Враг за Гималаями - Юрий Брайдер

— Интересно…

— Что тут интересного! В нашем доме все подъезды тем же манером испоганены. Убивать надо таких живописцев.

С этой плодотворной мыслью Донцов в принципе был согласен, но сейчас его занимало совсем другое — хулиганская мазня, на текущий момент уже почти уничтоженная, находилась прямо под окном злополучной палаты.

— Позовите сюда дворника, — попросил он.

— Понимаете ли… — замялся Шкурдюк. — Он слегка со странностями. Давайте лучше сами к нему подойдем.

— Давайте, коли так. Он случайно не из ваших бывших пациентов?

— Нет. Пенсионер. Подрабатывает здесь на полставки. Раньше, говорят, в немалых чинах ходил. Привык показывать характер.

Было заметно, что заместитель главного врача немного побаивается своего дворника.

— Здравствуйте. — сказал Донцов, подойдя к Лукошникову поближе. — Бог в помощь.

— Лучше бы сами помогли. — не оборачиваясь, ответил тот (голос был скрипучим, тон — недоброжелательным).

— Скажите, что здесь раньше было нарисовано?

— А я, думаете, понимаю? Круги какие-то, загогулины. Лучше у молодежи спросите. Или у того, кто малевал.

— И как давно эти художества появились?

— Давно, — усиленно работая скребком, ответил дворник. — Еще с лета.

— Я это безобразие сразу хотел ликвидировать, — вмешайся в разговор Шкурдюк. — Но Иван Сидорович почему-то не позволил.

— Кто такой Иван Сидорович? — поинтересовался Донцов.

— Наш главврач. Профессор Котяра.

— А сегодня, следовательно, разрешил.

— Более того, потребовал в категорической форме!

— Любопытно… Но меня, в общем-то, другое интересует. Взгляните, пожалуйста, на пожарную лестницу. — Донцов обратился к дворнику.

— Взглянул, что дальше? — Тот с видимой неохотой прервал свою работу.

— Нижняя ступенька отстоит от поверхности земли примерно на три метра. Как же на эту лестницу забраться?

— Зачем? По ней спускаться положено. Эвакуироваться то есть.

— Ну а все же? — настаивал Донцов.

— Становись ко мне на горб, вот и дотянешься. — Дворник опять налег на скребок.

— А если мусорный контейнер подтащить? Не так уж и далеко.

— Он доверху набит. С места не сдвинешь.

— И три дня назад был набит?

— И три, и четыре, и пять. Мусоровозка еще в прошлую пятницу обещалась приехать. Сачкуют коммунальщики.

Одет Лукошников был довольно странно: плюгавая шапка-ушанка, ватная телогрейка, ватные штаны того же тюремного покроя, валенки с галошами. Где-нибудь в районе Воркуты такой наряд и мог бы считаться шиком, но для этой погоды и этого города никак не подходил.

Удивляла и внешность дворника. Лицо древнего старца, темное, как дубовая кора, сплошь иссеченное глубокими морщинами, с бровями, похожими на клочья серой пакли и вывернутыми вурдалачьими губами, совсем не сочеталось с могучим, сохранившим завидную подвижность телом. Глядя в это лицо, хотелось спросить: «Аскольд, где брат твой Дир?»

— Когда здесь закончите, в гараже приберете, — распорядился Шкурдюк. — Там кто-то смазочное масло разлил.

— Когда я здесь закончу, то к себе домой пойду. Чай с вареньем пить, — лениво процедил дворник. — Забыли разве, что мой рабочий день в два часа кончается.

Шкурдюк стерпел эту дерзость и, как ни в чем не бывало, обратился к Донцову:

— Еще вопросы к Аскольду Тихоновичу имеются?

Вопросы, конечно, имелись, а именно: сколько лет стукнуло Аскольду Тихоновичу, и где он приобрел свои замашки короля в изгнании. Однако климатические условия к доверительному разговору никак не располагали, и Донцов решил, что проще будет получить эти сведения в отделе кадров клиники. Поэтому он ответил Шкурдюку:

— Пока нет.

— Внешний осмотр, я полагаю, окончен? — с надеждой в голосе поинтересовался тот.

— Предварительный окончен. Если возникнет необходимость, позже произведем и детальный. А теперь проводите меня вовнутрь.

Уже входя в двери «третьего корпуса», услужливо распахнутые Шкурдюком, Донцов помимо воли оглянулся.

Держа скребок на манер меча, Лукошников смотрел им вслед тяжелым испытующим взглядом. В этом взгляде читалась давняя нелюбовь к людям, что, в общем-то, объясняло его противоестественное пристрастие к таким несимпатичным птицам, как вороны.

