Литературная Газета 6228 (24 2009) - Газета Газета

Алексей Петрович много лет работал в газете "Воздушный транспорт". А до этого в журнале для заключённых "Пристроился в печати, как говорил Чапек" его слова.

До сих пор недоумеваю. Автор многих "народных" песен всю жизнь проработал в пыльной безвоздушной газетёнке. Не испытывал тоски и не хотел всё послать куда подальше. Когда я начал ему сочувствовать да переживать, как же его никто не знает, он сказал, что надоели песни уже. Все их поют. И сказал, что всё уже опубликовано. И ещё собираются публиковать. Это о каких-то тоненьких, малюсеньких журнальчиках районного масштаба. Он этим был вполне удовлетворён. Главное, он хотел объяснить, что песни написал не он, а они втроём писали. Три друга.

В 1993 году пришлось Охрименко петь свои песни в ЦДЛ. В зале было меньше половины. Охрименко вышел на сцену. Пристроившись где-то сбоку на стульчике, стал потренькивать своими перебитыми пальцами. Зал вежливо помолчал, а когда наконец уяснилось, что именно поёт со сцены старичок, по рядам пробежала какая-то нервная дрожь. Стали спрашивать: "Так это вы написали?", "А "Беранже" тоже вы?", "Отелло" тоже вы?"

Охрименко попел, попел тихонько (он как-то всё мимо микрофона пел с непривычки) и ушёл. Кто-то другой стал выступать. Сменилось ещё несколько выступающих. Зал молчал. Потом послышалось:

Давайте слушать Охрименко!

Послали за ним. Наконец из-за кулис опять показался автор и стал ещё что-то петь. Нервозная обстановка стала всё больше усиливаться. Никто не слушал, в зале стоял шум. Люди всё выясняли друг у друга: он ли написал?

А ведь выступление и началось с того, что Охрименко всё объяснил. Зрители никак не идентифицировали Алексея Петровича с автором песен. Эта ситуация такой и осталась до конца жизни.

Правда, два последних года жизни он стал востребованным человеком. Неофициальная популярность нарастала. Быть знакомым с ним становилось престижным! Его звали на концерты авторской песни. Пел в Киеве, Минске, других городах. Существуют фонограммы этих концертов ныне основные источники текстов. Но это были небольшие выступления, две-три песни Авторский концерт состоялся лишь однажды, в Центре авторской песни. Недавно издан диск этого концерта.

Умер Алексей Петрович в 70 лет, 17 июля 1993 года.

Мне всегда хотелось, взяв текст в руки, доказать, что "Батальонный разведчик" шедевр. К счастью, эту работу проделал Лев Аннинский. Вот, например, что он пишет: "и пели в компаниях эту летучую, могучую, никем не победимую балладу, лирический герой которой сделался как бы собирательным народным типом, встав в тот ряд, где уже обретались уныло напевающий ямщик, бродяга, переехавший Байкал, и молодец, сулящий девице златые горы. Теперь вровень с ними оказался словно изваянный самим народом солдат недавней войны".

Зла уже не хватает

ЛИТПРОЗЕКТОР

Для начала удивился. И не я один. Вот мнение литературного обозревателя Сергея Шаповала: "Сборник сразу вызывает некоторые вопросы. Открыв книгу, мы обнаруживаем, что перед нами интервью с российскими писателями журналистки Кристины Роткирх. Однако в предисловии редактора сборника сообщается, что интервью проводила финско-шведская переводчица и журналистка Кристина Рутчирк. Надо думать, одна из фамилий правильная". Это во-первых.

Во-вторых. Выясняется, что из представленных текстов не все беседы. А Петрушевская предложила эссе "Путь советского писателя (Попытка признания)" с квинтэссенцией отношения к прошлому в финальных строках: "…воспитали из меня пылкого, честного, принципиального и несгибаемого врага этой литературы и этого строя".

В-третьих. Текст элементарно не отредактирован. Хотя указано, что у него есть и иностранные, и отечественные редакторы. Упорно пишется вместе словосочетание "за границей": "Лесков автор заграницей мало известный", "ваши книги заграницей", "судьба книги заграницей" (из беседы с Б. Акуниным). А вот размышления Е. Гришковца на тему, что было бы, если б он не уехал из Кемерова: "Если бы я не уехал, я бы вернулся в эту в такую же жизнь, вернулся бы. Там всё было устроено, и любой маленький город малый город, провинциальный состоит из уже проложенных маршрутов, знакомых людей. Всего этого немного, но этого в принципе может быть достаточно. И я снова бы втянулся. И мы бы с вами сейчас не разговаривали бы. Или умер бы. Не знаю". Или оценка Т. Толстой нынешнего состояния критики: "Критика разная. У нас нет хороших критиков. Очень мало. Многие критикуют, но они неинтересные критики. У нас почти нет филологической критики. У нас это газетная критика".

