Покойся с миром - Роджер Желязны

Засвидетельствовав свое почтение всему, что этого заслуживало, я вышел на улицу и дождался, пока от Анны Занти не уйдет очередной покупатель. Потом спустился по ступеням и, поздоровавшись, купил букетик.

— Спасибо, — сказала она. — Цветы очень свежие. Ваша дама будет довольна.

Я улыбнулся.

— Не сомневаюсь. Судя по всему, день выдался удачный?

— Да, — согласилась она. — В такие дни я продаю много цветов.

— Прекрасно, — сказал я. — Вы знаете отца Бретана?

Она окинула меня быстрым взглядом с головы до ног и наклонилась вперед, приложив ладонь к уху.

— Прошу прощения, — сказал она. — Я плохо слышу.

— Священник. Отец Бретан, — проговорил я громче. — Вы его знаете?

Она пожала плечами:

— Я знаю многих священников.

— Меня интересует только отец Бретан… Я пытаюсь найти его. Вы были с ним друзьями?

— Прошу прощения, — сказала она и наклонилась еще ближе. — Говорите громче.

Я повторил, а она, прищурившись, изучала мое лицо. Потом подмигнула и улыбнулась:

— Вы купили цветы для любовницы, да?

Я кивнул.

Она, очевидно, приняла какое-то решение и тоже несколько раз кивнула.

— Хотите ради нее развестись с женой?

Я улыбнулся, потому что мне показалось, что так следовало поступить.

— Сорок лет я была женой этого пса Антонио, — сказала она. — Сорок лет! А он оставил меня после рождения первенца! Тогда я не могла получить развод — таковы законы. Потом они изменились, и я подала на развод. Но Церковь по-прежнему не одобряла подобные поступки. Поэтому я решила поговорить об этом со знакомым священником. С отцом Бретаном! Он — святой! Такой мудрый, такой дружелюбный… Совсем не похож на других. Совсем! Однажды, когда он остановился, чтобы купить у меня цветы, я спросила его про разводы. Он долго разговаривал со мной. Он сказал, что законы Церкви не должны считаться законами Бога. Он так доходчиво все объяснил, что я не задумываясь пошла к адвокату. Если вы обратитесь к нему, он и вам все объяснит, не сомневаюсь в этом.

— Он часто покупал у вас цветы? — спросил я.

— Раз в несколько недель.

— А для кого он их покупал?

Она хлопнула в ладоши, подняла плечи и опустила их.

— Я не спрашивала.

— Я хотел бы поговорить с ним, — сказал я. — Где я могу его найти?

— В Ватикане. Он там работает. Кто-нибудь подскажет, где его найти.

— Спасибо.

Она улыбнулась и занялась цветами, передвинув несколько букетиков подальше в тень.

Ничего или почти ничего. Я позвонил монсеньеру из префектуры по экономическим делам, сказал, что пока докладывать не о чем, и спросил, смогу ли попасть в квартиру отца Бретана, чтобы ее осмотреть. Он объяснил, как ее найти, и сказал, что привратник будет предупрежден о моем приходе и не станет мешать. Он добавил, что вряд ли я найду там что-нибудь заслуживающее внимания. Я поблагодарил его и повесил трубку. Время у меня было, и я все тщательно осмотрел. Он, конечно, был прав. В маленькой опрятной квартире я не нашел ничего, что могло бы представлять для меня хоть какую-нибудь ценность. Совсем ничего. Судя по всему, Бретан не торопился, собирая вещи.

Стол, заставленный тарелками с канапе и подозрительно длинным рядом сверкающих ведерок для шампанского. Дом, который занимала галерея «Знак Рыбы», был узким, но имел четыре этажа, не считая полноценного подвала. Два верхних занимали офисные помещения и сейфы. Полы были устланы толстыми коврами темно-желтого цвета, и мне сразу же понравился стоящий в вестибюле хрустальный канделябр. В один прекрасный день…

Я прибыл в восемь сорок пять, и никто не удосужился спросить, есть ли у меня приглашение. Шикарно одетые люди трех-четырех национальностей оживленно болтали, собравшись небольшими группками, немногочисленные представители богемы сновали между столами и картинами. Ни Марию, ни Бруно я не увидел, но две официально дружелюбные девушки с высокими прическами и в строгих черных платьях ходили между гостями и разносили закуски.

