Карантин - Мария Романушко

Что нам нужно:

Молитвослов большой. Шарики надувные, разноцветные. Английские песенки в переводе Маршака. “Голубая стрела” Джанни Родари. Ксюшин красный утюжок, пластмассовый. Ещё Ксюша просит Большого Льва, Тигрёнка, Красного Дракончика и запасную соску. Мыльные пузыри. Ещё что-нибудь для вырезания. Альбом, кисточки и краски (акварель и гуашь).

Целуем тебя. Не скучай! Большой привет всем-всем нашим хорошим. Маме спасибо за сырники (Ксюня их уже умяла), и за половую тряпку: теперь мы богатые! А то ведь как: уборка бокса лежит на мне, а половых тряпок на всё отделение – одна. Теперь, с собственной половой тряпкой весёлого оранжевого цвета, мы совсем как дома.

Целуем тебя!!! Не скучай!!!

26 сентября 1994, понедельник."

Каждое утро, ещё до завтрака, прибегает из соседнего корпуса Антончик: “Ну, как вы тут? Как Ксюша?”

То, что он здесь, рядом, очень поддерживает меня. Чувствую его молитвы, его тепло.

Он кипит энергией! Чуть ему полегчало, и он уже весь в делах: пишет письма, задумал выпускать молодёжный литературный журнал, планы у него – ой-ой-ой!

“Я и вас с папочкой издам!”

Очень радуется, что Гавр в среду провёл в Новом домике тусовку. Звонил ребятам: все – в восторге! Говорят: “Антон, у тебя гениальный отец!”

Перед обедом приходит Гавр. Приносит набитые доверху пакеты с весёлыми пёсиками. Сколько у нас, однако, потребностей!

Действительно, много. Чтобы выжить в больничных условиях, необходимо создать жизненную среду. Вот мы и создаём. С папочкиной помощью.

Антон тоже поучаствовал: нарисовал Соловки. Мы повесили рисунок над Ксюшиной кроваткой.

Вечером приезжала Оля Щепалина, пообщались с ней в тамбуре у лифта. А через час – Анечка с Мишей! Привезли святой водички. Пообщались, пошутили… Такие микро-вливания жизненной энергии. Радуюсь – и, одновременно, горюю, что девочке моей нельзя выйти из бокса.

Вернулась в палату, принесла ей мешок гостинцев от ребят, она обрадовалась, конечно, особенно смешному плоскому крокодилу, но потом посмотрела на меня грустно и сказала:

– Не уходи так надолго. Мне плохо, когда ты уходишь.

– Прости, моя хорошая. Но мне показалось, что я уходила всего на чуть-чуть.

– Тебя не было тысячу лет!

Жизнь в аквариуме: на виду у всех. Мы с Ксюшей уже привыкли к тому, что все заглядывают в наши стеклянные двери. Дети – с любопытством, медперсонал – с недоумением, а мамы – с неприязнью.

Да, здесь есть ещё несколько мам.

В боксах, где с детьми мамы, целыми днями работают телевизоры (сюда, оказывается, можно притащить телевизор, но нам-то он зачем? Мы его и дома не смотрим). А ещё мамы любят курить в девчачьем туалете.

Но картинки на стенах – только у нас. Цветы на столе – только у нас. Воздушные шарики – только у нас. Такие простые и доступные вещи, но почему-то никто не додумался – и… злятся.

Нет, мы не хотим вызывать чью-то злость и зависть. Мы просто хотим жить нашей жизнью. Хотим жить – а не маяться.

И живём! И радуемся!

Магнитофон. Музыка. Шарики – чтобы двигаться. Танцуем, играем в волейбол. Пускаем бумажных голубей… Потолок высокий – голубки летают здорово!

Ещё играем в перетяжку каната. В “Замри”, в “пятнашки”… Роюсь в памяти, вспоминаю детские игры…

Пускаем мыльные пузыри… Тоже очень здорово летают!

А ещё папа принёс много-много наклеек. Таких весёлых! Ксюня в восторге.

А потом папа принёс большой надувной мяч, и Ксюня стала на нём качаться. Как дома. Даже в футбол с ней играли! Мяч очень скрасил наше больничное существование. Большой, ярко-оранжевый, как солнышко в палате.

Правда, он здорово продырявился. Но мы его латаем пластырем – и опять играем и радуемся…

Две коробки кнопок извели. Вот как мы здесь всё обкнопили! Страшных стен уже не видно.

А Винни-Пух и в самом деле заболел. Я дозвонилась ему по неработающему (в коридоре) автомату, который вдруг заработал! Винни-Пуху тоже грозит больница, и он очень грустит.

Рассказала ему про наше житьё-бытьё. Он спросил: “Вы записываете что-нибудь?”

Я даже обиделась на него. Мои дети так тяжело больны, до литературного ли мне творчества? Даже странно, что он мог так подумать, будто я могу здесь что-то писать.

