Покойся с миром - Роджер Желязны

— Придет день, может быть очень скоро, и ты вернешься в свою страну достаточно обеспеченным человеком, — сказала она. — Да, ты станешь большим и важным, но не утратишь интереса к искусству, ведь оно тебе так нравится.

В этот момент она мягко накрыла мою левую руку своей правой, и я удивился, как точно она угадала мои намерения. Я никому не говорил об этом, но в то время интуиция мне подсказывала, что удача вот-вот отвернется от меня. Я уже решил, что это дело будет последним. Оно должно было принести достаточно денег, чтобы я оставил этот рискованный бизнес.

— Возможно, когда-нибудь я переквалифицируюсь в торговца произведениями искусства, — сказал я.

— О, это случится очень скоро, — заметила она, и ей было не отказать в проницательности. — Я это чувствую. А когда ты уедешь, для нас с Карлом начнутся плохие времена. Карл умеет делать деньги, но не умеет их сохранять. Кроме того, иногда он попадает в беду. Картину узнают, скупщик обманывает, а он не может обратиться в полицию. Часто ему приходится скрываться. Я всегда думала, что когда-нибудь он получит солидную комиссию и сумеет сохранить ее. Потом купит дом и заживет так, как живут другие люди. Когда вы стали работать вместе, я подумала, что это время настанет скоро. Теперь понимаю, что это не так. Работа больше не интересует тебя. Я наблюдала за тобой, слушала, что ты говоришь об этом. Когда ты уедешь, все станет как прежде. У тебя есть то, чего не хватает ему. Я попыталась проанализировать, что именно, но не смогла.

Я пожал плечами.

— А какая она, Америка? — спросила она, наклонившись вперед и глядя мне в глаза. На ее губах появилась легкая улыбка.

— Большая, — ответил я. — Где-то красивая, где-то безобразная. Как везде. Крупные города похожи на другие крупные города. Мне нравятся города.

— Мне тоже, — сказала она. — Когда-то я хотела стать монахиней, но не дала окончательный обет, просто не смогла, потому что люблю носить красивые платья, вкусно поесть, выпить хорошего вина, путешествовать. Так я оказалась в городе, где познакомилась с Карлом Бернини. Иногда он давал мне то, что мне нравилось, но чаще я чувствовала себя так, словно вернулась в монастырь. Он живет от дела до дела и никогда не думает о будущем.

Она рассмеялась, взяла сигарету. Я щелкнул зажигалкой. Самое меньше, что я мог для нее сделать.

— Ты станешь успешным торговцем произведениями искусства, — сказала она и допила кофе.

Через несколько дней, когда мы избавились от товара, они с Карлом поругались, я не слышал, по какому именно поводу. Потом он дал ей пощечину, а я, хотя меня это не касалось, за нее вступился. Мы подрались, и в тот день я узнал много итальянских ругательств. На этом наше партнерство закончилось, и больше мы друг с другом не виделись… ну а потом я обнаружил его труп в своей галерее. Марию я тоже с тех пор не встречал.

Я дождался гудка, набрал номер и, несмотря на прошедшие годы, сразу узнал ответивший мне голос.

— Привет, Мария, — сказал я. — Это Овидий.

— Столько времени прошло… — сказала она после паузы, которая показалась мне на десять секунд длиннее, чем была на самом деле.

— Да, — согласился я. — Но сейчас я в Риме и хотел бы встретиться с тобой. Позволишь заглянуть к тебе?

— Конечно, — ответила она. — Но прошло столько времени… Что с Карлом?

— А ты давно его видела?

— Давно.

Я решил, что лучше говорить кратко и прямо.

— Он умер, — сказал я. — Я нашел его тело.

— О.

Еще одна пауза.

— Как это случилось? — спросила она.

— Его убили, — сказал я. — Зарезали. У меня дома.

— Кто это сделал?

— Не знаю. Полиции тоже не удалось это выяснить. Пока. Подозревали меня, но я этого не делал. Им пришлось меня отпустить.

— Он навещал тебя?

— Нет, я даже не подозревал о том, что он в городе.

— Когда это случилось?

— Недели полторы назад. Сожалею, что именно мне пришлось сообщить тебе об этом.

— Перестань, — сказала она. — Между нами давно все было кончено.

— Тогда почему ты спросила о нем?

— Любопытство, — ответила она. — Когда-то он очень много значил для меня, и я не желала ему зла. Мне очень жаль, что он умер. Я слышала, что он собирался в Америку, думала, что он навестит своего старого друга, хотя бы ради того, чтобы одолжить денег и попросить приют. Мне очень жаль, что для него все так обернулось.

Я не мог видеть ее лица и рук, поэтому мне было трудно судить о ее чувствах. Она говорила медленно и несколько патетически, как во время нашей предпоследней встречи.

— Ты думаешь, его преследовали неудачи в делах? — спросил я.

— По крайней мере, так было, когда мы расстались, — сказала она. — Его постоянно преследовали неприятности. Некоторое время он провел в тюрьме, потом долго болел. А потом начал сильно пить. Мы стали часто ссориться, и я прогнала его.

— И как давно это произошло?

— О, много месяцев назад. Кажется, в апреле…

— Ты не можешь предположить, кто мог его убить?