Я почти не удивился, увидев в углу искусствоведа Уолтера Карлона, который, размахивая сигарой, что-то вещал, быстро шевеля губами, группе студентов и дам преклонного возраста. Низенький, коренастый, почти лысый Уолтер Карлон. Ему было уже за сорок, он получил богатое наследство, но так и не приобрел хороший вкус и путешествовал по миру, выставляя напоказ свою материальную обеспеченность и духовное убожество. В течение многих лет он демонстрировал поразительную способность поддерживать бездарей и издеваться над действительно одаренными художниками. Его статьи и книги считались образцами некомпетентности у людей, занимающихся историей искусств и просто разбирающихся в искусстве. Впрочем, как лектор, он был весьма востребован, потому что умел гладко и бойко говорить. Он умел завораживать ничуть не хуже, чем приводить в ярость. Ему, конечно, следовало стать политиком или каким-нибудь аферистом. Сила его слов исчезала без следа, как только они оказывались напечатанными на бумаге. Лично я не считал его шарлатаном. Похоже, он искренне верил в те глупости, которые озвучивал в данный момент. Я так и не смог разобраться, благодаря или вопреки этому он мне нравился.

В данный момент у меня не было ни малейшего желания с ним связываться, поэтому я сделал вид, что не заметил его, и прошел к буфетной стойке. Взяв бокал шампанского, я неторопливо отправился на поиски Марии, изредка бросая взгляд на полотна Пола Глэддена.

Прошел почти час, и я уже начинал проявлять нетерпение. Впрочем, она не обещала быть минута в минуту, просто сказала, что мы здесь встретимся. Я обратился к одной из девушек-разносчиц, та ответила, что не видела ее и что, возможно, она работает наверху. По моей просьбе она нашла для меня телефон, после чего удалилась. Я три раза набрал номер Марии, но ответа так и не услышал.

Значит, либо она действительно работала наверху, либо находилась в пути. Я решил подождать еще немного, прежде чем начать что-либо предпринимать. Если она не окажется источником информации, как я надеялся, мне оставалось признать себя неудачником и попытаться убедить в этом нашего человека в посольстве. Правда, я вовсе не был убежден, что они отпустят меня так легко. Учитывая усилия, которые они приложили, чтобы меня завербовать.

Но Рим, судя по всему, действительно был тупиком. Я боялся того, что они, как и я, решат, что по логике следующим человеком, которого следовало проверить, должен быть брат отца Бретана в Бразилии. Если, конечно, уже не решили. У них определенно были свои люди в Бразилии…

Впрочем, в Риме у них тоже были люди, и тем не менее они предпочли послать меня.

Поскольку я не знал, почему они это сделали, бессмысленно было строить догадки по поводу Бразилии.

К черту обоих. Я проверю всю информацию, которую получу от Марии, составлю пространный, ничего не значащий отчет и буду готовиться к возвращению домой. А что здесь еще делать?

Подсознание посмеялось над этим и услужливо вызвало в памяти список португальских глаголов. Я спрятал список обратно и отправился за очередным бокалом шампанского.

Еще примерно через час мне так надоели сельские пейзажи Глэддена, несколько похожие на работы Уайета,[9] только более водянистые, что я был даже рад, почувствовав знакомое похлопывание по плечу и запах сигарного дыма.

— Овидий! Значит, это все-таки ты прошел мимо меня чуть раньше. Как твои дела?

— Не могу пожаловаться. А у тебя?

— Прекрасно, прекрасно. Когда приехал?

— Несколько дней назад.

— По делам, я полагаю?

Я пожал плечами:

— Люблю совмещать приятное с полезным.

— Что думаешь о работах Пола? — спросил он, широко взмахнув рукой.

— Некоторые весьма недурны.

— Недурны? Пол — великий художник!

Он показал на утренний пейзаж — ферма, несколько надворных строений, старая башня, все это на фоне желтоватых холмов.

— Так и чувствуешь легкий утренний ветерок, запах полей, когда он писал это полотно.

— Он писал его по фотографии, — сказал я. — Впрочем, это не наносит ни малейшего ущерба ни ветерку, ни полям…

— Что ты имеешь в виду? Откуда ты знаешь?

— Знаю потому, что перспектива искажена. Дай мне кусок веревки, и я тебе докажу.

Он уставился на полотно испепеляющим взглядом, начал багроветь, но от необходимости искать веревку его спасло появление Бруно Юргена.

Я заметил его издалека — он шел сквозь толпу, как темный бурун с белым гребнем, плавно простирая руки в приветственных жестах, рукопожатиях, улыбающийся, очень элегантный, в темном смокинге, на гладком загорелом лице — морщины, а позади — след из мелких завихрений и отзвуков.

— Овидий, — сказал он, пожимая мне руку, — тебе уже захотелось что-нибудь приобрести?

Я отшутился, сказав, что вынужден кормить слишком много ртов; его улыбка стала еще шире, он и Уолтеру пожал руку с тем же профессиональным жаром.