Ксюша плакала и умоляла взять её с собой в коридор к телефону-автомату.

“Мне же надо увидеть больничный мир! – убеждала меня она. – И на ребят очень интересно посмотреть…”

Презрев запрет лечащего врача, помолившись, мы вышли в коридор. Даст Бог, ничего к ней больше не прицепиться.

Ксюшины расширенные от любопытства глаза.

Мимо нас проносились мальчишки, их лица были до половины обмотаны майками и свитерами, мальчишки издавали воинственные крики, валились на кафельный пол, сшибали друг друга с ног… Они играли в черепашек нинзя.

Ксюша шла по больничному коридору – как по другой планете… Она была счастлива!

Перед сном, с блаженной улыбкой: “Как мы здорово прогулялись сегодня!…”

…Был вечер. Шёл дождь… Мы открыли окно, и вдруг… Из тьмы и дождя к нам в окно влетела БАБОЧКА! Чудесная золотистая бабочка! Это было так сказочно…

Бабочка стала прилетать к нам каждый вечер. Днём она вылетала в открытое окно – на солнышко, погреться. А вечером возвращалась. И спала на стене над Ксюшиной кроватью. Ксюша с нежностью: “Она меня любит!”

Итак, больница. На дворе – бабье лето не кончается, днём тепло, но по ночам очень холодно. У нас разбито окно. Мы заклеили дыру картинкой, но это не спасает. Каждую ночь, на рассвете, я просыпаюсь от того, что всё тело свело от холода. Пальцы на ногах просто ломит. Встаю и делаю небольшую зарядку, чтобы согреться, вспоминая про Антошины ночёвки на вокзалах: он так же согревался – зарядкой. Но мы-то в больнице! Ксюша по ночам кашляет от холода, хоть я и кутаю её в свитера, а на голову надеваю шерстяную шапку, но воздух в боксе такой холодный! И когда им долго дышишь, то всё внутри охлаждается – и там, в охлаждённых бронхах, зарождается кашель. Ксюшин нос по ночам отчаянно хлюпает – это удручает.

Папа принёс нам маленький обогреватель. Но наш колодец им не обогреть, тёплый воздух уплывает вверх и обогревает грязный потолок, а не нас.

“Здравствуй, милый мой Гавр!

Сегодня – великомученица Людмила, именины Людмилы Фёдоровны, нашей волшебной крёстной. Поздравляю! А завтра – Вера, Надежда, Любовь и мать их София. Если бы ты сегодня вечером зашёл в Храм и заказал на завтра благодарственный молебен Богородице о наших детках, – я была б тебе очень благодарна. А если б ты ещё и договорился с батюшкой на завтра, чтобы он пришёл и причастил всех нас, – это был бы настоящий праздник.

Телефон опять сломали. Вчера же. Что поделаешь: дети… Вчера все так накинулись на него, что он не выдержал.

Кстати, атмосфера здесь совсем не такая добренькая, как показалось в первые дни. Медсёстры и няньки жутко орут на детей. Дети плачут… До обеда (когда в отделении врачи), мед.тёти ведут себя потише, но вторая половина дня – сплошной крик. Просто в первые дни я была в полной отключке от внешнего мира, ничего, кроме Ксюшиных хрипов, не слышала. Теперь – слышу. Детишек жалко.

Большое тебе, папочка, спасибо от доченьки: “За конфетного клоуна, за слоника в шарике, за бегемотика, за утёнка, за курочку, за утюг, за шарики, за вафельные конфеты, за кексы очень вкусные, за наклейки, за фломастеры. И конечно же за азбуку!”

Азбуку, старенькую, мы сначала, очень недолго, изучали. А теперь, узнав, что ты купил новую, с упоением вырезаем из неё зверушек-симпатюшек. Вот, уже все кнопки опять израсходовали! Целую коробку. Ксюша – великий мастер вырезания. (“И раскрашивания”, – добавляет она). В настоящую минуту она именно этим и занимается.

Да, у нас тут беда: порвался хвост у Льва (бумажного, на стене). Срочно нужен лейкопластырь! Или скотч. Этот Лев – Ксюшин любимец. Когда она засыпает, она смотрит на него…

А уж как дыня Ксюше пришлась по душе! Она её два дня уминала за обе щеки. Спасибо тебе, папочка. За дыню и за всё остальное, что и перечислить невозможно. Мы тебя очень любим. Я думаю, что в воскресение мы всё же устроим твоё пробирание к нам. Кроме белого халата, нужна ещё маска на лицо. У меня тут есть две салфетки, я тебе сошью. Наверное, лучше всего часов в шесть, или в семь, да, лучше в семь – чтобы не нарваться на вечерний обход дежурного врача. Может, вы с Колей к нам заглянете? Он какой-то вездепроходящий. Уж очень мне хочется, чтобы вы с Ксюшей повидались. Нельзя же так долго вам не видеться!