Тут удивления закончились. Начались тоскливое недоумения, вызванные предсказуемыми откровениями, которыми поделились с Кристиной Роткирх (Рутчирк) господа интервьюируемые.

Вот метит территорию Акунин, высказываясь о детективе: "Это жанр, которого у нас не существовало в советские времена совсем".

Ну уж позвольте Неужели он не помнит популярные издания "Подвиг", "Искатель", "Мир приключений"? А Юлиан Семёнов, а братья Вайнеры? Это так, навскидку.

Е. Гришковец делится своим наболевшим опытом театральных выступлений в Европе: "я понимал, что мне неинтересно рассказывать им "русскую" историю про русского человека. Мне очень хочется рассказывать историю нормального человека, сегодняшнего городского жителя я-то точно знаю, что в театр люди ходят для того, чтобы послушать о себе, а не о каком-то русском парне из Сибири. Поэтому я таки занялся универсализацией своего текста, оставаясь предельно детальным, но всё время стараюсь выбирать деталь, которая универсальна для человека в Европе в Хельсинки или в Ницце".

Всё вышеизложенное не мешает Е. Гришковцу гордо заявить: "Ведь я же пишу реалистическую литературу, а это то, чем сейчас мало кто владеет. Я реалистический автор, поддерживающий традиции русской реалистической литературы".

Интервьюер, пытаясь обойти подводные камни возможных упрёков, сигнализирует В. Сорокину: "Вас обвиняли во многом, в частности в том, что вы пишете для западных славистов и вам важен прежде всего коммерческий успех и что вы предаёте русскую литературу Дискредитируете само понятие русской прозы. Вам не обидно?" Реакция предсказуема: "Ну если бы это сказал какой-нибудь западный славист"

Предсказуема и Т. Толстая в оценке советского прошлого: "Это же такие годы, когда ничего интересного не печатали".

Выручает товарку по цеху Л. Улицкая: "Я была очень предвзятым человеком, к советской литературе у меня было подозрение, что она несуществующая. А потом открыла Андрея Платонова, открыла великую поэзию, живущую вопреки законам железной власти. Конечно, были и Трифонов, и Нагибин, и Казаков"

Михаил Шишкин вторит коллегам по сборнику из Швейцарии: "Жить вообще в Советском Союзе было унизительно". Да и нынешняя страна и её литературные критики г-на Шишкина никак не устраивают. Оригинальную редактуру его ответа оставляем: "С Немзером случилась грустная вещь он невероятно умный человек, который уплыл вместе со всей страной нетуда (так в тексте. А.Я.). В России теперь принято быть патриотом, и все, кто позволяет себе говорить о России "непатриотично", с его точки зрения, да при этом ещё живут на Западе для него личные враги. То есть он считает, что я не патриот, а он патриот".

И далее он же сугубо патриотично: "Это Россия возрождающегося шовинизма, это снова мания величия, усугублённая невероятным комплексом неполноценности. И снова, как некогда, все кругом враги. Запад, Америка главный враг. На мир снова смотрят сквозь русскую бойницу". И т.п.

И в грустных своих недоумениях я опять же был не одинок. Некоторые итоги своего прочтения пытается подвести критик Анна Наринская: "Собранные вместе, эти писатели действительно должны пусть с некими изъятиями и допущениями являть собою картину нашей литературной жизни. Они её собой и являют картину почти полного этой жизни отсутствия. Из этих собранных вместе интервью практически нельзя получить представление ни о том, какие в России сегодня имеются литературные течения, какие есть союзы и противостояния, какая ведётся литературная полемика Но, как ни оценивай их слова, усомниться в том, что говорят они именно то, что хотят сказать, невозможно. Вернее, так они говорят то, что хотят сказать шведской журналистке Кристине Роткирх. Кое-что из этого они хотят сказать читателю. Друг другу они не хотят сказать ничего".

Естественно, у многих возникнут вопросы к составу героев книги. Известный германист Юрий Архипов в своём разборе "Бесед" замечает: "Вот и выбор героев в этой книге обидно, но понятно ограничен требованиями чисто западными: угнаться в первую очередь за теми, кто "актуален", то есть раскручен. И не беда, что кое-кто из этих авторов через десять, много двадцать лет будет прочно забыт и только вызывать недоумение: как это он попал в такую компанию. Интервьюерам важно, что сейчас он в определённой тусовке на слуху".