— Нет, — ответила она. — О его последних делах я не имею ни малейшего представления.

— Ты не будешь возражать, если я зайду к тебе прямо сейчас? — спросил я. — Я хотел бы угостить тебя ужином или пару-тройку раз выпить с тобой.

— Прости, но сегодня никак не получится, — сказала она. — Буду занята на работе до позднего вечера. Домой захожу только для того, чтобы поесть. Я уже уходила, когда зазвонил телефон.

— Понятно. Тогда, может быть, завтра?

— Завтра открытие, — сказала она. — Мы выставляем более сорока полотен Пола Глэддена — американца, который прожил в Италии последние пять лет. Весьма достойный живописец. Сейчас я работаю у Бруно Юргена в «Знаке Рыбы». Ты должен его помнить.

— Помню. Успешный был скупщик краденого, вероятно, таковым и остался. У него филиалы по всей Европе и в обеих Америках. Мне всегда приятно, когда человек добивается успеха.

— Уверена, он послал бы тебе приглашение, если бы знал, что ты в городе. На открытие мы ждем торговцев и критиков из нескольких стран. Почему бы тебе не заглянуть часов в восемь? Будет шампанское, кроме того, не сомневаюсь, что Бруно обрадуется, увидев тебя. Кто знает. Может быть, тебе захочется что-нибудь купить. Мы сможем поговорить во время открытия или после него, в зависимости от того, насколько я буду занята.

— Отличная мысль, — сказал я. — Договорились.

— Как долго ты будешь в городе?

— Трудно сказать. Сам еще не решил.

— Приехал что-то покупать?

— Некоторого рода сочетание отпуска и поисков.

— Превосходно, — сказала она. — Мне пора бежать. Увидимся завтра вечером.

— Хорошо. Береги себя.

— До свидания.

Отбой.

Я закурил и стал ходить взад и вперед, отчаянно ругаясь про себя. Слишком все получалось гладко. Не могла быть простым совпадением моя связь со священником-вероотступником через Марию и Карла, особенно учитывая, что труп Карла обнаружил именно я. Мой человек в Виргинии явно знал гораздо больше, чем удосужился мне сообщить, и я проклинал его за то, что он утаил информацию, которая могла оказаться весьма для меня полезной.

Прекратив ругаться, я спустился на улицу и решил поужинать.

«Поскольку поток времени бесконечен, а судьба изменчива, не приходится, пожалуй, удивляться тому, что часто происходят сходные между собой события, — писал когда-то историк. — Действительно, если количество основных частиц мироздания неограниченно велико, то в самом богатстве своего материала судьба находит щедрый источник для созидания подобий; если же, напротив, события сплетаются из ограниченного числа начальных частиц, то неминуемо должны по многу раз происходить сходные события, порожденные одними и теми же причинами».[8]

Вздор, Плутарх! Вздор! Ты прекрасно поладил бы с Бервиком.

Я поужинал, не обращая внимания на вкус блюд. Последний бокал вина я пил очень долго.

Аниту Занти, которая была в списке пятой, я нашел сидящей на ступенях здания, которое в одном из путеводителей значилось как принадлежащее к «бенинскому погребальному стилю». Корзина с цветами стояла у ног, а крошечные букетики, как спутники-сателлиты, были разложены вокруг на ступенях. Очень худая, смуглая, с катарактой в начальной стадии и белоснежными волосами. На ней было длинное платье, на плечах — поношенная клетчатая шаль. Морщины на лице становились глубже, когда она наклонялась вперед и хмурилась, пытаясь расслышать слова потенциального покупателя. В связи с тем, что разговор мог оказаться долгим, а день только начинался, я поднялся мимо нее по ступеням и вошел в бетонное чудовище.

Внутри я увидел алтарь, воздвигнутый римским сенатом для Августа Цезаря около двух тысяч лет тому назад. Обломки были найдены во время раскопок в одна тысяча пятьсот шестьдесят восьмом году, их сразу признали остатками старой триумфальной арки. И лишь приблизительно через три века было установлено, что они принадлежали Алтарю Мира. А в одна тысяча девятьсот тридцать седьмом году раскопки были завершены и начались реставрационные работы. На вершине пирамиды ступеней был виден барельеф, изображающий Ромула и Рема, сосущих свою суку мачеху, а также приносящего жертву Энея, и все это в обрамлении узора из листьев аканта, змей, ящериц, цветов и бабочек. Я поднялся по ступеням, вошел и остановился на пороге, чтобы рассмотреть украшавшие интерьер гирлянды плодов, листьев и сосновых шишек, развешанные между бычьими головами. Сам алтарь представлял собой плиту из туфа, охраняемую мифическими животными. Алтарь Мира всегда производил на меня глубокое впечатление. Во время Второй мировой войны он был обложен мешками с песком. Сейчас сооружение было окружено бетонным амбаром. Окна (размер некоторых достигал двадцати одного на восемьдесят пять футов) были изготовлены из стекла толщиной полдюйма, специально отлитого на стекольном заводе Сен-Гобен в Казерте, для защиты алтаря от камней и прочего, что обычно швыряют демонстранты. Кое-как защищенное, хрупкое, нежное воплощение надежды. Бедный старый Алтарь Мира, слава богу, в годы твоей юности не было бомб. Интересно, как долго ты еще просуществуешь?