлайн анонимность. Онлайн шифрование. Онлайн псевдонимы. Лично мне это действительно было на руку. Теперь у меня появился способ оставаться в подполье, оставаться совершенно никому не известным, даже если за мной наблюдали и отслеживали двадцать четыре часа в сутки. Я нашел способ быть самим собой.

— Леха, ты что, пьян?

— Нет. Слушай внимательно, ас. Я все начистоту выкладываю.

— Тебя что, Раф чем-нибудь напоил?

— Конечно. Мы кофе пили.

— Леха, ты на наркотиках. У тебя есть ствол? Отдай его мне немедленно.

— Раф роздал все пушки детишкам из АИЯС. Они придерживают оружие, пока наемники не протрезвеют. Простая мера предосторожности.

— Может, ты еще не акклиматизировался. Трудно спать, если солнце никогда не садится. Тебе следует прилечь.

— Послушай, ас. Я не какой-то там паршивый слабак, который не знает, когда он на кислоте. Правила обычных людей просто ко мне неприменимы, вот и все. Я не обычный мужик. Я — Легги Старлитц, я — очень, очень странный парень. Вот почему я обычно оказываюсь в подобных ситуациях. — Старлитц провел ладонью по потному скальпу. — Помнишь ту мафиозную цыпочку, какую ты закадрил в Азербайджане?

Хохлов помедлил, чтобы порыться в памяти.

— Ты имеешь в виду милую и очаровательную Тамару Ахмедовну?

— Ее самую. Жену секретаря обкома. Я был откровенен с Тамарой ровно в такой же ситуации. Я ей прямо сказал, что ее мирок разваливается на части. Я не мог сказать ей почему, я просто знал. В то время она мне тоже не поверила. Точно так же, как ты не веришь мне сейчас. Знаешь, где сейчас Тамара Ахмедовна? Торгует подержанными автомашинами в Лос-Анджелесе.

Хохлов побледнел.

— Ладно, — сказал он и выхватил из внутреннего кармана пиджака сотовый телефон. — Не говори мне ничего больше. Понимаю, у тебя дурные предчувствия. Дай мне сделать пару звонков.

— Хочешь телефон Тамары?

— Нет. Не уходи. И не сделай ничего опрометчивого. Все, о чем я прошу, просто дай мне кое с кем связаться.

Хохлов начал торопливо набирать цифры.

Старлитц прошел мимо сауны. Четверо расчувствовавшихся пьяных в чем мать родила выскочили из домика и побрели шатаясь по тропке перед ним. Их бледные потные шкуры были улеплены мятыми березовыми листьями от финских веников. С экстатическим уханьем двусмысленной боли они бросились в холодное море.

Где-то внутри товарищи по Новому Мировому Порядку распевали «Старое доброе время».[2] Русские никак не могли попасть в такт.

Раф с наслаждением дремал на криволинейном диване от Аалто, когда его разбудили Хохлов и Старлитц.

— Нас предали, — объявил Хохлов.

— Да? — сонно переспросил Раф. — Где? Кто предатель?

— К несчастью, вышестоящие. Раф, протирая глаза, задумался:

— Почему ты так говоришь?