«Действительно, странный тип. — подумал Донцов. — Или они здесь, в психиатрической клинике, все такие. Как говорится, среда влияет».

Для того чтобы попасть из вестибюля на лестницу требовалось преодолеть никелированный турникет, но, по мнению Донцова, которое он не преминул высказать вслух, особой нужды в этом техническом устройстве, более свойственном военным и транспортным объектам, чем медицинскому учреждению, не было — стоявший на вахте охранник мог перекрыть своим необьятным брюхом даже ворота феодального замка.

Толстяк в камуфляже, видимо, уже осведомленный о визите следователя, подобострастно ухмыльнулся:

— Борьбой сумо занимаюсь. Весьма перспективный вид спорта.

— И как успехи?

— Пока не очень. — признался охранник.

— Что же так?

— Веса во мне еще маловато.

— Ничего, вес дело наживное… А скажите, это не вы дежурили в ночь с пятнадцатое на шестнадцатое?

Вместо охранника ответил Шкурдюк:

— Нет, не он. Тот, кто дежурил, вас наверху ожидает. Я его с самого утра вызвал.

— Похвальная предусмотрительность. — вынужден был признать Донцов.

— На том и стоим. — Шкурдюк от похвалы следователя буквально расцвел. — Все заранее предусмотреть — моя обязанность. Я заодно и дежурного врача вызвал, и медсестру.

— Благодарствую. Это. конечно, сэкономит мне какое-то время. Но сначала я хотел бы заглянуть в палату.

— Какие вопросы! Но, может быть, сначала перекусим? Время подходящее, да и вид у вас какой-то…— Шкурдюк умолк, не докончив фразы.

— Какой? Голодный? — пришел ему на помощь Донцов.

— Я бы сказал — недокормленный… — Шкурдюк потупился.

— По нынешним временам это комплимент. Все на диетах сидят. Кроме, конечно, борцов сумо… А за предложение спасибо. Но сначала покончим с делами.

Палата, в которой произошло загадочное убийство, была самой что ни на есть обыкновенной — дверь, окно, койка на колесиках, прикроватная тумбочка, стенной шкаф, лампа дневного света. К нехарактерным деталям можно было отнести вставленное в дверь толстое стекло, решетку на окне, и не совсем обычного вида стол, на котором, судя по всему, прежде располагался аппарат искусственной вентиляции легких.

Постель была заправлена свежим бельем, шкаф и тумбочка опустошены, а сама палата не то что вымыта, а буквально выскоблена.

— Тут эта штуковина стояла? — Донцов кончиками пальцев постучал по столу.

— Совершенно верно. — подтвердил Шкурдюк.

— Почему убрали?

— Другому пациенту срочно понадобилась. Такие аппараты у нас в дефиците. А шланг ваши коллеги забрали. На экспертизу.

— Он был перерезан? Вы сами это видели?

— Не то чтобы перерезан, а скорее перебит. Чем-то тяжелым, но достаточно тупым. Вроде фомки. Так следователь сказал, который здесь был.

— Зачем было вообще этот шланг трогать? Не проще было просто выключить аппарат?

— Конечно, проще! Мы сами удивляемся.

На осмотр палаты ушло не больше четверти часа. Как и предполагал Донцов, никаких следов проникновения на дверях и окне не обнаружилось. Оставалось предположить, что убийца прошел в палату сквозь стену.

Конечно, полагалось бы исследовать механизм замка, но скрупулезная экспертиза, включающая анализ микрочастиц, займет неделю, а времени в обрез.

Да и при чем здесь замок! Интуиция, столь же обязательная для следователя, как и музыкальный слух для композитора, подсказывала Донцову, что разгадка убийства кроется не в неодушевленных предметах, а в живых людях, которых он уже видел здесь, или скоро увидит.

Как бы угадав его мысли, Шкурдюк извиняющимся тоном произнес:

— Пора бы свидетелями заняться. С утра не евши, не пивши. Извелись. Потом отгулы с меня будут требовать.

— Ничего, я их долго не задержу, — сказал Донцов.

Люди, вызванные на допрос, сидели рядком на стульях возле кабинета Шкурдюка, и было их трое — лохматый парень богемного вида, наверное — врач, стриженный наголо здоровяк, скорее всего — охранник, и немолодая зареванная женщина, ясное дело — медсестра, заранее раскаивающаяся в своих грехах.

Однако, когда дело дошло до представления свидетелей, все оказалось несколько иначе. Волосатик был охранником, в свободное время увлекающимся буддийской философией, здоровяк — врачом, к тому же ведущим специалистом, медсестра плакала отнюдь не от угрызений совести, а от зубной боли, поскольку внезапный вызов на допрос не позволил ей сходить к стоматологу.